— Макс, — низкий голос Клыка просачивается сквозь плотную завесу агонии. Но откликнуться я все равно не могу. Стой я сейчас на краю утеса, я бы с радостью шагнула вниз. И ни за что не раскрыла бы крыльев.

Меня тошнит. В голове пульсируют яркие бессвязные картинки, слова, звуки. Какой-то голос несет полную околесицу. Может быть, это мой голос. Зубы стиснуты так, что болят челюсти. Вкус крови во рту — я насквозь прокусила губу.

Чувствую, как на плечо мне ложится рука Клыка. Но его прикосновение точно из другого мира. А я как будто из-за стеклянной перегородки смотрю безумное сюрреальное кино.

Когда же, наконец, откроется передо мной тот знаменитый туннель белого света, туннель, на другом конце которого протянут мне руки добрые нежные люди в белых одеждах. Разве крылатым мутантам закрыт путь в рай?

И тут вдруг ко мне сквозь боль прорывается сердитый и ясный голос:

— Какая сволочь увечит мой Мак?!

Так же, как и раньше, боль постепенно начинает отступать. Перед глазами по-прежнему мелькают безумные, бессвязные образы. Но они чуть-чуть поблекли, и смотреть на них уже не так больно. Я чуть не заплакала от отчаяния: если на этот раз все кончилось, значит, я сейчас не умру. А если я не умру сейчас, значит, весь этот кошмар повторится опять.

Если бы вокруг никого не было, если бы рядом не было наших младшеньких, я бы кричала во все горло. Но я креплюсь и из последних сил стараюсь не разбудить ребят, не выдать этому бомжатнику нашего присутствия, присутствия странных мутантов.

— Вы кто? Что вы тут делаете? — это снова тот же самый угрюмый голос. — Из-за вас, недоносков, мой Мак к чертовой бабушке совсем с катушек слетел.

Будь я в норме, я бы давно уже была на ногах, заслонив собой нашу стаю, готовая кому хочешь вмазать по первое число.

Только не сейчас. Сейчас я сморщенный, скукоженный, бессильный комок, катающийся от боли по земле. Глаз не раскрыть, рот перекошен, лицо мокрое от слез.

— Ты это о чем? — голос Клыка угрожающе звенит стальными нотами.

— Говорят тебе, мой Мак полетел. Я отследил помехи — они вот от нее исходят, и к бабке не ходи! Я тебе говорю, выключай, давай, ваши штучки! И что она тут воет-то, что с ней вообще такое?

Сердце мое останавливается в ужасе от того, что кто-то чужой видит меня в полном моем распаде.

— Порядок с ней. А к компьютеру твоему мы никакого отношения не имеем. Тебе бы, браток, лучше свинтить отсюда подобру-поздорову. Целее будешь. Понял, хмырь. — Клык, если распалится, однозначно один десятерых стоит. Даже по голосу понятно, что с ним сейчас лучше не связываться.

Но парень упорствует:

— Никуда я отсюда не пойду, пока вы с моим Маком ваньку валять не перестанете. А ты бы подружку свою лучше в больницу тащил.

Что? Подружку? С чего он взял? Ладно, с этим надо будет потом разобраться. Но от этих его слов меня хорошенько тряхонуло. Откуда-то даже нашлись силы приподняться на локте, а потом и вовсе принять вертикальное положение.

— Да сам-то ты кто? — моя попытка угрозы полностью провалилась. Какая, к черту, угроза, если голос у меня никакой, если мозги корежит даже от слабого света, а глаза собрать в кучу и вовсе невозможно.

Если я вообще что-то могу видеть, перед нами парнишка примерно нашего возраста, хиляк, в армейском, с чужого плеча камуфляжном дранье. Тощая грудь перетянута ремнями, которыми он намертво прикрепил к себе белый блестящий ноутбук.

— А ты, дохлятина, не суй свой нос не в свое дело, — злобно шипит он на меня. — И кончай выкидывать штучки с моей платой.

Голова по-прежнему раскалывается и вовсю кружится. Меня все еще мутит, и все конечности, как ватные, но я уже могу нанизать друг на друга несколько связных слов.

— Что за плата? О каких таких «штучках» ты несешь?

— Вот об этих, — огрызнулся парень и повернул к нам экран своего компа.

Я смотрю и понимаю, что у меня едет крыша: на экране мелькают картинки, рисунки, карты, какие-то обрывки кодовых цепочек, какие-то лица, открывающие рот, как в немом фильме, — короче, точная запись того сюра, который еще несколько минут назад затоплял мой мозг во время припадка.

Я уставилась на грязное лицо парнишки. Надо срочно понять, кто он такой. Продолжаю настаивать уже относительно окрепшим голосом:

— Ты кто?

Но он по-прежнему психует:

— Я тот, кто тебе крепко накостыляет, если ты не перестанешь гнобить мою систему.

В следующий момент экран очистился и замерцал тусклым зеленым светом, таким же линялым, как армейские штаны пацана. Внезапно по монитору вдруг поехали большие красные буквы: «Привет, Макс».

Голова у Клыка дернулась, и мы остолбенело уставились друг на друга. Он вперился в меня темными, круглыми от удивления глазами, а я только беспомощно моргаю, ни хрена не понимая, что происходит. Как по команде наши головы поворачиваются обратно к компьютеру. Теперь на экране высвечивается: «Добро пожаловать в Нью-Йорк!»

Голос у меня в мозгу произносит: Рад, что ты здесь. Мне было известно, что ты придешь. У меня на тебя большие планы.

— Ты слышал? — шепчу я Клыку. — Ты слышал этот голос?

— Какой голос?

Значит, не слышал. Голова еще болит, но блевать уже не тянет. Растираю себе виски, не отрывая глаз от парнишкиного Мака.

— Что тут происходит? — на сей раз голос пацана звучит куда менее воинственно. Но удивления в нем — хоть отбавляй. — Кто это Макс? Как вы это делаете?

— Мы ничего не делаем, — честно отвечает ему Клык.

Новый приступ боли дробит мой череп, и экран снова заполняет та же несусветная хаотическая путаница, которая опять заполонила мне мозг.

Раскачиваюсь от боли, сжимаю руками голову, но мои полузакрытые глаза все равно не могут оторваться от экрана. Как в бреду фиксирую новую надпись: «Институт Высшей Жизни».

Краем глаза замечаю, что Клык кивает. Значит, не привиделось, значит, и он тоже увидел.

И тут экран гаснет.

Пацан принимается быстро-быстро печатать какие-то программные команды и бормочет себе под нос:

— Вот я тебя выслежу, вот ты у меня попляшешь!

Мы с Клыком следим за ним с замиранием сердца. Но в конце концов он расстроенно захлопывает крышку своего компьютера и, прищурившись, смотрит на нас. Глаз у пацана внимательный, и он явно замечает и запекшуюся кровь у меня на подбородке, и наш тихо спящий рядом молодняк.

— Убей меня Бог, не пойму, как у вас это получается, — примирительно говорит он. Hо голос у него возбужденный и раздраженный. Только теперь понятно, что против нас он ничего не имеет. — У вас что, какие-то датчики стоят?

— Спятил, что ли, какие датчики? — недоумевает Клык. — Жуть какая-то.

— За вами погоня? Линяете от кого-нибудь?

Джеб вдолбил нам, что никому нельзя доверять. Теперь-то мы знаем, что «никому» включало и его самого. Так что я ужасно занервничала от прямых, в самую точку, вопросов этого айтишного фаната.

— Откуда ты знаешь?

Пацан корчит напряженную рожу:

— Дайте-ка мне хорошенько подумать. Трудно, конечно, догадаться, но, может, оттуда, что вся ваша команда ночует в бомжатнике. Явно от кого-то прячетесь, — ерничает он.

В правоте ему не откажешь, и я перевожу разговор на него:

— А сам-то ты где, не в туннеле разве? Ты что ли не прячешься? Или ты отсюда в школу ходишь?

Пацан хихикнул:

— Меня из ЭмАйТи вышибли.

ЭмАйТи — это университет для всяких башковитых гениев. Я про него слышала. Только приятелю нашему вроде пока еще годочков для университета маловато.

— Ага, давай, заливай!

— Честно. Меня раньше времени приняли, как «юное дарование», на Компьютерные Технологии. Но меня там с колес снесло, вот они мне под зад коленом и дали.

— Что ты имеешь в виду под «с колес снесло»? — у Клыка явно проснулся активный интерес.