— Я собираюсь ехать в Соединенные Штаты, — заявил он Сальваторе Конторно. — Мой друг Розарио Риккобоно сделает мне документы, чтобы я смог выбраться отсюда. А пока я буду скрываться у него.

Эмануэле Д’Агостино был слишком самонадеян или наивен, положившись на человека, которого его коллеги в Капитуле прозвали Террористом за пугающую склонность убивать себе подобных. Д’Агостино, очевидно, говорил себе, что если на кого и можно положиться, так это на шефа «семьи» Партанна, которого знал с давних пор. И, кажется, он думал так напрасно.

Далеко, очень далеко от Палермо, на ферме в предместьях Сан-Паулу, Томмазо Бускетта внимательно следил за развитием событий на Сицилии. Для этого ему не надо было ежедневно читать итальянские газеты, которые приходили сюда иногда с недельным опозданием. Ему было достаточно сделать несколько звонков, чтобы в основном быть в курсе дела. Что же касается деталей, то о них можно было осведомиться у одного эмигранта, палермца, принадлежавшего к старинному роду, Антонио Саламоне, архитектора, давно прижившегося в Бразилии и недавно получившего бразильское гражданство. С 1971 года Антонио Саламоне был секретарем Капитула, являясь одновременно главой сицилийской «семьи» Сан Джузеппе ди Джато. А это означает, что все, что происходило в тысячах километров от Бразилии, было ему известно.

Антонио Саламоне и Томмазо Бускетта давно и часто виделись. Как поется в песне, они познакомились в Палермо в 1950 году, вновь встретились в Нью-Йорке, затем на десять лет потеряли друг друга из виду и «воссоединились» уже в палермской тюрьме Уччардоне; а потом вновь оба оказались в Палермо. В Бразилии первое время они почти не встречались. Но сообщение о смерти Стефано Бонтате, а затем — Сальваторе Инцерилло, друзьями которых они себя считали, вновь сблизили их. К тому же им обоим были известны страшные тайны «почивших в Бозе» «крестных отцов».

Саламоне и Бускетте, к примеру, было известно, что одно время их друзья вынашивали идею убить во время собрания Капитула представителя корлеонцев Сальваторе Риину. И теперь они с беспокойством следили за развитием событий на острове.

У Антонио Саламоне был еще один веский повод для беспокойства. Как секретарь Капитула он должен был получить предуведомление об участи, которая ожидает Инцерилло и Бонтате. Но если он все же и не придал особого значения такому нарушению правил, то его немало удивило, что после убийства Бонтате и Инцерилло он не получил, как это полагалось, вызова в Чакулли. Вот почему, выбравшись из своего бразильского логова, Антонио Саламоне сам направился в Палермо с твердым намерением получить аудиенцию у Папы.

Вернувшись в Рио, Антонио Саламоне поспешил рассказать о своих впечатлениях Томмазо Бускетте, который, бросив все дела, примчался к нему. Новости из Палермо были невеселые.

— Микеле Греко все известно, — сказал ему Саламоне. — Он знает, что Бонтате и Инцерилло хотели убрать Сальваторе Риину.

Похоже, Папа был уверен в том, что Бонтате ничего не рассказывал Саламоне об этом деле, иначе он ни за что не дал бы ему уйти живым.

— Как же он узнал?

Вместо ответа Антонио Саламоне произнес лишь одно имя:

— Эмануэле Д’Агостино.

После смерти Инцерилло и исчезновения Терези и трех его товарищей, опасаясь за свою жизнь, Эмануэле Д’Агостино, как это нам уже известно, нашел прибежище у своего близкого друга Розарио Риккобоно. Не сомневаясь в том, что правильно поступает, он поведал другу о заговоре, который составил Бонтате незадолго до смерти. Конечно, больше из страха, чем ради выгоды, Розарио Риккобоно обо всем донес Микеле Греко. Можно себе представить, как ликовали корлеонцы и их союзники: у них наконец-то появился хоть и запоздалый, но серьезный довод, чтобы оправдать убийство двух секретарей Капитула.

— А Д’Агостино? Что сталось с ним?

— Он был убит Розарио Риккобоно, который таким образом доказал свою лояльность по отношению к корлеонцам. Так же Риккобоно поступил и с сыном Д’Агостино. Он заманил юношу в ловушку, предложив вместе искать пропавшего отца.

И, отдав должное сообразительности Д’Агостино, который в первый раз сумел избежать смерти, не последовав за Терези и его друзьями на встречу с новыми боссами, Антонио Саламоне заключил:

— У Д’Агостино хватило ума не доверять Пьетро Ло Джакомо, но он совершил страшную глупость, доверившись Розарио Риккобоно.

Мир его праху.

Вернувшись в Сан-Паулу, Томмазо Бускетта попытался побольше узнать о том, что происходило в Палермо. Ему срочно нужно было переговорить с человеком, которому он мог доверять. Но с кем? Большинство из его близких были в бегах или же мертвы. Неожиданно для самого себя он набрал номер телефона близкого друга Сальваторе Инцерилло и свояка Нино Сальво, инженьере Ло Прести, на званом ужине которого ему довелось побывать.

— Пронто! — сказал Бускетта. — Мне нужно поговорить с инженьере.

— Его нет дома, — ответил ему женский голос, несомненно, принадлежавший жене Ло Прести.

— Синьора, — обратился к ней Томмазо Бускетта, — это говорит синьор Роберто. Если помните, мы как-то ужинали вместе.

— Ах да, я помню. Как вы поживаете?

— Хорошо, спасибо. Скажите вашему мужу, что я в Бразилии и что я сегодня перезвоню. Попросите его дождаться моего звонка, это очень важно.

Несколько часов спустя Томмазо Бускетта еще раз набрал нужный номер.

Инженьере Ло Прести тут же снял трубку:

— Это вы… я ждал вас.

— Что произошло? — спросил Бускетта, имея в виду убийство их общего знакомого Сальваторе Инцерилло.

— Ревность, — коротко ответил Ло Прести и потом, помолчав, добавил, — предательство, темные делишки…

— Скажите мне, — поколебавшись, попросил Томмазо Бускетта, — вам известно, где находится брат покойного? Я хотел бы поговорить с ним.

Томмазо Бускетта хотел поговорить с Сантино Инцерилло и даже встретиться с ним, чтобы помешать ему наделать глупостей.

— Не знаю, где он, но он жив.

— А Нино? — после долгого молчания спросил Бускетта, на этот раз имея в виду всемогущего Таможенника Нино Сальво. — Он что-нибудь знает?

— Нино исчез, — ответил Ло Прести. И в наступившей тишине добавил: — Если вы хотите приехать… мы… организуем вам встречу.

Бускетта с полуслова понял, что пытался сказать инженьере: это «мы» означало, что принимать его будет не кто иной, как гостеприимный Нино Сальво.

Можно не сомневаться, что у Томмазо Бускетты не было никакого желания возвращаться в страну, тем более в такое время. Он предпочел поступить, как мудрый Нино Сальво, который, отложив женитьбу сына, отправился в долгое морское путешествие по греческим островам, чтобы развеять тягостные воспоминания. Томмазо Бускетта заперся на своей бразильской фазенде, в нескольких километрах от города, в надежде, что «люди чести» забудут наконец даже, как звучит его имя.

Те, кто на это время уехал, поступили мудро, так как с наступлением теплых летних дней, овеваемых знойным сирокко, долетавшим до Сицилии из ливийских пустынь, безумие, охватившее «людей чести», превзошло всяческие пределы. Можно было подумать, что убивать для некоторых из них стало так же естественно, как дышать. Никто уже не мог чувствовать себя в безопасности.

В самые горячие летние деньки, когда улицы города опустели по случаю празднования Вознесения Господня, юный Джузеппе Инцерилло, которому едва исполнилось семнадцать лет, вышел из дома в обществе своего будущего родственника, Стефано Пекореллы.

Несмотря на юный возраст, Джузеппе Инцерилло был уже настоящим «человеком чести». После убийства отца он поклялся отомстить за него.

— Я сделаю этих подонков, — говорил он. — Я собственными руками убью эту собаку Сальваторе Риину.

Скорее всего, он предложил жениху своей сестры стать его телохранителем. Не исключено, что у них уже было оружие. Едва выйдя из детства, они уже вступили в возраст, в котором становятся убийцами, во всяком случае в Палермо. В Катании самому младшему из наемных убийц, арестованных полицией, было всего четырнадцать лет.