— Отличное утро, а? — сказал Старому Чарли Герберт и протянул раскрытую пачку сигарет. — Дела идут неплохо?

— Да вроде бы, — прошамкал Старый Чарли. — Стадо у нас сейчас собралось богатое, правда, вот пастбищной земли не хватает.

— Ну, вы вечно ворчите, старина Чарли. А ведь вы и сами не внакладе, по-моему, верно? Небось за всю жизнь такого жалованья не получали, как теперь?

Старый Чарли покачал головой.

— Деньги — это еще не все. Важно, что на деньги можешь взять, мастер Герберт, я так смотрю. Бывает, у человека полон карман монет и бумажек, а ему с того никакого проку. Ну что нынче купишь-то? Попробуйте ответить, мастер Герберт. Пиво жиже воды, а цены — жуть одна, жуть, говорю я вам. А об капле спиртного по холодной погоде и вовсе даже мечтать не приходится. Табаку унция — плати два шиллинга с гаком. Одной рукой тебе дают, другой назад забирают. Ловкий грабеж, и более ничего.

Он устремил на Герберта негодующий взгляд и презрительно пососал беззубые десны.

— Я думал, вы в гору пошли, Чарли.

Чарли напоследок сглотнул и громко прокашлялся.

— Заработки-то у всех возросли. Но и цены, ежели придет к чему охота, тоже подскочили дай Боже. Опять же и товаров нет. Вот и вся игра, мастер Герберт. Я, когда начал работать, еще до вашего рождения, то был я молодой Чарли Шатл, последний, можно сказать, в очереди, держал свои пенсы в горсти, чтобы купить себе мяса, пива да табаку. Да. Так оно и было. Ну, а теперь я — Старый Чарли, и опять же последний в очереди, и хотя в горсти теперь держу шиллинги, не пенсы, но хватает мне опять-таки только на мясо, пиво да табак. Да и того не вволю. Сельскохозяйственный рабочий, вот я кто такой, мастер Герберт, и нет у меня ничего своего. Ясно я говорю?

— Да-да, Чарли, что же дальше? Или это все?

Старик настороженно оглянулся через плечо, подошел на шаг ближе и понизил голос:

— Вот ежели бы такой сделался порядок, чтобы у меня было чуток собственной землицы и немного своей скотины, или, может, иначе: чтобы были неоглядные поля и тысячные стада и я бы мог сказать: «Они принадлежат тебе, Чарли, как и любому другому», — вот тогда бы, мастер Герберт, и впрямь можно бы считать, что я пошел в гору, как вы говорите. Это уж была бы не игра, а настоящий прогресс.

— Ай да Чарли, — засмеялся Герберт. — Кто бы подумал, что у вас такие мысли в голове!

— Так что ж, — самодовольно проговорил Старый Чарли, — у нас тут по соседству, сами увидите, за время войны всякие перемены с людьми произошли. Я, к примеру, за военные годы научился мозгами шевелить, думать стал, и глубоко забираю.

— Вижу, Чарли. У вас с этим делом серьезно.

— Позднее, — не без высокомерия произнес Чарли, — будет случай и время, я вам все подробнее растолкую, мастер Герберт. Ну, а пока, — заключил он опять в полный голос, — с прибытием, и желаю вам здоровья и счастья!

Радостно было Герберту шагать через поля, обводить взглядом выпуклости и впадины жирной, разогретой нивы, любоваться нежными зеленями, голубыми и желтыми первоцветами по краям переполненных канав, слушать звонкие птичьи голоса. Но ему хотелось рассказать кому-нибудь про свой разговор со Старым Чарли. Да только — кому? Отец и брат Артур, уж конечно, не пожелают слышать мнения своего старого скотника. Матери это неинтересно, к тому же она всегда недолюбливала Чарли. Алан Стриг, вот он бы понял, но Алан Стрит скрылся у себя в Суонсфорд-Мэноре и, возможно, теперь с головой погрузился в тамошнюю таинственную жизнь, забыв обо всем прочем, хотя это, Герберт считает, все-таки навряд ли. Почему-то на ум ему опять пришла девушка Дорис в желтом платочке, вот кому бы рассказать про Старого Чарли. Он одернул себя и с презрением отбросил эту дурацкую мысль — но она к нему вернулась еще и еще раз, породив в душе смущение и досаду. А вокруг, поздравляя его с возвращением, зеленели поля, на живых изгородях распускались почки, пестрели цветы, пели птицы, — все такое знакомое и все исполнено волшебства, и сквозь смущение и досаду в душе проступали смутные, беспокойные желания, принося с собой непонятно откуда взявшееся чувство утраты.

Когда он шагал обратно на ферму по обсаженной деревьями проселочной дороге, его перегнали два всадника. Мужчина остановил лошадь и обернулся, остановилась и его спутница. Герберт узнал полковника Саутхема и его дочь Бетти. Девушка бросила на него один вопрошающий взгляд и тут же с полным равнодушием отвернулась, задумавшись о чем-то постороннем. Герберт был о себе не слишком высокого мнения, он не считал, что способен вызвать к себе интерес у такой прелестной утонченной особы, но все-таки ее высокомерие задело его за живое. Поэтому он чуть ли не с вызовом посмотрел в лицо ее отцу. Полковник Саутхем выглядел по-прежнему подобранным, лощеным — те же выдубленные щеки, красные прожилки в глазах, — однако он заметно постарел. И голос его звучал еще сиплее, чем раньше.

— Постойте-ка, постойте, — произнес он. — По-моему, вы молодой Кенфорд, что записался в Бэнфордширский полк.

— Да. Я вернулся домой. Демобилизован.

— Молодчина! Мне тут надо кое-что сказать вашему отцу, — продолжал полковник. — Он, надеюсь, дома?

— Нет, с утра уехал в Лэмбери.

— Хм! В таком случае, попрошу вас ему передать. Скажете, что капитан Спайрс-Вуд может приехать пятнадцатого, поэтому митинг назначаем на это число, и я хотел бы, чтобы председательствовал ваш отец — местный фермер, и все такое. Вы меня поняли?

Герберт не без иронии дословно повторил слова полковника.

— Верно, — кивнул полковник Саутхем. — И сами тоже приезжайте на митинг. Как насчет того, чтобы выступить перед публикой? Есть охота?

— Нет, — ответил Герберт.

— Что так? Страшно?

— Да нет вроде бы. Хотя, может, и это. Но я не хочу выступать перед публикой, пока у меня не будет что ей сказать.

Полковник мрачно усмехнулся.

— Об этом не беспокойтесь, Кенфорд. Мы вам найдем, что сказать.

— Это — да. Но я хочу найти сам. А я только что вернулся.

— Понятно. Но вы спросите у вашего отца. Он вам скажет. — Полковник оглянулся на дочь, которая выказывала признаки нетерпения. — Минуточку, Бетти, я сейчас. Не натягивай так поводья. — И снова перевел взгляд на Герберта. — Вы — сын фермера, у вас тут отличное хозяйство, не так ли? И вы воевали за свою страну.

— Старался, — ответил Герберт. — И что с того?

— Как это: что с того? Глупое выражение. Так говорят в американских фильмах. И моя дочь вон его употребляет. Теперь ваш долг — позаботиться, чтобы страной управляли, как надо.

— Я всей душой — за, — сказал Герберт.

— Тут сейчас вредного народа развелось, знаете ли, — воинственно продолжал полковник. — Идеи всякие вредные распространяются. Посмотрите на Европу.

— Я посмотрел.

— Вот именно. И что вы видели? Повсюду рыщут красные. Мы не можем допустить такого здесь, вы согласны?

— Не знаю, — спокойно ответил Герберт.

Полковник Саутхем прямо взвился.

— То есть как это не знаете?

— А вот так, — ровным голосом отозвался Герберт, он вдруг принял решение не щадить чувства полковника. — Во многих местах, где я побывал, красные, как вы их называете, теперь распоряжаются, потому что они одни последовательно выступали против нацизма. Вам это известно? А другие, которые боялись красных, шли на сотрудничество с нацистами и поэтому теперь утратили власть. Вот как обстоит дело там, в Европе. Каков расклад здесь, — этого не могу сказать, потому что еще не знаю, я только что приехал.

— Нацисты тут ни при чем! — закричал на него полковник. — С нацистами покончено. Надо теперь позаботиться о своей стране. Если вы, молодежь, не отнесетесь к этому со всей серьезностью, страна угодит в лапы бюрократов, долгогривых агитаторов и подонков индустриального общества. И кончится тем, что они уведут эту ферму у вас из-под носа, если будете зевать. Поговорите с вашим отцом, поговорите. Он понимает положение. И не забудьте передать ему насчет митинга.

Тут, к изумлению Герберта, дочь полковника Бетти громко рассмеялась. Отец сердито оглянулся на нее.