— Люся, ты подойдешь? Это, наверное...

— Нет! Скажи, что меня нет дома!

Мама со вздохом подходит к аппарату.

— Что вы, Алик, что вы, совсем не поздно! Люсеньку? Сейчас, сейчас она подойдет. — Нина Павловна вызывающе смотрит на дверь Люсиной комнаты. — Люся! Тебя. Это Алик.

Некоторое время царит тишина. Потом в двери Люсиной комнаты звонко дважды щелкает замок.

Нина Павловна неуверенно говорит в микрофон:

— Алик! Вы знаете, она, оказывается, уже спит. Да, да. А вы завтра приходите вечерком — мы будем ждать. Да. Да. И Люся... — Она вешает трубку.

(О господи, эти современные дети!)

Укоризненно покачивая головой, она уходит накручивать бигуди.

А Люся лежит в постели, подложив руки под голову, и злится.

Ну кто ее просил? «И Люся будет ждать!» Никто ждать не будет, пусть сидит с отцом и матерью, пьет чай. А она уйдет. Уйдет в кино. Хватит! Нечего ей больше с ним встречаться. Теперь она поняла, с кем имеет дело. Сегодня он показал себя в истинном свете! Она, видите ли, занимается спортом ради поклонников, ради Виктора!

Ну и отлично. Александр, во всяком случае, больше не будет среди этих поклонников. Трусишка да еще грубиян. И хвастун к тому же. А эгоист! Это же надо такого эгоиста поискать! А лгун. «Буду всю ночь стоять под твоими окнами»...

Некоторое время Люся лежит не шевелясь. Потом встает, пересекает комнату и осторожно отодвигает штору на окне. Но в дождливом мраке ничего не видно. Тоненькие струйки извиваются по стеклу. За их частым разливом видны освещенные витрины диетического магазина, переулок, угловой вход в почтовое отделение. Здесь обычно ждет ее Александр, когда они сговариваются встретиться внизу.

Сговаривались... Она напрягает взгляд. Но ничего нельзя разобрать. А вдруг он действительно простоит там всю ночь! Люся медленно возвращается к постели и залезает под одеяло. Тепло. Уютно. А на улице — холод, дождь... В общем-то, он не такой уж плохой парень — Алик. Кстати, почему она зовет его Аликом, когда Алик это уменьшительное от Алексея, а не от Александра?

В конце концов все мы немножко любим похвастаться. И насчет эгоизма это тоже еще вопрос. Он всегда готов ей помочь. Когда есть деньги, тащит что-нибудь: цветы, пирожные (которые она никогда не разрешает себе есть)... И ребятам всегда готов помочь. И вот девочку тогда спас. На любую работу всегда первым идет. А что касается трусости, так она ведь это нарочно. Чтоб уколоть. Просто он не понимает, что к чему. Он искренне убежден, что станет выдающимся спортсменом, и бережет себя для этого. Смешно конечно. Но надо объяснить ему, а не ссориться. Надо его «перевоспитывать».

Все же она была сегодня несправедлива. Обругала, трубку бросила. А он стоит там под дождем. Мерзнет...

Люся тяжко вздыхает. Она вспоминает, как ей сразу становится радостно, когда, выглянув в назначенный час в окно, она видит его высокую широкоплечую фигуру у входа на почту. Как быстро спускается она тогда по лестнице, перебегает улицу, берет его под руку.

И они идут, идут куда-нибудь далеко — просто так, без цели, болтая и радуясь. В Парк культуры, например. Там есть такая скамейка — «их» скамейка. Они могут просидеть на ней хоть пять часов подряд. Иногда — не закрывая рта, иногда — молча.

Или едут летом на пляж,в Серебряный бор. Александр здорово плавает, у него по плаванию второй разряд. Впрочем, она тоже не новичок...

Нет, надо что-то предпринять. Надо просто решительно поговорить с ним. Чтоб он понял, чтоб выкинул из головы эти глупости. Ведь ребята и те смеются. И надо познакомиться, наконец, с этим Ростовским, его тренером. А то она только видела его мельком на тренировках. Ростовский сколько раз приглашал, а она как-то стеснялась.

Люся решительно встает. Снова пересекает комнату, раздвигает штору. Но за стеклом по-прежнему ничего не видно. Спуститься?..

В этот момент какая-то машина, явно пренебрегая за поздним временем правилами уличного движения, сворачивает в переулок и сильным светом фар выхватывает угол дома, вход в почтовое отделение, тротуар.

Пусто. Никого нет. Нигде ни одного человека.

Люся медленно возвращается к постели.

Конечно. Что он, дурак — торчать здесь под дождем! Сказать так ей — это он может. Фразер! Нет, все-таки какой хвастунишка. «Всю ночь буду стоять!» Спит небось давно и сны видит, как он чемпион страны по самбо или, еще того больше, чемпион мира по этой их дзю-до новой какой-то!

А она уж расчувствовалась! Перевоспитывать собралась. Нет! Сказала, что все кончено, — значит кончено!

Люся ворочается с боку на бок и еще долго не может уснуть.

Глава вторая

УТРО В РЕДАКЦИИ

Главный редактор еженедельника «Спортивные просторы» Семен Петрович Лузгин был человеком точным и аккуратным до педантичности. Для сотрудников журнала это являлось настоящим бедствием.

Лузгина назначили редактором сравнительно недавно, не прошло еще и года, до этого он редактировал газету на периферии.

И с тех пор спокойная жизнь кончилась. При старом редакторе на работу являлись к десяти, а то и к одиннадцати (сам он раньше двенадцати никогда не приходил). Расписавшись в книге, все разбредались кто куда, «на задания». Некоторые действительно шли по делам редакции, а кое-кто откровенно лодырничал.

Лузгин все это прекратил.

В первый же день, когда один из руководителей Центрального совета представил сотрудникам их нового главного редактора и, пожелав успешной работы, ушел, Лузгин попросил всех остаться на местах.

— Журнал плох, — сказал он без обиняков. — Работа развалена. Я у вас два часа, но картина ясная.

Он говорил короткими, отрывистыми фразами, глядя прямо в глаза собеседникам, и, может быть, поэтому сказанное им казалось особенно значительным.

— Положение исправим. Но один ничего не сделаю. Журнал — для меня дело новое. Надеюсь на вашу помощь.

На следующий день, когда сотрудники стали прибывать на работу, выяснилось, что Лузгин сидит в редакции с девяти утра. После того как все собрались, он вышел в большую комнату и негромко сказал:

— С завтрашнего дня кто придет в пять минут десятого будет уволен.

И уволил-таки! Уволил Ваню Фокина, фотокорреспондента, который при старом редакторе вообще бывал раз в неделю. Никакие жалобы не помогли. Лузгин настоял на своем. С тех пор все приходили вовремя и работали как следует. Новый редактор по очереди вызывал к себе всех сотрудников, выяснял у каждого, что плохо, что хорошо в его отделе, внимательно слушал, советовался. Словом, как он сам выражался, «набирался опыта». Вскоре выяснилось, что Лузгин стал разбираться во всех вопросах не хуже любого сотрудника. Когда-то он окончил институт физкультуры, потом воевал, был ранен. Теперь слегка хромал, что не мешало ему сохранять спортивную и военную выправку.

Все послевоенные годы, закончив службу в армии политработником, он редактировал газеты — районные, городские, даже областную. Когда ему предложили перейти в спортивный журнал, он с радостью согласился. Тянуло в Москву. Да и годы были не те, в журнале все же легче работать. Но главное, в чем Лузгин не признавался и себе, была возможность вновь вернуться к некогда любимому делу — спорту. Война помешала ему стать мастером по гимнастике (совсем немного оставалось набрать). Ранение помешало стать тренером. Зато теперь он с увлечением окунулся в работу. Спортивный журнал! Это давно было его сокровенной мечтой.

Сам он почти не писал — лишь изредка передовицы, — но редактором был великолепным — тонким, со вкусом, с опытом, со знаниями. И организатором тоже был отличным.

Журнал быстро расцвел. В киосках его нельзя было достать, а когда началась подписка, спрос возрос чуть не вдвое.

Работать приходилось нелегко, штаты были невелики. И поэтому Лузгин обрадовался, узнав, что получает практикантов с факультета журналистики. Практикантов прислали двух. Их специально отобрали в спортивный журнал, учитывая склонности: Александра Лугового, мастера спорта по борьбе самбо, и Веру Бродскую, перворазрядницу по лыжам.