Мы еще несколько минут сидели возле стены, приводя в норму онемевшие от холода, нет, не конечности, а нервы. В этом безумном мире нервы вообще по-хорошему отрезать бы, чем хладнокровнее ты, тем больше шансов выжить. Хорошо, что родители были на миссии с Падальщиками на поверхности, а то мы немало наказаний заработали бы такой выходкой.

В общем, полезные дела совершают Падальщики. Мы добываем сырье для построения нашего нового мира под землей. Печально, но это — факт. Зараженные отобрали у нас поверхность, и мы начали соседствовать с кротами. Раса разумных существ, которая еще сорок лет назад запускала ракету на Марс, из-за своей гордыни и прожорливости потеряла все.

Стоило мне только привстать и сесть в кровати, как тут же в коридоре раздались бодрые юные голоса, пробегавших мимо новобранцев:

- Доброе утро, Командир!

- Здравия желаю, Командир!

Молодняк у нас дисциплинирован, и я всеми своими конечностями за жесткий порядок на базе. Мы здесь все боремся за выживание, и эта борьба не терпит слабостей и соплей, они неизбежно ведут к промахам. А цена ошибок сегодня велика, как никогда. Но все же я не хочу казаться недоступным безжалостным судьей для своего отряда, а потому дверь в мою спальню всегда открыта, даже ночью. Любой может зайти ко мне с просьбой, новостями, жалобой. Или просто поныть. Последним злоупотребляет мой сержант Бриджит — по совместительству моя лучшая подруга. Одни командиры считают мое поведение нелепым, я кажусь им доверчивым человеколюбом. Другие прощают мне эту странность, потому что боятся меня, ведь я — лучшая из них.

И я это знаю.

Я возложила слишком много жертв на этот алтарь, чтобы просто так все профукать. Слишком много крови, боли, слез и частиц моей души были оторваны от меня прискорбными событиями. Я должна была стать сильной. У меня просто не было выбора.

Полковник Триггер возлагает на меня большие надежды. Он хочет сделать из меня своего протеже. Он никогда не говорил об этом напрямую, но его внимание к моей персоне говорит за себя. Он один из немногих, кто заметил во мне этот потенциал напалма, который невозможно потушить уже пятнадцать лет. К сожалению, его внимание замечают другие и, как это обычно бывает, делают неправильные выводы. Среди военных желание посплетничать настолько же сильно, как едкая зависть.

Наконец раздался звон подъема. Помню, когда была новобранцем, этот пронзительный дребезжащий звон каждое утро доводил меня до инфаркта — настолько он громкий! Мне кажется, даже если я умру, этот звон заставит меня восстать из мертвых. Наверное, поэтому теперь я просыпаюсь за полчаса до его очередной истерики, мой организм сам себя спасает от шока резкого пробуждения. В считанные секунды военный блок базы оживает. У шести тысяч солдат есть тридцать минут, чтобы принять утренний туалет, привести себя в порядок и отправиться на завтрак. Этого времени хватает едва-едва, потому что количество сантехники в казармах критически не хватает. Под одним душем одновременно стоят по восемь, а то и по десять солдат, за стенкой солдаты сидят на унитазах в ряд, напротив — еще одна вереница десятков солдат, оккупировавших ряд из умывальников. Разделения на мужские-женские помещения у нас нет, в условиях жесткого цейтнота солдаты вообще не замечают друг друга.

Я могу наплевать на этот распорядок дня. Я командир, у меня собственная спальня, а значит, я сама себе хозяин. Я могу вообще весь день кверху булками валяться и листать очередной провокационный комикс анонимного художника, чьи смешные карикатуры на самых ярких жителей базы распространяют подпольным образом. Генерал строго наказывает за подобное самоволие, тем более критикующее действующую власть, но даже мне — стороннице его режима — весело разглядывать очередные бредовые картинки неизвестного автора, бьющие точно в суть. Я даже сама себя там нахожу иногда, когда мы схлестнемся с Фунчозой в очередной перепалке, которая разлетится новостями сначала по всему военному блоку, а потом и за его пределами. Противостояние двух отрядов специального назначения — один из самых ярчайших и горячо любимых скандалов на базе.

Еще есть генетик Маркус Лебовски — пятидесятилетний старик, до жути смахивающий на Иисуса, в котором люди видят надежду на возрождение расы на поверхности. Он постоянно устраивает собрания в исследовательском блоке, на которых говорит о необходимости ломать устоявшуюся систему страха и дать больше свобод ученым для разработок кардинально инновационных проектов по адаптации человеческого генома к новым условиям жизни на поверхности. В комиксе его изображают в виде профессора Франкенштейна, постоянно изобретающего всякие странные зелья для улучшения человеческих качеств, которые могли бы составить конкуренцию зараженным. Например, Поностойка, от которой человечество продирает такая жуткая диарея, что зараженные больше не хотят нами питаться. Помню, я смеялась над этим выпуском до коликов.

Фидель Гарро — еще одна яркая звезда Желявы, но уже среди компьютерщиков. Он тоже постоянно собирает вокруг себя толпы народа, призывая их к митингам в защиту проектов по созданию наземных частей базы, которые Генерал ни в какую не хочет пропускать. В комиксах его надо найти на манер старой детской книги «Где Уолли?» посреди толп зараженных, заблудившихся в выстроенных Фиделем тетрис-лабиринтах на поверхности. Забавно, но его реально не так-то просто найти!

В общем, как бы мы ни хотели сами выстроить свой имидж, это не в наших силах. Поэтому положительный имидж поддерживать необходимо. Особенно среди солдат. Эти молокососы-новобранцы только и ждут, где бы поотлынивать, пока зоркий глаз комиксы листает. Эти пройдохи умирают на симуляторах на второй минуте, но зато мастерски придумывают способы, как прогулять и остаться ненаказанным. Я уверена, что на Желяве есть потайные ходы, которые за сорок лет разрослись тут, как раковая опухоль, руками прытких ловкачей, желающих обдурить красные глаза Желявы, мигающие на каждом углу в коридорах. Но я до сих пор не нашла тому подтверждение.

В общем, долг заставляет меня поднять избитые кости с постели и пройти в ванную. К счастью, она у меня персональная, и дверь в нее я закрываю.

Мой внешний вид заставляет солдат трепетать, а новобранцев ссать в штаны. Я яркий представитель нынешней жизни эпохи выживания. Если кто-нибудь когда-нибудь спросит: «А какое оно было — то странное время после Вспышки?», просто покажите ему мою фотографию.

Я блондинка с глазами глубоководной бездны. И это, пожалуй, все, что осталось от былой красоты. Восемь лет назад во время атаки зараженных, прорвавшихся на базу по глупому стечению обстоятельств, рядом со мной взорвалась граната. К сожалению, рядом со мной еще стояли четыре канистры с керосином, и я чудом осталась в живых. Я два месяца пролежала в коме, в которую меня ввели вынужденно из-за обширных ожоговых поражений. А когда я пришла в себя, мой мир изменился. Я помню физическую боль, которую доставляли ежедневные перевязки. Врачи сдирали с меня кожу живьем. Я кричала, ревела, просила убить меня. Но еще больнее было моей душе, которая потеряла в той бойне все.

Шрамы от ожогов покрывают всю левую сторону моего тела от колен до макушки, отчего создается впечатление, что на одну половину тела я двадцатитрехлетняя девушка, а на вторую половину — столетний уродец с кожей, испещренной белыми рубцами и складками. На левой стороне головы из-за уродливых шрамов у меня нет волос. Я делаю пробор набок так, чтобы волосы, постриженные в каре, хотя бы немного скрывали безобразную лысину. Левая сторона лица также обожжена, там нет брови, а глаз слегка деформирован. Осколок гранаты раздробил мне скуловую кость, и теперь под кожей прячется титановая пластина. Благодаря ней, а также моему ангельскому характеру, мне дали прозвище «Стальная Стерва». Козел-Фунчоза сократил его до СС.

После той катастрофы, из-за которой, кстати, мы потеряли один из входов на базу, потому что его пришлось завалить камнями, я пошла новобранцем на военную службу. Здесь же сделала традиционную для Падальщиков татуировку на всю длину здоровой правой руки. Мы делаем их в день отбора в основной отряд, сами создаем эскиз, выражая все, что творится на душе. Цветные чернила покрывают почти каждый сантиметр кожи: это корабль на бушующих волнах в локте, он бросил якорь на мое запястье, а вдалеке за облаками на плече виднеется огонек маяка.