внезапно печальная песня, умоляющая Василя спасти из царства тьмы девицу Маланку рассыпалась радостным смехом.

Чуб выглянула и обнаружила обещанный ей маскарад — ряженых — щедрувальников, или, если быть точным, маланкарей в полном составе: красавицу-Маланку в богатом украинском костюме, парубка Василя, козу с веником вместо хвоста и десяток казаков-молодцов.

Маланка в вышитой сорочке и одном ярко-красном сапожке как раз пыталась водрузить второй сапог в центр уставленного мисками стола. У нее на плечах со смехом повисли две девушки, пытающихся предотвратить сей хулиганский акт, — обе были одеты вполне современно, т. е. по моде 70-х годов, в широких расклешенных джинсах и вышитых балахончиках-блузках. Еще два десятка девиц-зрительниц стояли у стен.

почем зря нахваливал Маланку казак Василь в шароварах, френче и шапке.

Не дожидаясь отпущения, Маланка крутанулась ужом и, обретя свободу, лихо швырнула сапог на стол. Тарелки разлетелись, блюдо с салатом треснуло пополам. Маланка схватила миску с капустой и полезла под скатерть, намереваясь переместить ее туда.

Парубок-Василь обернулся, и Чуб увидала, что усы на его лице нарисованы сажей, а на девичьих ресницах казака «сажей» лежит модный в 70-е слой туши. Такими же поддельными оказались другие казаки-молодцы — под их рубашками проступали высокие женские груди.

Шелапутка Маланка уже лежала на животе под столом, стараясь засунуть плошку как можно дальше. Одна из девиц тянула ее за босую ногу, на вторую противницу набросилась Маланкина коза — барышня в вывернутом наизнанку кожухе принялась с мычанием гонять девицу в джинсах по хате, та визжала, все ржали. Словно по волшебству, то там, то тут между зарослей морозных цветов на стеклах выходящих во двор окон проявлялись любопытные женские глаза.

— А вот про Маланки я знаю! — Чуб горделиво обернулась к Акнир. — Я, между прочим, Глиэра закончила. Мы там на Старый Новый год такие Маланки устраивали!.. Наряжались, колядовали, щедровали. По аудиториям ходили — у преподов хороших оценок просили. И, кстати, многие ставили… пойдешь учиться, воспользуйся — классный способ. Очень удобно, конец зимней сессии… Я козою была. Отсюда и выраженье: «Водить козу» — значит куролесить, хулиганить… У-йй! А-йй! — вскрикнув, Чуб отскочила в сторону.

На бывшую глиэровскую козу неслась нынешняя. Вслед за ней в их убежище ворвалась хулиганка-Маланка с явным намерением устроить тут тарарам и вселенский хаос. Девица сорвала со скамьи покрывало, сбросила подушки — их подхватила на рога подружка-коза. Вслед за спектаклем потянулись и зрители.

— Идем, сейчас здесь такое начнется… — потянула Акнир Чуб за рукав.

— Да знаю. Я про Василя и Маланку все знаю, — Даша пошла за спутницей в первую комнату.

— Неужто? — приостановилась Акнир. — А знаешь, почему Маланка творит тут бедлам и делает все наоборот?

— Почему?

— Потому что и сама она наоборот. И не святая, и не Маланка. Знаешь, кого пять веков спустя стали считать христианской святой Меланьей? — Акнир кивнула на сноп-Дидух. — Макошь.

— Кого? — недослышала Даша. — Рожь? Его? Дидуха?

— То, что ты ни хрена не знаешь про вашего Бога, в конце концов, ваши проблемы, — внезапно обиделась ведьма. — Но не знать имя собственной Матери… Макошь!

— Макошь — Великая Мать? Мать-Земля? Так бы сразу и сказала. И Дидух, то есть Старух, Баба — тоже она? Это потом ее стали звать мужиком? И Маланка — она?

— И коза, и кутя… Она — ВСЕ!

Ответ Акнир разорвал жуткий визг. Спектакль шел своим чередом. Маланкина спутница-коза, оказавшаяся еще большей проказницей, чем ее хозяйка, лежала на полу, болтая ногами. И исполнявшая козью роль в студенческом действе Даша точно знала, что будет дальше. Сейчас удалые стрельцы — казаки-молодцы выстрелят ей «в правеє вушко, в саме сердушко». Коза умрет, а после снова воскреснет. Но сначала ее будут оживлять — щекотать, тискать или, того хуже, доить (парень, пытавшийся подоить Дашу Чуб, заработал такой удар «копыта», что пролежал две недели зимних каникул с подозрением на сотрясение мозга).

Однако знакомый ей староновогодний сценарий сделал неожиданный крен. Умертвив козу, 12 казаков-молодцов окружили Маланку и в одночасье подняли копья. Маланка вскрикнула, упала на пол и перекатилась бревном, вырываясь из окружения.

— Пошли, я ж сказала, сейчас такое начнется… — повторила Акнир. Но Даша застыла как вкопанная.

То, что предстало пред нею, куда больше походило на кадры боевиков, чем на традиционный народный обряд. Маланка скакнула к шкафу, протягивая руку туда, где должна была лежать булава, — но не растерялась, вырвала копье у одного из молодцов, прыгнула с пола на стол и, одинаково ловко орудуя руками и ногами, схватилась сразу с шестью.

Все окна во двор вмиг оказались открытыми, их заполнили возбужденные девичьи лица.

— Сюда бегите…

— Началось!

— Мамка, бей папиков… бей их! Давай!

— Побей их в Новом году…

И Чуб вдруг вспомнила, что один из преподавателей, поставивший ей за козью роль щедрый «отл», поведал им, что в древнейшем сценарии новогодних маланок мужики убивали не козу, а хозяйку…

Мужчины убивали Богиню Макошь!

«Патриархат» — ударило в голову. И одновременно в сознании шевельнулась догадка — это не просто бой, а гаданье. Гаданье об умершей! Оттого, побьет ли Маланка-Макош казаков, зависит, воскреснет ли власть…

— А если они побьют ее? — быстро спросила Чуб у Акнир.

— Значит…

— Потом расскажешь.

Маланка не справлялась!

То ли силы были чересчур не равны, то ли руки девицы не привычны к копью, а подлая булава лежала в дальнем углу, прячась в тени меж скамьею и печью. И виноватая в ее местонахождении Чуб совсем уж нацелилась проскользнуть меж дерущихся и бросить оружие «мамке», но тут самый грузный из молодцов-удальцов начал атаковать Маланку. Та отшила его ударом пятки по челюсти. Он навалился на нее.

— И-и-и-и! — издав лихой клич, Чуб схватила резной табурет, нацелилась в голову папика и…

…покорно опустила оружие — Дашины руки обвисли, во рту стало одновременно горько и сладко, все вокруг поплыло, бой расплылся, стал неважным, крики погасли. Землепотрясная устало прикрыла глаза и, открыв их, увидела над собой черное небо.

— А кто сегодня месяц крадет?

— Сама Киевица снимает…

— В котором часу?

— Как водится на Василя.

Девушки говорили так буднично, будто речь шла о праздничном фейерверке на площади.

— Что с ведой? — спросила одна из них. — Перепила?

— Как перепелица. Сама не ведает, что творит, — отозвалась Акнир.

Щебечущие девичьи голоса засмеялись и отдалились — их смех слился с общим гулом. Вокруг было шумно и празднично, радостно-громко. В ноздри лез свежий морозный воздух и множество запахов — будоражащих, знакомых и непривычных.

Даша поняла, что лежит на покрытой мягким ковром широкой скамье — прямо под открытым небом. Скамья стоит у белой стены, стена дома расписана схематичными цветами и символами. Чуб напряглась и села — мир сразу же стал нерезким. Тело показалась нечувствительным, точно она и впрямь хватила с лихвой.

— Еще раз по мне колданешь, — сказала Даша, тщетно стараясь быть грозной, — я с тобой больше дел не имею.

— Я с тобой тоже, если еще раз на рожон попрешь, — огрызнулась Акнир. — Если б ты влезла в тот бой, нас бы сразу раскрыли. Гадание сочли б недействительным. Был бы скандал. Пришлось бы объяснять, кто мы и что… А поскольку объяснить это мы неспособны, нам пришлось бы сразу бежать, не успев погадать… Вот и вышло б, что мы пришли зря.