Когда Грейвс снова поднял кулак, некий здоровяк приблизился к нему и положил руку на плечо.

— Только не убей его, а то мы и тебя схватим. Кто он?

— Он убил Александра Адамса, — задыхаясь, произнес Грейвс.

В толпе раздались бормотание и ропот. Здоровяк сдержанно кивнул.

— Какой мировой суд ближе?

— Аддингтон! Аддингтон! — закричали в толпе.

Откуда-то взялись тележка и готовый толкать ее молодой человек; желтолицего перекатили на тележку, предварительно связав веревкой запястья и щиколотки. Его голова болталась, словно у пугала, которое вот-вот сожгут на костре. Толпа направилась к дому мирового судьи, чтобы потребовать соблюдения закона.

Возвращаясь по улице, где стоял дом Чейзов, Грейвс чувствовал, что его рассудок утомлен и запутан. Несколько раз за вечер он отправлял весточки Сьюзан и мисс Чейз: сначала сообщил, что желтолицего схватили, затем — что на основании его, Грейвса, свидетельства, не особенно церемонясь и к удовольствию доставившей убийцу толпы, злодея отправили в Ньюгейтскую тюрьму дожидаться суда, который состоится на будущей неделе в Олд-Бейли.[20]

Как только желтолицый пришел в себя и понял, что оказался в безнадежном положении, он тут же помрачнел. Говорить отказался, лишь изрыгал проклятия и призывал страшное отмщение на голову Грейвса и детей, однако так и не обмолвился ни о своем имени, ни о причине, побудившей его напасть на Александра. Толпа глумилась над ним, а мировой судья, на вид усталый и сердитый, отослав желтолицего прочь под стражей, через полчаса отправился домой, в Ковент-гарден.

Народ, сопровождавший Грейвса, стремился представить его героем, так что юноша с большим трудом освободился от людей и их поздравлений. Он мог бы до смерти напиться за их счет, однако молодого человека не оставляли мысли о том, что Сьюзан и мисс Чейз дожидаются его, а вместе с ними — и черная шкатулка. Тем не менее, проходя мимо Семи Циферблатов, Грейвс убедился, что приобрел славу. Соседи, подходя, хлопали его по спине, кивали или многозначительно улыбались. Его ноги болели после погони за желтолицым человеком, а костяшки пальцев были ободраны. Юноша не собирался заглядывать в свое жилище, он прошел его, направляясь к улице Саттон, чтобы воссоединиться с семейством Чейзов. Когда возле него зашевелилась тень, он собрался было с улыбкой отмахнуться от поздравлений.

— Ба! Герой-победитель, господин Грейвс!

Юноша почувствовал, как ухнуло его сердце. Он узнал голос — это встреча явно не будет приятной. Тень отделилась от стены. Высокий сморщенный человек с зелеными зубами улыбнулся ему, словно крокодил, которого Грейвс видел в прошлом году на выставке в Воксхолле.

— Господин Моллой, добрый вечер.

— А ведь он и вправду добрый, верно? И лишь одна вещь может сделать его еще более приятным… — Запнувшись, Моллой на мгновение затащил Грейвса в тень; в этот момент мимо них пронеслась группа мужчин с испачканными сажей лицами и синими кокардами на шляпах. После этого Моллой отпустил руку юноши и продолжил, будто бы ничего не произошло: — А именно — мои деньги.

— У меня их нет.

— Значит, вы не должны были покупать себе этот красивый кафтан и новые башмаки. Портной продал мне ваш вексель, и вы заплатите мне или к вечеру понедельника окажетесь в Маршалси.[21]

Пока он говорил, улыбка ни разу не исчезла с его лица. Грейвс поднял руки.

— Ради Бога, сжальтесь надо мной! Моего друга убили, и теперь его дети под моей опекой. Некоторое время мне неоткуда будет достать деньги.

— Да, я наслышан о ваших похождениях, сынок. То, о чем рассказывают прихожане, — весьма похвально. Я ценю вас за это и сочувствую вашей утрате, однако, знаете ли, жалость не делает человека богатым. Мне же очень хочется стать богачом. А ведь Адамсу принадлежала небольшая доля этой чудесной лавочки, верно?

Грейвс выпрямился.

— Считаете, я должен обокрасть его детей? Да что же вы за тварь такая!

Моллой смеялся до тех пор, пока ему не понадобилось сделать вдох, а потом плюнул на землю.

— Я — тварь? В самом деле? Что ж, по крайней мере я оплатил плащ, в коем брожу по улицам. — Грейвс покраснел. — Двадцать шиллингов — вот сколько вы должны. Мне бы не хотелось смущать вас и просить эти деньги у господина Чейза, пока вы живете под его крышей, присматривая за своими маленькими подопечными.

Теперь Грейвс почувствовал, что он бледнеет.

— Как двадцать шиллингов? Я не мог задолжать больше половины этой суммы!

— Вы, писаки, никогда не поймете, для чего существуют проценты, верно? — Моллой покачал головой, сокрушаясь: мол, какие люди нынче считаются образованными. — Вероятно, вы можете получить небольшое жалование или попросить о нем, раз уж вы, занимаясь своим ремеслом, так много рыщете по улицам, это ваша забота. Просто сделайте так, чтобы в понедельник к обеду я уже сжимал денежки в кулаке, и тогда я буду приветствовать вас по-дружески. Если же не успеете к сроку, вас запрут в каталажке — даже плюнуть не успеете.

Юноша почувствовал, что его плечи опустились.

— Для вас я упрощу задачу, Грейвс. В ближайшие день-два я не двинусь дальше улицы Саттон. Чтобы вы знали, как меня найти.

Приложив руку к полям шляпы, Моллой почти беззвучно растворился в тени. На мгновение юноша поник, но затем, расправив плечи, двинулся к дому Чейзов.

18 апреля 1775 года, Бостон,

залив Массачусетс, Америка

Произошла досадная случайность; конечно, всем было известно, что капитан Девей глуп, и в полку недоумевали, почему его не перевели в другое место, когда их пересылали в Америку, однако, знай Девей, что Хью его услышит, он не стал бы говорить это. Торнли задержался у дверей офицерской трапезной, чтобы сбить со своих сапог бостонскую грязь, так что Хокшоу зашел на несколько секунд раньше друга, поприветствовал своих товарищей офицеров и тут же потребовал новостей и кларета.

Капитан Девей услышал его голос и, даже не обернувшись, крикнул:

— Хокшоу! Ты на короткой ноге с Торнли, верно? Как он принял весть о том, что граф Суссекский женился на своей блуднице? Хорошая же мать ждет его дома!

В столовой повисла жуткая тишина; Девей внезапно повернулся в своем кресле и выругался, заметив в полутемном дверном проеме широкие плечи Хью. Последний остановился как вкопанный и побелел. Его руки сжались в кулаки.

— Торнли! П-прошу прощения, — пролепетал Девей. — Я… Мой отец написал мне, письмо пришло всего час назад.

Хью шагнул вперед; его лицо приобрело убийственное выражение. Хокшоу, преградив ему путь, повернулся к Девею.

— Мы ездили верхом. И еще не проверяли почту. Здесь, несомненно, какая-то ошибка.

Казалось, Девею вот-вот станет дурно; он не в силах был смотреть в черные глаза Хью, а тот не сводил их с капитана, глядя через плечо Хокшоу.

— Несомненно, Хокшоу. Разумеется.

— Это, вероятно, какой-то другой граф Суссекский, — растягивая слова, произнес еще чей-то голос.

Хокшоу гневно посмотрел туда, откуда он донесся. Ему любезно улыбнулся пожилой лейтенант Грегсон, выглядевший в своем прекрасно скроенном мундире так, словно перепутал столовую с гостиной герцогини. Хокшоу обернулся к Хью.

— Что же, Торнли. Пойдем со мной. Давай проверим, какие вести пришли нам из Англии.

Однако Хью продвинулся еще на полшага вперед, будто бы и не слышал друга. Кресло Девея заскрипело по каменному полу — капитан отодвигался от Торнли.

— Черт побери, Хью, — выдохнул Хокшоу. — Завтра у нас будет предостаточно времени, чтобы убивать и быть убитыми.

— Ах, завтра будет так, как если бы мы решили украсть масло, лежащее на столе детской, — снова пропел голос Грегсона. — Мы проворно обойдем деревеньки, взорвем порох, с трудом собранный мятежниками, и снова поспешим домой.