Фотография Влада необычайно четко высветилась на моем мысленном мониторе. Румянец, голубые глаза, пшеничные волосы — разве можно не полюбить такого мужчину? Внешнее у Влада гармонично сочеталось с внутренним. Его жизненный идеал — то самое «бытовое» благополучие. Я, решив связать с ним свою судьбу, не случайно рисовала в сознании столь приземленные картины. Ради объективности признаем, что Влад — человек порядочный и надежный. Это хорошо. Но для того чтобы создать счастливую семью, явно недостаточно. Поэтому красивую и качественную фотографию второго респондента должна постигнуть судьба предыдущей.

Наконец, Глеб. Грустный, насмешливый, мальчишески трогательный… Разве могла я сравнивать его с кем-то другим? Наверное, любовь — это когда мир поделен на две части: он и все остальные, он — и всё остальное. Причем части неравнозначные. Первая во много раз больше, интереснее и значительнее второй. Как заставка на рабочем столе монитора. Где-то по краям помещаются папки и файлы: мама, Ленка, ценные бумаги, Лешка, Иринка, музыкальный доктор… Если поднапрячься, можно продолжить этот небольшой список. Но все существует на фоне любимого человека, все озарено его присутствием.

Я сохранила фотографию Глеба на мысленном мониторе. Или держу ее там уже давно? Уже давно этот человек хозяйничает в моем сознании и в моем сердце. И значит, нет смысла откладывать звонок. Встретимся сегодня же, немедленно! И обо всем расскажем друг другу…

Нехитрые приготовления к свиданию заняли у меня от силы двадцать минут: заложив дачные шмотки в стиральную машину, я приняла душ, сделала легкий макияж и ознакомилась с содержимым холодильника. Увы, с исчезновением из моей жизни Влада ситуация с продовольственными запасами стала меняться к худшему. Но все же в холодильнике нашлись шоколадные конфеты, жестянка кофе, неизвестно как туда угодившая, масло, сыр и даже бутылка итальянского сухого вина кьянти.

Захлопнув дверцу холодильника, я взяла в руки телефон.

— Ты бы видела ее, Кать!

— Да я представляю, Любовь Петровна.

— Она как будто из породы ракообразных. У них тоже совсем шеи нет. Голова, грудь и брюшко. Сама от горшка два вершка и кривые ноги!

— Вот кошмар-то! — захлебывалась притворным возмущением Катя.

— Что ноги, был бы человек! — улыбнулась Валерия Викторовна, единственная из наших сотрудников не скрывавшая своего иронического отношения к Любаше.

— Человек? Ты думаешь, он тебе хорошего человека пришлет?

— А почему ж нет?

— Ну посмотришь на нее! Рожа прыщавая, нос картошкой, глаза… как у больной собаки…

— Это как?

— Глаз почти не видно под веками. Я еле разобрала, какого они цвета.

— И какого же?

— Какого-то мутного, желто-серого.

— А я тебе скажу, Люба, с лица воды не пить!

Валерию явно забавляло Любашино смятение. В другой ситуации Королева-мать сумела бы дать насмешнице достойный отпор, но сегодня обиды приходилось глотать безропотно. Дело в том, что высшее начальство решило заняться кадровыми перестановками. В Черемушках открывался новый офис, и Кате предлагалось возглавить его.

В нашем же офисе Катю должна была сменить никому не известная тетка, по слухам хорошая знакомая генерального. Кроме этого, о ней было известно немного: сорок пять лет, непрезентабельной внешности, до поступления к нам служила в каком-то банке. Любаша заранее опасалась новой заместительницы и хотела, чтобы в их будущем конфликте сотрудники были на ее, Любашиной, стороне. Потому-то, наигранно кротко потупившись, она согласилась с Валерией:

— Не пить, — но, немного подумав, добавила: — А все-таки…

Меня, как и Валерию Викторовну, потешал переполох нашей Королевы. Всем взяла Любаша, но — нервная, мнительная… Все-то ей кажется, будто люди ее ненавидят, завидуют, будто кто-то к ее благополучию подбирается и хочет ее этого благополучия лишить.

А ведь, если немного пораскинуть мозгами, Любаша сама призывает на свою голову праведный гнев людской! Вот, например, сегодня. Пришла на работу и с порога пустилась хвастаться, как выходные провела: в воскресенье они с мужем ездили за одеялами для новой квартиры (квартира, между прочим, не где-нибудь, а в жилом комплексе «Платиновые ворота»), потом завернули в салон красоты (она там красоту наводила, а муж ждал в машине, как верный пес), оттуда прямой дорогой в ресторан «Шик-модерн». А закончили они свой поход в «Сервис-денте». К стоматологам заехать пришлось потому, что за обедом у Любаши слетела коронка. В «Сервис-денте» с них содрали почти две тысячи долларов.

— А знаете, как получилось?! Администраторша увидела в окно, что мы на шестисотом «мерседесе» подъехали, — сообщила Королева-мать тоном бедной родственницы и обвела сотрудников торжествующим взглядом, — и тут же взвинтила цены.

— У вас вроде была «БМВ», — напомнила Таня.

— Это когда было?

— На Новый год.

— Мы три месяца как машину поменяли.

Я уже давно перестала понимать, когда Любовь Петровна врет, когда говорит правду. Но главное, сама начальница тоже заблудилась в лабиринте своих фантазий. И перед кем она старается? Кому рассказывает про «Платиновые ворота», шестисотые «мерсы», про послушного мужа и ресторан «Шик-модерн»? Тане, Валерии Викторовне — одиноким женщинам, содержащим на свою зарплату почти взрослых детей, да еще оплачивающим их обучение? Лицемерке Кате, одержимой идеей стяжания всевозможных земных благах? Малолетнему Женьке — сыну уборщицы и охранника? Ясно, что, так или иначе, эти люди сравнивали жизнь Любаши со своей собственной, и сравнение получалось не в их пользу. Конечно, до зависти опускались далеко не все. Но я уверена, что Таню, как и меня, дико раздражал этот треп. А Валерия Викторовна и не собиралась скрывать иронии.

И правильно! Начнешь тут иронизировать! Сегодня мы не работали все утро — то Любаша вспоминала про новую заместительницу, то плавно переходила к своей воскресной одиссее. А потом придется сидеть допоздна. Объема работы нам никто не уменьшит!

Хорошо бы из всей Любашиной чепухи выудить информацию о грядущих кадровых перестановках на фирме! Но скоро я поняла — пустые надежды. Подойдя в очередной раз к волнующей меня теме, Любовь Петровна снова сбивалась на цифры: цены на одеяла, на услуги «Сервис-дента», на обеды в шикарном ресторане.

Зачем мне вникать в чужую жизнь, если у меня есть своя собственная?

Вчера вечером Глеб мгновенно подошел к телефону. В его голосе не осталось и намека на прежнюю уверенность и ироничность. Я догадалась: он весь вечер прождал моего звонка и, может, даже решил, что звонить я передумала.

Потом тем же тихим, надтреснутым голосом он говорил мне о своих чувствах. Но это уже потом. Сначала мы долго пили чай и обсуждали какие-то неважные вещи.

— Как ты провела выходные?

— Ездила на дачу. А ты?

— Был у Игоря на выставке. Он снимает арт-салон недалеко от «Новослободской».

— Много на выставке посетителей?

— Немного. Но при мне купили одну картину. Игорь сказал, это большая удача.

— Хорошая картина?

— Беспредметная живопись. Эпигоны Кандинского… А ты что делала на даче?

— Цветы сажала. Хочешь немного выпить? У меня есть сухое красное вино.

Мы выпили по бокалу кьянти, по-прежнему, как острые углы, обходя все мало-мальски серьезные темы.

— Какие цветы посадила?..

— А ты хорошо разбираешься в искусстве?..

Вопросы часто оставались без ответов, а ответы произносились невпопад. Но почему-то надо было продолжать эту странную беседу, которая вследствие непринужденности формы могла не иссякнуть до самого утра.

После кьянти я предложила перейти в комнату, и здесь все изменилось. То ли Глеб вдруг вспомнил, зачем пришел ко мне, то ли просто настало подходящее время.

— Пришло время поговорить, — сообщил он торжественно, но мы почему-то замолчали.

Молчание продлилось, наверное, несколько минут и завершилось взрывом хохота.