— Нет, это не мистер Джонсон, — сказала мисс Тилни медленно и очень ровным тоном. — Она говорит, что Тим Кемп. Кроме него, она там, в сущности, никого не знает. Он как-то пригласил ее позавтракать. В бар, разумеется.

Сэр Майкл повернулся к ней и сказал, тоже очень медленно:

— Насколько я знаю Кемпа, мисс Тилни, а вы помните, как он меня любил, тут дело не чисто. Или девчонка совершенная дура, даже по меркам Дискуса, или она не только умна, но дьявольски умна, слишком умна для вас и мисс Бэри…

— Извините меня, сэр Майкл, но это просто нелепо. Да, разумеется, странно, что Тим Кеми ответствен за то, что она сюда устроилась, хотя теперь он, вероятно, вообще уже ни за что не ответствен, — но девушка, уверяю вас, сама наивность и глупость, как и все окончившие школу в лондонском предместье. Хотя, конечно, вполне воспитанная девица.

— Мисс Тилни, когда вы решили стать секретаршей, Англия лишилась превосходной школьной директрисы.

И он улыбнулся одной из тех улыбок, от которых у нее заходилось сердце. Таких улыбок он раздавал по две в день, а если они засиживались допоздна, добавлял третью.

— Значит, все-таки позвать ее?

Прежде чем ответить — а он закурил сигарету, чтобы выиграть время, — сэр Майкл вдруг почувствовал, что сейчас ему предстоит сделать выбор необычайной важности. Но в конце концов это просто смешно; он решил позвать девушку к себе только от скуки, просто потому, что не хотелось заниматься делом; а теперь пустая прихоть выросла до чудовищных размеров, приходилось прибегать к полутонам и намекам, которые понимала даже мисс Тилни, эта рассудочная и бесчувственная женщина. Он знал, что где-то глубоко в его сознании живет интуиция, которая так часто не хочет подняться на поверхность и шепотом предостеречь его (это она виновата в неудаче с Маунтгарретом Кемденом), зато бывают случаи, когда она выскакивает наверх, как на пожар. И сейчас она заработала так, что все вокруг разрослось до чудовищных размеров.

— Да, да, конечно. Я с ней поговорю.

В голосе его звучало раздражение. Мисс Тилни промолчала, издав вместо ответа странный негромкий звук — не чихание, не ворчание и не кашель, но нечто среднее, — всегда выражавший неодобрение. Когда она выходила, неодобрение выражала даже ее широкая спина под шерстяным джемпером цвета лежалого молочного шоколада.

Сэр Майкл сделал попытку углубиться в отчеты о трех провинциальных театрах с постоянным репертуаром, которые положил ему на стол Джеф Берд. Он знал, что эти отчеты составлены на совесть и содержат все необходимые сведения, но и только, ведь Джеф по-настоящему не понимает театра. А вот сэр Майкл понимает, он знал это, и понимает тонко, что дано только избранным; но хотя он мог ходить на все спектакли бесплатно, да еще брать с собой какую-нибудь из своих женщин, он терпеть не мог бывать в театре. А вот Джеф Берд — тот как школьник, приехавший на бессрочные рождественские каникулы: он не вылезает из театров, каждый вечер там, готов смотреть что угодно и где угодно, от бесконечных прекрасных дам и рыцарей в Хаймаркете до «Розы без шипов» в самодеятельной постановке дерлинских железнодорожников; бедняга, столько лет просидел в комиссии по рыбоводству, а теперь вот стал неисправимым театралом.

Все еще пышущая неодобрением мисс Тилни ввела Шерли Эссекс — непонятное существо, на котором, кажется, была розовая кофточка и темная юбка. Она показалась непонятной потому, что сэр Майкл едва взглянул на нее. Он пригласил ее сесть и сделал вид, будто занят бумагами. А когда поднял голову, то увидел, что она сидит на одном из стульев, выстроившихся футах в тридцати от него, — на них сидели только во время совещаний.

— Ну что вы, мисс Эссекс, ведь не кричать же нам через весь кабинет. Садитесь поближе.

И он указал ей на кресло, в меру низкое и пружинистое, которое стояло у самого стола, на ярко освещенном месте.

— Полагаю, — сказал он, все еще почти не глядя на нее, — я должен вам кое-что объяснить. Тем более что вы перешли к нам из Дискуса. Есть вещи, которые непременно должны понимать все, кто со мной работает. Ведь вы хотите узнать о нас все что нужно, не правда ли, мисс Эссекс?

— Да, конечно, сэр Майкл. Большое спасибо. Но я кое-что уже знаю.

— Вот как? Интересно послушать. — Теперь он ясно видел, до чего она хорошенькая.

— Ну… одним словом… вы как бы… соперничаете друг с другом, сэр Майкл, ведь верно?

Нет, ее даже назвать нельзя хорошенькой. Сэр Майкл решительно взбунтовался против такой банальности. Он видел, что она красавица притом грознее целой армии под развернутыми знаменами. Из серой массы машинисток всплыло лицо, безупречное и таинственное, ради каких некогда предавали на разграбление города и опустошали целые провинции. Оно улыбнулось ему из глубин мифологии. Решительно и с пугающей уверенностью оно заявляло, что много лет он попусту тратил время, внимание и силы на кучи костей, жира и надушенных тряпок. Оно перечеркнуло без малого тридцать лет никчемной жизни. На миг он почувствовал себя учеником, почувствовал, что ничего не испытал, а все лишь придумал, убедился, что поэты говорят правду. В памяти у него застучали страстные строфы Йитса.

— Да, вы совершенно правы, — поспешно сказал он, собравшись с мыслями. — Мы соперничаем. Возможна только одна организация такого рода. Двум нет места, и незачем было их создавать. Это была ошибка. Наши функции не вполне совпадают, но они настолько близки, что рано или поздно либо Дискус, либо Комси придется ликвидировать.

Он снова собрался с духом и посмотрел на нее. Заставил себя улыбнуться. Она ответила улыбкой, по эта улыбка была не от мира сего, словно сверкнула под неувядаемым яблоневым цветом Авалона, или со стен Трои, или бог весть откуда еще. В горле у него пересохло, и, пробормотав извинение, он быстро подошел к шкафчику с напитками, налил себе полстаканчика особого белого виски, которое, он надеялся, могло с виду сойти за лекарство, и жадно проглотил его залпом. Ему показалось, что в ее овальных таинственных глазах мелькнул упрек, но он сделал вид, будто не заметил этого, и заговорил еще торопливее.

— Истинная разница между нами особенно хорошо видна, если понять разницу, глубочайшую разницу между генеральным директором Дискуса сэром Джорджем Дрейком и мной. Вам приходилось видеть сэра Джорджа? Нет? Очень жаль. Что ж, он должностное лицо, всю жизнь состоял на государственной службе, а я — нет, никогда не был таким и не буду. Он — администратор. Я — знаток. Он ничего не смыслит в искусстве. А я смыслю. Строго говоря, он не знает своего дела. А я знаю. С другой стороны, положение таково, что у меня в Комси гораздо лучше подобран личный состав, эти люди здесь на своем месте. Вкус, взыскательность, желание служить культуре должны быть превыше всего, и у нас дело поставлено именно так, мисс Эссекс. По крайней мере, таково мое мнение, и, надеюсь, вы скоро убедитесь в моей правоте.

Он снова улыбнулся ей и тут понял, что она смотрит на него с глубоким сочувствием, как сестра милосердия на больного, и, в сущности, совсем его не слушает. Чувствуя, что попал в дурацкое положение, он продолжал:

— Так обстоят дела. И даже если вы никогда не видели сэра Джорджа, вам, без сомнения, приходилось сталкиваться с его начальниками отделов. Не так ли?

— Очень редко, сэр Майкл. Я все больше переписывала всякие бумаги на машинке. Но я имела дело с миссис Пемброук, она занимается музыкой и такая добрая… И с мистером Кемпом, он даже пригласил меня позавтракать. Я не знаю, чем он занимается, — этого, кажется, никто не знает, — но все его любят. Он очень милый, хотя слишком много пьет.

— Раньше он работал у нас. Возможно, он и был тогда милый, не знаю. Но нам он казался несносным. Простите, если он ваш друг…

— Что вы, я его только один раз и видела, когда мы вместе завтракали…

— А почему вы с ним завтракали? Он не… не позволил себе никаких домогательств?..

Ей бы рассмеяться, но она этого не сделала. Она серьезно покачала головой.