– Вдовствующая императрица недурно, – заценила госпожа Дображанская. – Она – хваткая баба. И в Киеве ее уважают. Если все это будет ее именем…

– Именно! – воспарила Акнир. – И именем Бога! Нынешние люди – не мы. Для них помазанник божий – святое. Это сидит в подсознании, даже если сознание уже исковеркано…

– Но армия – это огромные деньги, – опустила Катя воспарившую было ведьму на землю.

– Катерина Михайловна, – с упреком сказала Акнир. – Ведь сплетня, что вам принадлежит половина Империи, не такая уж сплетня…

– Да, – сказала Катя. – Но это мои деньги.

– Неужто вы предпочтете отдать их большевикам? Неужто вы так и не поняли главного? – вдохновенно спросила ее Агитаторша. – Война стала первой причиной! Раздав мужикам оружие, Николай своими руками вооружил будущую красную армию. Но благодаря вашим деньгам и масс-медиа эта вооруженная армия будет нашей! Болезнь цесаревича сделала царя и царицу психологическими рабами Распутина. Но благодаря ей мы и получим теперь того единственного законного наследника трона, которого признают все: офицеры, солдаты, мужики, аристократы. И все благодаря Маше… Вы Трое удивительным образом последовательно превратили десяток причин революции в десяток беспроигрышных способов ее отмены!

– Помилуй, душа моя, – скривилась госпожа Дображанская, – мы Трое не похитим наследника. Чтоб осуществить весь твой план нам понадобятся сотни людей.

– И вы снова правы, – нимало не смутилась Акнир. – Помните, я поминала, что Ленин назвал революцию чудом – он сам толком не понял, как, почему она произошла. Слишком уж все сошлось! Сами собой множество фатальных причин выстроились в ряд, как на параде планет. И чтобы противостоять им, нам понадобились бы не сотни, а тысячи тысяч человек… Но в том-то и соль, что вы Трое стоите всех! Зачем нужна сотня, если у нас есть одна наша поэтка? – ведьма улыбнулась Чуб.

Даша неуверенно растянула губы в ответ, крайне плохо представляя, за что Акнир собирается ее похвалить – неужто за кражу ахматовских стихов?

– Самолет, – лаконично сказала Акнир. – Похитить царскую семью сможешь лишь ты на своем «Илье Муромце». Единственном самолете, способном поднять десяток человек: семь августейших особ, тебя и меня. Я знаю, куда их везти. Место надежное, – ведьма повернулась к Катерине Михайловне: – Я понимаю, вы зададите мне еще десятки вопросов. Но на все ваши вопросы есть лишь три варианта ответа… Это сложно осмыслить, трудно понять, но, поселившись в Прошлом, вы Трое бездумно, исключительно в силу природных качеств характера прибрали к рукам все рычаги, повернув которые можно обратить историю вспять. Превратить все возможные минусы в наши плюсы.

– Все наши недостатки – в достоинства! – Чуб, безутешно оплакивающая свой бесполезный самолет, поняла ее первой. – Ну и что, что я с «Муромцем» на войну не пойду? Я не зря его строила! Я на нем царя от смерти спасу! Ну и что, что ты, Катя, всех тутошних воротил разоряла? Правильно делала! Они мир на свои бабки спасать не собирались. А ты спасешь… Просекаешь?

– Ну, коли так… – с секунду поколебленная Катя смотрела на Чуб, не подозревающую, какую жизненно важную струну ей удалось зацепить. – Должна признать, в целом план совершенно безумен.

– То, что сейчас вы внимаете мне, тоже часть безумного, но гениального маминого плана! – победительно просияла Акнир. – Моя мама не зря верила в Трех!

Катерина кивнула. Новость о том, что план, частью которого была вся Катина жизнь, принадлежал Киевице Кылыне, а не ее шестнадцатилетней дочери, как ни странно, принесла облегчение.

– Но отчего-то твоя мать не сочла нужным воспользоваться своим планом, – сказал незнакомый им голос.

Машин голос – впервые за весь разговор лжеотрок подняла глаза, и Чуб увидела в них пустоту, бесконечную, непонятную, зимнюю – теперь она была еще больше «не Машей».

– Твоя мать предпочла умереть, – сказал Отрок. – Я не буду вам помогать. Ты знаешь почему. Ты знала, что я откажусь. Октябрьская революция будет.

– Как? Почему? – в первую секунду Даша даже не поразилась – просто не поверила. – Ты ж больше всех мечтала ее отменить. Ты больше всех хотела… Ты нас и уговорила тогда! Ты нас втянула. Как же теперь?

– Мы вернемся назад. В наше время, – лжеотрок перевела на вопрошавшую взгляд, и пустота охватила Дашу.

– А как же пятьдесят миллионов? – растерянно спросила та, отказываясь верить в безжизненность этой пустоты.

Когда-то Даша Чуб стояла до последнего пнем, отказываясь жертвовать собой ради миллионов людей, погибших в прошлом столетье. Но нынче не помнила об этом…

Нынешний Прошлый век уже был ее настоящим, погибшие – живыми людьми, которые сидели рядом с нею в кафе, аплодировали на ее выступлениях, восхищались ее рекордами, дарили ей венки и букеты. Наивные модистки и горничные, студенты и романтические гимназистки с длинными косами, серьезные господа с закрученными усами, сестры милосердия в белых платках, бесстрашные военные летчики…

– Они все погибнут, – бесстрастно сказала «не Маша».

– Нет, нет! – воспротивилась Чуб. – Ты не можешь так думать. Устроила себе там, в Пустыни, рай на земле, а на остальных и смотреть не хочешь. А ты в курсе, что пока ты у себя в келье сидела, семь миллионов погибли? Уже! Вот на этой войне… – ударила Чуб по непонятной атрофии души, поразившей подругу. – Петя погиб. Он не погиб бы, если бы мы войну отменили. Если б Столыпин не умер…

– Но он умер, – сказала «не Маша». – Неужто, вы не поняли?

– Да поняли мы! Это была ошибка!

– Ошибка, – повторила лжеотрок. – Я убедила вас ее совершить, потому что возомнила себя умнее Бога. И пошла против него. А когда поняла, было поздно – ничего не поправить. И я отчаялась… От маловерия. Ибо Господь все равно все сделал по-своему. Столыпин все равно умер. От инфаркта. И революция будет. Потому что Бог допустил ее.

– Да кто ж тебе такую глупость сказал?! – ахнула Чуб.

– Ты, – существо, отдаленно напоминавшее Машу, чуть заметно растянуло губы в улыбке. – Ты часто говоришь мудрые вещи. Но редко прислушиваешься к себе. Почему ты не поешь? Ты же певица.

– Причем тут пение-то… Нашла кого слушать! – возопила Чуб. – Мало ли чего я ляпнуть могла!

– Так я и рассудила тогда, – согласилась «не Маша». – Но если бы я прислушалась к тебе, если бы я услыхала тебя… Я никогда б не пошла на Отмену.

– И что бы было тогда? – разрезал их ссору голос Акнир.

От ее учительской сдержанности не осталось и следа. Сияющий восторг превратился в свою противоположность. Черты юной ведьмы заледенели от ненависти, губы оскалились.

– Что было бы, – яростно прошипела она, горбясь, как кошка, – если бы ты не попалась в мою ловушку, не пошла на Отмену, не уломала их уместись сюда… Какие у вас были еще варианты? Вступить в бой со мной и погибнуть! Вы, люди – слепые… Вы получили власть моей матери незаконно! Киевицей может стать только чистокровная ведьма. И ни одна из вас не в силах доказать свою ведемскую кровь. Ты, – обличила она презрительным перстом Катерину, – из захудалого рода! Ты, – ее палец уткнулся в Чуб, – сама не знаешь, кто ты! А ты… – Акнир испепеляюще взглянула на Отрока, – ты должна помнить. Там, в нашем времени, вас ждет Суд между Землею и Небом. Вы должны не на словах, а в бою доказать, что вправе владеть силой моей матери. А во время суда Киевицу можно убить. И шесть лет назад я бы просто убила тебя. Вы не знали тогда ничего. Ты не справишься со мной даже сейчас, святой Отрок.

Без всякого предупреждения дочь своей матери выбросила руку вперед.

«Акнир – бесиха», – Даша вспомнила, как называют ведьм, повелевающих бесами.

Но воспоминание выхлопнуло на мгновение позже, чем лжеотрок подняла руку в ответ и комнату наводнили скрежещущие, взрезающие душу скальпелем стоны. Круглый одноногий столик испуганно отшатнулся к двери, мебель – старые диваны и кресла – задрожала, задвигалась. Катя и Даша рефлекторно впечатались в стены. Тяжелая оконная занавесь встала дыбом – бьющаяся ткань перегородила гостиную наподобие ширмы…