А теперь вижу, что причина. И хорошо, что мы выяснили, что «не сошлись во взглядах», сейчас, а не через пять или двадцать пять лет. По крайней мере не потеряем времени.

У нас разные взгляды. И это главное. Дело не в том, что мы по-разному смотрим на спорт (я — правильно, он — нет!), хотя спорт занимает и в моей и в его жизни колоссальное место.

Дело в том, что эти взгляды у него могут распространиться (а может, и распространились уже) на другие области жизни (ох, как я заумно выражаюсь!). Если сегодня Алик считает, что он, видите ли, бесценная личность на ковре, чемпион и хранитель государственного престижа, а потому не дай бог его кто-нибудь толкнет или наступит ему на ногу, то завтра он вообще решит, что над ним нужен стеклянный колпак, потому что ничего нет ценней его статей и репортажей.

Зачем мне такой? Я не говорю зачем нам такой. Об этом пусть заботятся его товарищи, тренер, комсомол, редактор — словом, нянек для него хватит. Может, они его, в конце концов, и научат уму-разуму. Их много, и у них нервы крепкие. А не научат, так такого дадут, что не встанет.

Я же не собираюсь тратить жизнь на его перевоспитание. Ни за что!

Я знаю, это нелегко пережить, потому что я, конечно, его люблю. Но так надо. Буду как с товарищем, как со всеми. У меня воли хватит. Уж раз хватает на то, чтобы вести дневник, так на такую ерунду, как порвать с Аликом, наверняка хватит...

(Опять пла́чу! Идиотка, просто идиотка!)

Я теперь буду чаще ходить на тренировки, а то Елена Ивановна сердится. Буду заниматься. Все новые пьесы, пересмотрю — наверное, уже целый месяц не была в театре!

И ребят тоже на мой век хватит. В конце концов на Алике свет клином не сошелся. Позвоню вот Виктору. Раз Алик считает, что я ради Виктора занимаюсь художественной гимнастикой, очень хорошо — не могу же я Алика подводить! Позвоню Виктору. Вот прямо сейчас позвоню...

Какое счастье! Виктора нет дома!

Вообще-то Виктор — парень ничего. Красивый, элегантный, умный, много читает, знает язык. (Между прочим, они там на журналистском все знают языки. Надо мне обязательно заняться! Уж какой раз решаю.) И Виктор — тоже мастер спорта по самбо. Надо же, два мастера-самбиста на одном факультете! «Это потому, что в журналистике, как в самбо, — сострил как-то Виктор, — разрешены почти любые приемы». Но это он просто так, шутил. Он серьезно относится к своим тренировкам.

Я помню, как Алик нас познакомил. Они вообще-то не друзья, но приятели, тем более одним видом спорта занимаются, хоть и у разных тренеров. Пришли смотреть на меня. Это первенство общества было. Я тогда провалилась (даже сейчас стыдно вспомнить!). Никак мне прыжок не давался (он и теперь для меня кошмар).

Выхожу, реву... Они меня утешать. Алик Виктора представляет, а я ничего не хочу слушать. В общем, видик у меня был тот!

А на следующий день — бывает же так! — случайно встречаю у дома Виктора. Поболтали. Я говорю: очень хочется «Подруги» посмотреть, они как раз идут в «Повторном». Он сразу же приглашает. Конечно, я виновата, любой бы понял это как намек. А мне так хотелось. В общем, пошли, посмотрели. Он такой веселый парень, такой остроумный. Вел себя очень прилично, телефона не спрашивал, провожать не навязывался, под руку не брал.

А когда прощались, он мне вдруг говорит:

— Ты исключительно интересная девушка, Люся. Я всегда мечтал о такой. А с Луговым мы ведь не очень близкие друзья. Если б я отбил тебя, моя совесть была бы вполне спокойна. До свиданья. Спасибо, что составила компанию.

Повернулся и ушел. Я так и осталась стоять с раскрытым ртом. Ведь сказал-то он, в общем, пошлость. Если вдуматься, то пошлость. А к тому же это нахальство — так мне сказать.

Но он как-то так серьезно все это промолвил (именно промолвил), не навязывался. Просто очень серьезно, очень спокойно сказал, вежливо попрощался и ушел.

Я вечером хотела все рассказать Алику. А потом решила: он еще устроит этому Виктору сцену ревности, а тот поднимет его на смех, и вообще это будет выглядеть, словно я себе поклонника лишнего хочу приписать.

Ничего я не сказала. Потом пожалела. А потом прошли дни, и стало просто неловко говорить об этом: почему столько дней молчала?

В общем, нехорошо получилось.

Когда мы все втроем опять встретились на стадионе, я хотела было дуться на Виктора и, конечно, сглупила. Он вел себя как ни в чем не бывало, и мое дутье выглядело непонятным. Алик удивлялся, Виктор делал вид, что ничего не замечает. В общем, представляю, какой я им казалась дурой!

А через несколько дней опять встречаю на Арбате Виктора. Он меня сначала не замечал, я сама его окликнула. Дождь, холодно. Он, по-моему, куда-то спешил. Но тут же (он, как всегда, такой галантный) предложил мне поднести сумку — я в магазин бегала. Проводил, донес сумку, промок. Я-то с зонтиком, а он даже без шапки. Словом, я его пригласила зайти, дождь переждать. И дома, главное, никого.

Сидели часа два, чай пили, музыку слушали, болтали. Потом он встал и говорит:

— Мне пора на тренировку. Спасибо за прием...

Тут я возьми да и ляпни:

— Неужели ты не можешь пропустить тренировку? Смотри, погода какая, тебе что, скучно со мной?

(Надо же было такую глупость сказать!)

А он смотрит на меня, не улыбается и говорит:

— Я, Люся, никогда тренировок не пропускаю. А что касается тебя, ты прекрасно знаешь, что мне скучно с тобой быть не может. Трудно мне с тобой — это да.

— Почему? — задаю я умный вопрос.

А он отвечает:

— Потому что всякая выдержка, даже моя, а у меня ее немало, имеет границы.

И ушел. Вот так.

Но на этот раз я все рассказала Алику. Ну, если честно, то не все. Последние вот эти фразы я ему не передала. Просто рассказала, что встретились случайно, что Виктор донес мне сумку, что переждал у меня дождь. Но Алик все равно разозлился невероятно. Шуму, крику! Конечно поругались, два дня не разговаривали. Вот с тех пор он и подкалывает меня Виктором.

Виктора я, между прочим, опять встретила совсем недавно. («Уж не нарочно ли он подстраивает эти встречи?» — подумала я. Но встретились, на Горького, и опять не он меня, а я его окликнула.)

Постояли, поговорили. Мне хотелось узнать, не изменился ли к нему Алик. Но как спросить? Он проводил меня до спортзала: я шла на тренировку. Попрощались. А потом, вижу, он у двери стоит, смотрит. Так всю тренировку простоял — смотрел на меня. Мне даже неловко стало — все время ошибалась.

Когда вышла, он — у подъезда.

Дорогой рассказывал мне, что сейчас усиленно тренируется: предстоит первенство Москвы, он будет выступать. Основным соперником считает Алика. Но Алику, говорит, повезло: у него лучший тренер страны, Ростовский.

Когда мы подходили к моему дому, я поймала себя на том, что прямо вся напряглась: я уже привыкла, что при прощании он что-нибудь такое скажет...

Прощаемся.

Я решила его предупредить и говорю:

— Ну, а что ты мне сегодня скажешь из твоего репертуара?

(Почему с ним я всегда веду себя, как девчонка! «Репертуар» — ничего лучше не могла придумать. Прямо стыд!)

А он, как обычно, смотрит серьезно, внимательно и отвечает:

— Зачем говорить, Люся? Ты ведь и так знаешь все, что я хочу тебе сказать, и я знаю, что ты это знаешь. До свиданья.

И опять я осталась с носом.

В общем, он парень интересный. Алику я на этот раз ничего не сказала: опять будут сцены. Ведь у нас с Виктором ничего нет — встретимся случайно в кои-то веки, поболтаем — и все. Что здесь особенного? Что же касается Викторовых намеков, так это, в конце концов, его намеки, не мои же! А Алик любит делать из всего событие: «Он влюблен в тебя!», «Ты ничего не видишь!», «Или ты не против?» И пошел, и пошел...

Ну, в общем, теперь все это не имеет никакого значения. Я не собираюсь, разумеется, встречаться с Виктором, но и с Аликом все кончено. На этот раз это твердо.

Сейчас лягу. Хоть и восьми еще нет. Только возьму книгу. До чего я люблю Чехова! Он всегда меня утешает, всегда прогоняет плохое настроение. А ведь Чехов, если вдуматься, совсем не веселый писатель. Читаешь — хохочешь. А отложил рассказ — и не можешь забыть главного — горести и беды людей...