Положив руку ему на морду, как бы предупреждая не поджарить меня, я двигаюсь вперед и проверяю мясо. Под верхним слоем все еще сырое. Я снова возвращаюсь обратно и еще раз жестом указываю ему «жарь!». И он жарит, а после второго раунда я проверю его еще раз. Обуглившийся, однако очень даже ничего. Я вонзаюсь пальцами в мясо и, оторвав длинный кусок, тщательно его пережевываю. У меня рот наполняется соками, и я закрываю глаза, наслаждаясь божественным вкусом. Это — первое настоящее, свежее мясо, которое я ем за очень долгое время, что уже не помню, как давно это было. Плевать, что это коза. И плевать, что оно зажарено драконом.

Оно потрясающее.

Мне хочется набивать полный рот и есть до тех пор, пока меня не затошнит, ибо кто ж его знает, когда у меня появится еще один шанс съесть столько свежей еды? Я улыбаюсь Кэйлу сияющей улыбкой и протягиваю руку, чтобы погладить его по носу.

— Спасибо тебе. Оно просто идеальное.

Он трется носом о мои волосы, а своим языком дотрагиваться до моей шеи. Когда я отталкиваю его от себя, то вижу, что его глаза почернели.

Черт. Я понимаю, что именно это означает. Настороженно на него поглядывая, я хватаю мясо и отступаю от него. Он начинает моргать глазами, и их цвет возвращается обратно к золотому. Здорово. Кроме того, он не следует за мной туда, где я пристраиваюсь на полу. И хорошо. Такое ощущение, что он понимает, что ему следует прекратить наседать на меня, несмотря на то, что это выводит его из себя. От этого я немного расслабляюсь. Так долго, как я смогу распознавать, когда он окажется на грани того, чтобы побуянить, я смогу помешать этому случиться.

Так что я ем. Пожаренная драконом коза — вкуснейшее, что я пробовала за бог знает сколько времени, поэтому я ем столько, сколько в меня влезает, после чего отодвигаю ее от себя. В тот момент, когда я это делаю, он хищно пожирает остатки. Слышится хруст костей, и тогда он бросает взгляд на остатки туши козы, а потом обратно на меня.

Отмахиваясь от нее, я мотаю головой.

— Клаудии уже достаточно.

Судя по всему, он это понял и проглатывает остатки козы целиком, одним-единственным большим куском.

Кстати, по-моему, это удобный способ избавиться от беспорядка. Я подыскиваю чего-нибудь, чем вытереть руки, но здесь нет ничего, чем можно очиститься. К тому же жажда меня совсем замучила, впрочем, это та проблема, которую, наверное, можно решить позднее. Солнце садится все ниже, и я начинаю мерзнуть. Ветер все усиливается и холодит мою обнаженную кожу. Я нахожу тонкий белый кусок ткани, из которого сделано мое платье, и, обернув его вокруг своих плеч, в уголке сворачиваюсь калачиком. Набив едой полный живот, я вдруг чувствую себя очень усталой. Кажется, у меня начался отходняк. Большую часть дня я провела в смертельном ужасе, и теперь я чувствую себя истощенной.

Что бы Кэйл не хотел от меня, я нужна ему живой. Ну, это совершенно очевидно. Похоже, я его пленница, поскольку сама я не могу спуститься с этого здания. Испустив вздох, я выпрямляю спину и прислоняюсь к обломку стены. Мне лучше оставаться на месте, по крайней мере, сейчас. С моих уст срывается зевок, и я приглушаю его ладонью.

Это движение привлекает внимание дракона, и ко мне протягивается большая лапа Кэйла. Я уже вся обмираю, когда та обвивается вокруг меня, но он лишь притягивает меня к своей груди и устраивается на полу. Он укладывает меня, как в колыбель, между своими передними лапами и опускает вниз голову.

У меня все еще есть осколок стекла, который я раньше использовала для разделки козы. Я могу напасть на него. Я могу, применив насилие, попытаться сбежать. Желание сопротивляться еще не покинуло меня.

Но он ведет себя со мной ласково. Его чешуйчатая грудь теплая как печь, а страшные когти, Боженьки, настолько осторожны, чтобы не ранить меня. Такое впечатление, что он знает, что я хрупкая, и проявляет особую осторожность, чтобы обеспечить мою безопасность. И все это очень необычно, но я ощущаю такой странный легкий трепет от того, насколько осторожно, насколько внимательно он держит меня у себя в лапах.

Черт, должно быть, я и правда изголодалась по привязанности и нежности, раз мне нравятся эти обнимашки дракона.

Впрочем, может, мне и не стоит удивляться — жизнь во время «После» тяжелая и мучительная. Больше никто не может иметь привязанностей, потому что доверие к кому-либо может тебя погубить. Любой, кто проявляет к тебе внимание, скорее всего, преследует свои личные интересы. Мой последний парень украл всю еду, которую я тщательно накапливала, и после этого я никогда даже не задумывалась о том, чтобы начинать новые отношения. У меня есть Эми с Сашей, но должна признать, что иногда становится очень одиноко. Иногда тяжело быть той, единственной, кто отвечает за все, той, единственной, на которую все рассчитывают, что в очередной раз сделает все правильно.

Может, именно поэтому мне так нравятся объятия дракона, как бы нелепо это ни казалось. Меня лишили право контроля. Все, что я должна делать, — спать и позволить кому-то другому разбираться во всем самому.

Даже если это — дракон.

После секундного колебания я расслабляюсь, прижавшись к нему, и закрываю глаза. По крайней мере, он теплый. Моя рука касается огромного когтя, и я вспоминаю, насколько он большой и страшный. Как одно неверное движение может разорвать меня на части. Возможно, обнимашки с драконом все-таки не самая удачная затея. Я немного нервничаю, когда устраиваюсь в своей «кровати». Мне, конечно, не заснуть. Слишком уж мне страшно. Но, по крайней мере, мне будет тепло.

И все же, в тот самый миг, когда закрываю глаза, я погружаюсь в сон.

КЭЙЛ

Я едва смею дышать, когда Клау-да расслабляется, прижавшись ко мне, и ритм ее дыхания выравнивается, по мере погружения ее в сон. Требуются все мои внутренние силы, чтобы не зарыться носом в мягкое облако ее волос и не вдохнуть ее запах. Держать ее здесь, прижавшейся ко мне, кажется величайшим из даров. Ощущая ее руку на моих чешуях, мой разум проясняется, он больше не затуманен безумием. Подобное было так давно, и я должен поблагодарить ее за это.

Моя Клау-да. Моя пара.

Ей еще предстоит сразиться в битве за привилегию спаривания. На мой взгляд, ей еще не приходилось бороться ни в одном, что подтверждает мои подозрения. Это делает ее более уязвимой, а это означает, что я должен быть более бдительным в своей миссии, чтобы обеспечить ее безопасность. И еще она не может говорить со мной своим разумом. Я несколько раз обращался к ней, даже тогда, когда мы находились близко друг к другу, и ничего не добился в ответ. Будь она драконшей, мой разум мог бы коснуться ее, и мы могли бы общаться мыслями.

Но если бы она была драконшей, она была бы такой же безумной, как и все остальные из моего народа. Ее подсознание было бы поглощено яростью и тьмой. Я счастлив, что она — другая.

Больше всего на свете я жажду заявить на нее права, забрать ее себе. Я не хочу ничего больше, чем обратиться в свою двуногустую форму и обвиться вокруг нее, как того сделал бы мужчина из пары. Сжать ее в объятиях и погрузить свой член в ее теплое, изнывающее от желания влагалище. Но я не могу. Еще не могу, не в то время, пока она еще так боится меня. Я не прикоснусь к ней до тех пор, пока она этого не воспримет с радостью. А пока я согласен и на маленькие радости. То, что она так спокойно спит, прижавшись ко мне, вызывает глубокое удовлетворение. Я уж подумал, что сойду с ума, когда она сбежала, и в тот момент я чуть снова не сломался. Я чуть не сломался во второй раз, когда она повисла с края того странного утеса, но мне удалось благополучно вернуть ее обратно. Вспомнив тот ужас, мои когти затягиваются вокруг нее. Я оказался на грани потерять ее сразу после того, как нашел.

Клау-да во сне тихонько вскрикивает, протестуя против моего сжатия.

Я тут же снова расслабляю свои когти. Она смещается и прижимается щекой к моим чешуям, поворачиваясь своим маленьким телом к моему. Тихий, усталый вздох срывается с ее губ, и мне так и хочется впитать его и сохранить в памяти. Мое сердце расцветает. Оно счастливо.

Я сделаю все, что угодно, чтобы удержать это. Удержать ее.

Все, что бы ни потребовалось.