Что музыка может быть такой громкой, я себе не могла даже представить. По три усилителя высотой с Игги громоздились один над другим. Даже земля под ними дрожит.

— А что за концерт, — орет мне в ухо Игги. — Какая группа?

Впереди десятки тысяч голов. Попробуй тут рассмотреть, что творится на сцене. Встаю на цыпочки, вытягиваю повыше шею. Была бы я обыкновенным человеком, все равно бы ничего не увидела. Но мои по-птичьи зоркие глаза меня не подводят, и рассмотреть группу на сцене мне раз плюнуть. А тут еще и плакат рядом: Наталия и Трент Тэйлор.

— Двойняшки Тэйлор, — рапортую я, и моя стая разражается восторженным улюлюканьем. Они у меня завзятые тэйлеристы.

Ближе к сцене яблоку упасть негде, и все сплющены, как сардины в банке. Но мы стараемся держаться оттуда подальше, так что народ на нас особо не нажимает. А не то, думаю, у нас бы у всех крыша поехала. Ангел в толпе ни на шаг от меня не отходит. И все время держит за руку. А Игги посадил Газмана к себе на плечи, и Газ сидит там на верхотуре и раскачивается в такт музыке. Смотрю на него и чуть не плачу. Сколько раз я видела его таким счастливым? Раза два за все восемь лет его жизни — не больше!

Увести их оттуда в середине концерта у меня не хватило духа. Так мы и остались, пока он не кончился. Ho как только мимо нас к выходу потекла толпа, слиняли в тень, туда, где деревья погуще.

— Клево! — Надж так обалдела от счастья, что в первый раз в жизни с усилием подбирает слова. — А народу сколько! Послушайте… Я имею в виду, слышите, какой гул стоит? Люди разговаривают, машины шинами шуршат и тормозами скрежещут, сирены воют, и даже собаки лают все время. А помните, как было дома тихо?

— Там было слишком тихо, — откликается Газман.

— Мне этот шум уже в печенках сидит. Когда тихо, мне понятно, кто где и что происходит. А здесь все смешалось в какую-то кашу и ничего разобрать невозможно. Сваливать из этого вашего Нью-Йорка надо!

— Подожди, Игги, ты привыкнешь. Это самый лучший в мире город! — Надж уже совсем достала меня своими восторгами.

— Хватит вам препираться! — Чуть какой в стае спор, мне как всегда приходится за старшую выступать. — Мы тут не развлекаться собираемся. У нас дело есть. Институт найти.

— А как? Как его найдешь-то? — задает Ангел вопрос, который давно уже не дает мне покоя.

— У меня есть план, — твердо заявляю я.

Но ложь, пусть даже во спасение, все равно остается ложью.

Я тебе вот что скажу, мой дорогой читатель, если вокруг Нью-Йорка построить высокий забор, получится самый большой в мире цирк.

И в этом-то цирке мы проснулись на следующее утро. Мы еще только глаза открыли, а по петляющим дорожкам парка уже накручивали бесконечные мили голенастые бегуны, вертели педали велосипедисты, и даже любители верховой езды уже вовсю понукали своих лошадей.

Не прошло и часа, к ним присоединились конькобежцы на роликах, уличные актеры, жонглеры и клоуны, мамаши с колясками и неисчислимое множество собачников со своими четвероногими друзьями всевозможных пород и окрасов.

— Смотрите, смотрите, — страшным голосом шепчет Надж, прикрывая рот рукой, — у тетки целых шесть пуделей, и все белые. Зачем ей столько?

— Может, она их продает? — высказываю я свое предположение. — Иначе зачем бы нормальному человеку шесть одинаковых пуделей.

— Откуда это такой запах вкусный? — вертит головой Игги, определяя источник действительно неимоверно соблазнительного аромата. — Вон там! Что там такое? Левее, левее, — уверенно подталкивает он меня.

— Там чувак еду какую-то продает. Подожди, сейчас посмотрю. На тележке написано: «Орешки жареные в меду».

— Я отсюда без орешков никуда не пойду. То есть можно мне, пожалуйста, немного денег?

Пока мы вместе с Игги и Ангелом не торопясь покупаем шесть маленьких пакетиков с волшебно благоухающими орешками, Клык, Надж и Газман ушли вперед поглазеть на торгующую воздушными шарами клоунессу.

Мы даже догнать их еще не успели, а меня уже что-то в этой актерке настораживает. Только я сперва не пойму, что. Вроде бы она, как и положено, выкидывает свои записные фокусы… Но тут я замечаю, что краем глаза она переглядывается с каким-то прогуливающимся вокруг нее пижоном.

По спине у меня пробегает холодок. Все бранные слова, которым я так долго не давала воли, вот-вот сорвутся у меня с языка. Конец нашим маленьким радостям. Беззаботности моей как не бывало. Остался только страх, гнев и мощный инстинкт самосохранения.

Ангел напряглась и еще крепче сжала мою руку.

— Игги, держись рядом, — шепчу я. — И свистни нашим.

Клыку ничего объяснять не нужно. Он и сам постоянно настороже, так что, обернувшись в мою сторону, он мгновенно просекает ситуацию. Неуловимым движением разворачивает Газа и Надж на сто восемьдесят градусов, и вот они уже все трое стремительно удаляются прочь.

Я, Ангел и Игги припускаем в ту же аллею и тоже набираем скорость. Быстрый взгляд через плечо подтверждает мои самые худшие догадки: нас преследует тот чернявый пижон. И он уже не один. С ним тетка, и у них одинаковые хищно сосредоточенные лица и одинаково жестокие глаза.

Сканирую окрестности, автоматически фиксируя пути к отступлению, площадки для взлета и возможные укрытия.

— Бежим!

Наша шестерка — все отличные бегуны. Нормальному человеку нас ни за что не догнать. Но и над ирейзерами белохалатники тоже постарались. Их генетический код тоже существенно усовершенствован. Вот и получается, беги не беги, но если не удастся взлететь, нам конец.

Тех уже трое. Парочка плюс новый амбал. Они припустили трусцой, и за спиной я уже слышу их топот.

Несемся, не разбирая дорожек, натыкаясь на велосипедистов и сбивая скейтбордистов. Извините, на вежливые маневры у нас нет времени.

— Их четверо! — бросает на ходу Клык. — Нажимай, ребята.

Между нами всего каких-то двадцать шагов. Голодный оскал уже обезобразил их стандартно-смазливые рожи. Ускоряемся из последних сил.

— Шестеро, — предупреждаю я наших.

— Нам бы взлететь, — добавляет Клык.

Закусив губу, еще крепче сжимаю руку Ангела.

Ирейзеры все ближе. Дышат мне в затылок, их уже восемь.

Что же делать, что делать?

— Налево, — командует Клык, и мы без размышлений круто забираем влево. Откуда он только знает, что нам туда?

Парковая дорожка неожиданно выносит нас на площадь. По краям — тысяча киосков со всякой снедью и ерундой. Слева два кирпичные здания. Перед ними в воротах толпа школьников.

Глаза мои регистрируют огромную вывеску «Зоопарк».

— Сливайтесь с толпой, — я только успеваю шепнуть, а мои уже растворились среди подростков. Правда, Клык, Игги, Надж и я — все ростом существенно выше нормального среднего подростка. И чтобы наши головы не торчали, привлекая ненужное внимание, приходится присесть и идти на полусогнутых. Но в целом мы пробрались в самую середину и, кажется, совершенно неразличимы. Вокруг нас примерно двести школьников разного возраста. Шаркая ногами и подгоняемые сзади взрослыми, они медленно продвигаются к воротам. Я с трудом сдерживаю шальное желание помычать: ни за что бы не подумала, что моя легкая стайка так естественно впишется в это стадо. Но никто не обращает на нас внимания, никому и в голову не приходит спросить нас, кто мы и откуда взялись. Подростки себе и подростки. В зоопарк со школой идем.

Из-за плеча какой-то девчонки выглядываю посмотреть, как там ирейзеры. Мечутся, как сумасшедшие, по площади. Похоже, они нас потеряли.

Один из этих волчин попытался было проскочить в зоопарк, но у ворот его остановил полицейский:

— Сегодня только для школьников. Взрослым вход запрещен. Вы, мистер, служащий или сопровождающий со школой? Предъявите, пожалуйста, пропуск.

Злобно оскалившись, ирейзер отступает обратно.

Круто! Нью-йоркский полицейский против ирейзера. Вот это картинка! Загляденье! Да здравствуют нью-йоркские полицейские!