— Тебе не холодно? — спросил я.

Она не ответила, лишь теснее ко мне прижалась. Огоньки впереди выросли в окна домиков, разбросанных по склону горы. Но вот и огни исчезли, а впереди теперь темнел верх снежной горы и по-зимнему светлое ночное небо.

Потом, от площадки фуникулера, мы карабкались снова вверх. Тропинка была узка, и Лиза пошла вперед. За мной сосредоточенно сопел Гришка. Он догнал меня и, увязая в снегу, пошел рядом.

— Ты знаешь, мне жалко, — переводя дыхание, заговорил он. — Мне очень жалко. Я скучаю…

Споткнувшись обо что-то невидимое, Гришка упал. Я помог ему встать. Лицо его было все в снегу. Он отряхивался, и мне показалось, что у него блеснули слезы.

— Ты понимаешь, мне очень жалко! — опять начал он. — Я скучаю сильно…

Он стряхнул снег с лица, и я действительно увидел слезу на его щеке. Гришка стоял передо мной по колено в снегу, от него тянуло перегаром (когда только он успел?).

— Я очень устал! Я весь измучился. Где Светка, где дети? Мне невыносимо их жалко. Мне всех жалко. Мне жалко Лизу, себя, ее мужа. Он приходил. Мне так хочется плакать!..

— Ее муж приходил? — не поверил я. — Когда?

— На днях. Все равно. Мне очень его жаль! Всех жалко! Ты не поверишь — я теперь все время сдерживаюсь, чтобы не заплакать! И когда муж приходил… Лизу жалко…

— Альпинисты! — Макар крикнул нам сверху. — Кончай перекур!

Мы двинулись дальше.

— А дети? Где они? Мне кажется, ничего больше нет. Ни детей, ни Светки, ни Москвы… Ничего! А есть только эти треклятые горы! И мне кажется… — Гришка опять споткнулся.

— Гриш, ты устал. Мы сейчас придем, отдохнем…

— Мне кажется, — Гришка не слушал меня, — никогда это треклятье не кончится!..

Гришка порывисто вздохнул, и мне показалось, что он сейчас опять упадет, но он только отстал и вновь тащился за мной.

«Бедный Гришка, — подумал я. — И когда действительно все кончится?!» Я пошарил в кармане, ища сотовый, и вспомнил — я ж потерял его.

— Гриш, у тебя мобильник далеко?

Гришка молча протянул мне телефон. Я позвонил Глинской.

— Ты откуда? — удивилась она. — Ах, с модного курорта. Ты сейчас бежишь, что ли? Как Лиза с Гришуней поживают? Тут ничего интересного. Сегодня улетаю в Питер. Понятно? В родные пенаты господина И. Понял? Думаю, вернемся одновременно. Приедешь, позвони — посмотрим материалы. Береги себя — не сломай шею. Пока.

Наконец, мы взобрались наверх. Здесь на крохотном плато стоял замок. Вся наша компания была уже там. Горели окна, за ними мелькали силуэты, тени. Я рассмотрел замок: к старинной, еще романской, широкой квадратной башне прижимались две асимметричные пристройки более позднего происхождения, выполненные в типичном местном стиле, — шале, с каменным первым и деревянным вторым этажами под двускатной пологой крышей. Подойдя ближе, я рассмотрел еще две невысокие круглые башни со шпилями и крытую каменную лестницу на второй этаж большей пристройки.

Мы вошли в замок и сразу оказались в зале, описанном Макаром, — с длинным столом посреди и с громадным горящим камином, но без барана. Здесь никого не было, лишь доносились откуда-то оживленные голоса.

— Туалета здесь нет? — обреченно вздохнул Гришка.

Я пожал плечами. Гришка куда-то ушел. Я сел за пустой скрипучий стол, закурил.

Голоса постепенно смолкли. Стало тихо.

Вдруг в глубине зала от стены отделилась фигура и неслышно двинулась ко мне. На ней было средневековое платье, бархатный берет, лицо в тени. От того, что я не могу разглядеть ее лица, мне стало не по себе. Она подошла к столу… Отблеск пламени в камине упал на нее. Это была Лиза.

— Я нравлюсь тебе такой? — спросила она, и голос ее странным эхом растаял в глубине зала.

Я молчал. Лиза была такой же, как в тот первый вечер, как на парсуне.

— Что же ты молчишь?

Я зачарованно смотрел на нее и слушал ее эхо. Она подошла ко мне.

— Откуда же это? — произнес я.

— Здесь нашла, в шкафу, — засмеялась Лиза, смех мелодичным звоном прокатился под низкими сводами. — В нашей с тобой комнате. Пойдем. — Она взяла меня за руку и потянула.

А я сидел как дурак и смотрел на нее.

— Идем же. У нас только два часа…

Мы поднимались по каменной винтовой лестнице. Я шел за ней и слушал шорох ее платья. В стене изредка мелькали окошки, в них — небо, усеянное острыми звездами, высокие заснеженные ели на краю темной пропасти.

— Почему только два? — спросил я. — А потом?

— Через два часа, — говорила, не оборачиваясь, она, — все спускаются в зал и начинается праздник. В шкафах полно разной одежды — и ты должен выбрать себе костюм. Это обязательно для всех.

Происки Макара, вздохнул я, и мы вошли в комнату. На столе горели две свечи. Я пошарил выключатель. Она поймала мою руку. Я привлек Лизу к себе, обнял ее.

— Сейчас… — Она, поцеловав меня, выскользнула и исчезла на лестнице.

Глаза освоились в полусвете. Я рассмотрел громадный резной шкаф, такую же кровать под темным покрывалом и присел на край. Потом откинулся на локоть и неожиданно забылся сном.

И опять я увидел эту комнату с двумя горящими свечами, но было светло. Явился рыдающий Гришка. Он тосковал по горам, которые виднелись за окном: огромные белые конусы, склеенные точно из папье-маше. По одной из них натужно карабкался Карташов. Неожиданно Гришка беззаботно засвистел, а Карташов, красный, налитой, оказался тут же за столом перед бутылкой «Абсолюта». Он со вкусом чмокал свою мясистую щепоть.

Потом я увидел кухню конспиративной квартиры. Здесь на кушетке Иннокентий Константинович с Глинской, хихикая, перекидывались в дурачка. Белые конусы пропали. Стало темно, оглушительно загрохотал гром. Он гремел, мешая сосредоточиться на тягостных картинах… Я с трудом открыл глаза и увидел темную комнату, надо мной склонилась Лиза. Ее волосы щекотали мое лицо.

— Звонил колокол, — нежно шептала она.

— И что? — приходил я в себя.

— А то, — шептала Лиза, — что все уже внизу, в зале. Я не хотела тебя будить. Ты проспал два часа.

Я поднялся, видя еще призраки Карташова с Глинской.

— Выбирай скорей костюм. — Лиза распахнула шкаф.

— Если это неизбежно, то что-нибудь попроще.

— Вот этот! — Она сняла с вешалки и поднесла к свету. — Померяй. Свитер только сними…

Я надел темно-бордовый бархатный длинный сюртук с большими медными пуговицами, меховым воротником и белыми манжетами. В нем было удобно.

— К нему полагается жабо. — Лиза засмеялась и ловко через голову надела на меня белое кружевное жабо.

Внизу опять ударил колокол.

— А теперь — пошли! — Она задула свечи, взяла меня за руку и потянула вон из комнаты.

На ходу я сорвал жабо и бросил его на кровать.

Глава 11

В зале были все в сборе. На стенах горели факелы и коптили потолок. В камине над тлеющими углями в самом деле жарилась баранья туша. Нас с Лизой рассадили: ее между Макаром и Губановым, а меня рядом с женой Макара, Ольгой, — в малиновом сарафане с вышитыми роскошными розами, в снежно-белой ажурной блузе, в широких лентах и сильно нарумяненная она казалась дорогой, но сильно заигранной елочной игрушкой.

Вазы с фруктами и бутылки закрыли от меня Лизу.

— Друзья, наш первый вечер будем считать открытым, — тепло заговорил Макар, вставая с высоким узким бокалом красного вина. Костюм ганзейского купца смотрелся на нем очень естественно. — Мы собрались здесь конечно же не ради замков или Новых годов. Но ради друг друга. Ведь мы самые что ни на есть ближние друг другу. Нет у нас ближе никого. А значит — самые родные и необходимые. Потому что тот очень небольшой отрезок времени, который отпущен нам, мы коротаем вместе. И мы должны ценить и любить друг друга.

Все выпили.

— А чтобы не чувствовать себя в этих замечательных костюмах манекенами, — продолжал Макар, — я вам скажу: они ваши. Делайте с ними что хотите. Можете увезти их на память…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: