Но, как положено в сказке, ударившись оземь вместе с Ильей, ведьма перевоплотилась. Пришлось.

– Короче, – нехотя проскрипела она. – Если ты летишь со мной… ты должна знать. Илья меня не любит. Мы можем разбиться еще до похищения. Мне все равно. Будет больно – пройдет. Но ты не Киевица. Возьми. – Чуб расстегнула ворот рубахи, сняла с шеи цепь в виде змеи. – Уроборос. Он защищает даже от смерти.

Взгляд Акнир изменился.

– Благодарю, – тихо сказала она. – Благодарю за то, что ты веришь мне. Но мне хватит метлы. А кроме того, – рассмеялась ведьма, – мама верила в Трех! Ты не можешь не справиться.

– Почему?

– Потому, что на всем белом свете сделать это сейчас можешь одна только ты. Ни один военлет на такое не пойдет. Либо ты, либо никто… Понимаешь? Не грусти… Скоро Третья принесет нам добрую весть!

– Откуда ты знаешь?

– Ты мне сказала, – улыбнулась Акнир. – Как иначе 13-го царица придет ко мне в гости? А это еще что за гость, нежданный, незваный? – пропела она.

Чуб оглянулась: в дверном проеме исчезла светловолосая голова в гимназической фуражке.

– Санька? – признала фуражку она. – Чего подслушиваешь? Это Саня – дружбан мой. Каждый день прибегает. Смешной ребенок.

– Я – не ребенок! – оскорбленный гимназист появился из-за двери и недружелюбно нахмурился на незнакомую девчонку. – И ничего я не подслушиваю… Гляжу, «Муромец» ваш, дверца открыта, вот и заглянул узнать, тут вы али где. А то, что царица к вам в гости захаживает, – добавил он значимо, – я и сам знаю. И во-още, – протяжно выпятил Саня прилипшее к его языку Дашино фирменное словцо, однозначно свидетельствующее об установлении меж ними короткой дружбы, – я не просто так пришел, а по делу!

– Ну говори, что за дело, – расслабилась Чуб.

– У вашего дома филер поставлен, – горделиво оповестил гимназист. – Уже не первый раз появляется.

– С чего ты взял, что он филер? – хмыкнула летчица.

– А кто же еще? – Саня дернул плечом, обиженный ее недоверием. – Был бы гостем – в дом бы зашел. Или в дверь постучал. А этот приходит, сторожится, оглядывается. По всему видно, вынюхивает.

– Так это мужчина? – Акнир встала, и в ее быстром движении Даша угадала испуг.

– Ясное дело, не баба, – свысока сказал гимназист.

– Молодой, старый?

– Старый уже, – нервозная реакция неизвестной девчонки заставила Саню преисполнится мальчишеской важности. – Ему лет под тридцать.

– Блондин, рыжий, брюнет?

– Чего? – переспросил мальчик.

– У него такие волосы, как у меня? – с усмешкой перевела Даша, накручивая на палец свою белесую прядь.

– Не-а, темнее.

– Как у Кати?

– Светлее намного…

– Огненные, как у клоуна в цирке?

– Не-а…

– Шатен. – Акнир успокоилась. – Это не наш фигурант. Но прояснить не помешает. Послушай, – обратилась она к гимназисту, – если этот человек снова придет, проследи за ним. Узнай, где он живет.

– С чего это мне тебя слушать? – Саня надменно посмотрел на девчонку немногим старше его.

– Узнаешь, кто он, я тебя на самолете прокачу, с ветерком! – щедро пообещала авиатрисса.

Саня встрепенулся всем телом, распахнул глаза, схватил воздух ртом, вбирая невозможную радость:

– Я мигом все разузнаю!

– Если, конечно, обратно вернусь… – пасмурно прибавила Чуб. – Чую, плачет по мне Петропавловская крепость! Подберут и посадят… Ну ладно, была не была.

Она вновь посмотрела на уменьшенное полотно Васнецова. На трех богатырей. Илья, коренастый, густобровый, смотрел из-под рукавицы в дальнюю даль, его губы были суровы.

«Не ради рекорда… – мысленно попросила она. – Ты ж слышал. Либо мы, либо никто…»

17 декабря, 1916

Тем утром, выслушав доклад адъютанта, князь Сандро помолчал с полминуты, словно ожидая, что тот скажет что-то еще и, не дождавшись, добавил с внезапной уверенностью:

– Старец несомненно убит.

– Не могу знать, Ваше Императорское Высочество, – белесое лицо адъютанта отразило сложную гамму чувств.

– Говорите, – расшифровал мимику князь.

– Не уверен, что это имеет прямое касательство к делу, но… нынешним утром мой извозчик сказал то же самое. Люди на улицах только о том и говорят и поздравляют друг друга… Однако я склонен расценивать всеобщее ликование, лишь как несомненное свидетельство желания народа покончить со старцем. Поскольку никаких официальных известий…

– Я вот опасаюсь, не замешан ли тут кто-то из членов императорской фамилии, – по непонятным причинам страх, выхолодивший сердце князя Сандро оказался сильнее здравого смысла. И еще, невесть почему, он подумал о своем зяте – Феликсе – и забарабанил нервными пальцами по столу.

Где-то нервозно вскрикнул паровозный гудок. Киевское обиталище князя – его личный поезд – стоял на запасных путях вокзала.

Если муж племянницы Николая ІІ, дочери родной сестры Государя великой княжны Ксении, организовал убийство…

– Как я уже докладывал вам, – тем временем, завершил адъютант, – на данный момент достоверно известно одно. В ночь с 16 на 17 декабря Григорий Распутин исчез со своей петроградской квартиры на Гороховой улице. И никто из людей, в чьи обязанности входило охранять его жизнь, не в состоянии объяснить, когда, как и куда он девался…

В сердцах сдернув с плеча лиловое боа, Изида Киевская повернулась спиной к дому № 13 и возмущенно забарабанила в дверь каблуком ботинка. Все прочие средства были испробованы: она звонила в звонок, стучала в стекло…

«Хамство какое!» – задыхаясь, орала обида.

«Сумасшествие, – перекрикивала ее параллельная мысль. – Все, как он рассказывал мне…»

Все было в точности так, как рассказывал ей гимназист!

Желая достучаться до своих соучастниц, Чуб споро оббежала маленький дом, и все шесть окон безмятежно предъявили ей пустые помещения: кухню, кабинет, спальню, гостиную с безжизненными диванами, креслами, одиноко стоящим в углу пустым стулом и одноногим круглым столиком с бездыханной бронзовой пепельницей в центре.

«Где же они заседают? В подвале? Ушли? Не дождались! Ну, хамство… Кто во-още царя будет спасать? Я! Я! Я тут жизнью рисковать собралась! А они меня…»

Сим утром, марта 1917 года, наученная юною ведьмой Изида вышла из дома на Большой Подвальной именно так, как положено выходить Ясным Пани. Ну, положим, не совсем так: навряд ли настоящие Киевицы с запинкой читают по бумажке заклятие времени – но это нюансы. Шагнув за порог в рыхлый и мягкий снег, Чуб угодила из марта прямо в декабрь. И, дабы окончательно удостовериться в своем новом умении, дернула первого подвернувшегося под руку прохожего:

– Эй, парень!.. Какое сегодня число?

– Изида Андреевна? – обмер остановленный белокурый молодой человек в форме почтового служащего, и глаза его сделались круглы, рот восторжен, а кисти взметнулись. – 17 декабря! Великий день. Величайший! Я поздравляю вас!

– С чем? – опешила Даша.

– Распутин убит! Вы разве не знали? Весь Киев гудит!..

– Как… когда убит?

– Прошлою ночью!

– А сегодня какое число?

– 17 декабря, – повторил молодой человек.

– А год какой? – занервничала Изида Андреевна.

– 1916-й, – сказал остановленный уже без прежнего энтузиазма и неуверенно добавил: – От Рождества Христова. Автограф позвольте?

– Не до автографов, парень!!!

Знаменитость затрясла головой – не помогло. Умопомрачительная путаница со временем, в которую ввергло их появленье Акнир, от энергичного головотрясения только превратилась в окончательный хаос.

Понималось одно: случилась трагедия. Распутин убит, хотя не должен… А через пару минут, понадобившихся на преодоленье невеликой дистанции от Большой Подвальной до Малой, трагедия помножилась на сумасшествие (или сумасшедшее хамство!): на Малоподвальной, где была назначена сходка, будущей спасительнице царя и отечества никто не открывал.