Я понял, что милейшая леди Бум терпеть не может своего внучатного зятя; и должен сказать, мне случалось замечать подобную ненависть и в других семействах.

По правде говоря, мистер Престон, один из министров его величества, сильно опасался своей лошади и был бы рад скорей слезть с этого брыкливого, норовистого животного. Когда он спешился и передал поводья лакею, он был еще бледнее прежнего и руки и ноги у него дрожали. Я невзлюбил этого молодчика я имею в виду хозяина, а не лакея — с первой же минуты, как он к нам подъехал и эдак грубо заговорил со своей милой, кроткой женой и счел его трусом, каковым он себя и показал в приключении с лошадью. Боже мой милостливый, да с эдакой лошадкой ребенок справился бы, а у него, стоило ей взбрыкнуть, душа ушла в пятки.

— Да скорей же, залезайте, Эдмунд, — смеясь, говорила леди Фанни. Спустили подножку, и, поглядевши на меня зверем, он вошел в карету и хотел было потеснить леди Фанни (уж поверьте, я и не думал уступить ему место).

— Нет-нет, ни за что, мистер Престон, — вскинулась, эта проказница. Закроите дверцу, Томас. Ох, как будет весело прокатиться и чтобы все видели, что министр оказался у нас в карете зажат между дамами!

Ну и мрачен же был наш министр, можете мне поверить!

— Садитесь на мое место, Эдмунд, и не сердитесь на Фанни за ее ребячество, — робко сказала леди Джейн.

— Нет-нет, прошу вас, сударыня, не беспокойтесь. Мне удобно, весьма удобно; надеюсь, и мистеру… этому джентльмену тоже.

— Чрезвычайно удобно, благодарю вас, — сказал я. — Я хотел предложить вам доставить домой вашу лошадь, мне показалось, она вас напугала, но, по правде сказать, мне здесь так удобно, что я просто не могу двинуться с места.

Ух, как усмехнулась при этих словах старая графиня! Как заблестели у ней глазки, как хитро сморщились губы! А я не мог спустить ему, — кровь во мне так и кипела.

— Мы всегда будем рады вам, дорогой Титмарш, — сказала леди Бум, протягивая мне золотую табакерку; я взял понюшку табаку и чихнул с видом заправского лорда.

— Ежели вы изволили пригласить сего джентльмена в вашу карету, леди Джейн Престон, почему бы уж вам заодно не пригласить его отобедать с вами? сказал мистер Престон, багровый от злости.

— Это я пригласила его в свою карету, — возразила старая графиня, — а поскольку обедаем мы нынче у вас и вы настаиваете на приглашении, я буду рада сидеть с ним за одним столом.

— Весьма сожалею, но у меня деловое свидание, — сказал я.

— Скажите на милость, вот незадача! — произнес достопочтенный Нэд, все еще свирепо глядя на свою супругу. — Какая незадача, что сей джентльмен, не упомню его имени, — что ваш друг, леди Джейн, уже занят. Я уверен, дорогая, вы были бы на седьмом небе от счастья, ежели бы могли принять своего родича у себя на Уайтхолле.

Конечно, леди Бум слишком поспешила причислить меня к своей родне, однако же достопоченный Нэд преступил все дозволенные границы. «Ну, Сэм, сказал я себе, — будь мужчиной и покажи, на что ты способен».

И не медля ни минуты я сказал:

— А впрочем, сударыни, раз достопочтенный джентльмен так настаивает, я отложу свидание и с искренним удовольствием отобедаю с ним. К какому часу прикажете пожаловать, сэр?

Он не удостоил меня ответом, но мне было все равно, потому что, надобно вам сказать, я вовсе и не собирался обедать у этого господина, а лишь хотел преподать ему урок вежливости. Потому что хоть я и простого звания и слыхал, как люди возмущаются, если кто так дурно воспитан, что ест горошек с ножа, или просит третью порцию сыру, или иными подобными способами нарушает правила хорошего тона, но еще более дурно воспитанным почитаю я того, кто оскорбляет малых сих. Я ненавижу всякого, кто себе это позволяет; равно как презираю того, кто рожден плебеем, а строит из себя светского господина; по всему по этому я и решился его проучить.

Когда карета подъехала к его дому, я со всей вежливостью помог дамам выйти и прошел в сени; у дверей, — взявши мистера Престона за пуговицу, я сказал — при дамах и при двух дюжих лакеях — да, да, так и сказал:

— Сэр, эта любезная старая дама пригласила меня к себе в карету, и я согласился в угоду ей, а не ради собственного удовольствия. Когда вы, подъехавши, спросили, кого это принесла нелегкая, я подумал, что вы могли бы выразиться и повежливей, но вы обратились не ко мне и не мое дело было вам отвечать. Когда вы, желая надо мной подшутить, пригласили меня на обед, я решил ответить на шутку шуткой — и вот я у вас в доме. Но не пугайтесь, я не намерен с вами обедать; однако же если вам придет охота сыграть ту же шутку с кем другим — ну, хоть бы с любым из наших конторщиков, — мой вам совет, поостерегитесь, не то вас поймают на слове.

— Вы кончили, сэр? — вне себя от ярости спросил мистер Престон. — Если это все, не соизволите ли вы покинуть мой дом, или вы предпочтете, чтобы вас выставили за дверь мои слуги? Выставьте этого малого! Слышите! — Тут он оттолкнул меня и в бешенстве удалился.

— Экий сквернавец твой муженек, экий изверг! — сказала леди Бум, ухватив старшую внучку за локоть. — Терпеть его не могу. Идемте скорее, не то обед простынет.

И, не прибавив более ни слова, она потащила леди Джейн прочь. Но эта добрая душа сделала шаг в мою сторону и, бледная, вся дрожа, сказала:

— Не гневайтесь, прошу вас, мистер Титмарш, и прошу вас, забудьте все, что здесь произошло, ибо, поверьте, мне очень-очень…

Что «очень-очень» — я так никогда и не узнал, ибо тут глаза бедняжки наполнились слезами, и леди Бум, закричавши: «Вот еще! Чтоб я этого не видела», — потащила ее за рукав вверх по лестнице. Но леди Фанни храбро подошла ко мне, своей маленькой ручкой изо всех сил стиснула мою руку и так мило сказала: «До свидания, дорогой мистер Титмарш», — что, вот не сойти мне с этого места, я покраснел до ушей и весь затрепетал.

Едва она ушла, я живо нахлобучил шляпу и вышел из дверей, чувствуя себя гордым, как павлин, и храбрым, как лев, и одного мне хотелось, чтобы который-нибудь из этих спесивых, ухмыляющихся лакеев позволил бы себе малейшую неучтивость, тогда бы я с наслаждением влепил ему оплеуху да велел бы нижайше кланяться хозяину. Но ни один из них не доставил мне этого удовольствия; и я ушел и мирно пообедал тушеной бараниной с репой у себя дома в обществе Гаса Хоскинса.

Я не счел приличным рассказывать Гасу (который, между нами говоря, весьма любопытен и большой охотник посплетничать) подробности семейной размолвки, коей я был причиной и свидетелем, и лишь сказал, что старая леди («Они пэры Бум, — ввернул Гас. — Я сразу пошел и поглядел в книге пэров»), что старая леди оказалась мне родней и пригласила меня прокатиться по Парку. На завтра мы, как обыкновенно, отправились в должность, и уж, можете быть уверены, Хоскинс рассказал там все, что произошло накануне, да еще порядком присочинил; и странное дело, хотя случай этот как будто ничуть не заставил меня возгордиться, скажу по совести, мне все же льстило, что наши джентльмены кое-что прослышали об этом моем приключении.

Но вообразите, как я был изумлен, воротившись ввечеру домой, когда, едва увидев меня, моя квартирная хозяйка миссис Стоукс, ее дочь мисс Селина и ее сын Боб (юный бездельник, который дни напролет играл в камешки на ступенях церкви св. Бригитты на Солсбери-сквер), все они торопливо кинулись вперед меня по лестнице на третий этаж и прямиком в наши комнаты, где посреди етола, между наших флейт, с одной стороны, и моего альбома, Гасова «Дон-Жуана» и Книги пэров с другой, я увидел вот что:

И три визитные карточки:

Вдовствующая графиня Бум

Леди Фанни Рейкс