– Беги, – спокойно сказал Конрад.

Тука рванулась из круга. Толпа начала кричать, аплодировать, подгоняя её. Конрад, сжимая ремень в зубах, а бола в руке, наблюдал за ней. Она должна получить фору в пятнадцать ударов сердца огромной каийлы, за которые она сможет пробежать приблизительно половину пути до копья.

Судья вслух считал.

На счет десять Конрад начал медленно раскручивать бала. Оно не достигнет полных своих оборотов, пока он не будет уже скакать галопом.

На счет пятнадцать он, не произнеся ни звука, не желая предупредить девушку, бросил каийлу в преследование, размахивая бола.

Толпа напряглась, задние встали на цыпочки, чтобы видеть.

Судья начал счет вновь, начиная следующий, второй отсчет, определяющий время всадника.

Девушка была быстра, и это означало выигрыш времени для нас, может быть, целый удар сердца каийлы. По-видимому, она считала про себя, потому что в тот же момент, как Конрад рванулся за ней, она взглянула через плечо и увидела, что преследование началось. Затем она изменила тактику бега, кидаясь то в одну сторону, то в другую, затрудняя приближение всадника к ней.

– Она бежит хорошо, – сказал Камчак.

Разумеется, она бежала хорошо. Но в следующее мгновение я увидел кожаные петли бола, устремившиеся к лодыжкам девушки, и она упала. После этого прошло вряд ли больше десяти ударов, а Конрад уже связал борющуюся, царапающуюся Туку, кинул её на луку седла, проскакал обратно, каийла взвизгнула, когда он натянул поводья и бросил связанную девушку на землю внутри круга, образованного бичом.

– Тридцать, – сказал судья Конрад ухмыльнулся. Тука извивалась в путах, борясь с ними как только могла. Если бы она могла освободить руку или ногу или хотя бы ослабить ремень, Конрад был бы дисквалифицирован. Через минуту или две судья сказал:

– Стоп. – Тука послушно успокоилась. Судья изучил ремни – Девка связана надежно, – объявил он. В страхе Тука оглянулась на Камчака, восседающего на каийле.

– Ты хорошо бежала, – сказал он ей.

Она закрыла глаза, почти теряя сознание от облегчения. Она будет жить.

Тачакский воин разрезал ремни, и Тука, ужасно довольная тем, что освободилась из круга, прыгнула и стремглав побежала к своему господину. Через несколько секунд, задыхающаяся, вспотевшая, она уже закутывалась в меха. Следующая гибкая кассарская рабыня вступила в круг, и Камчак освободил свое бола. Мне показалось, что она бежала великолепно, но Камчак быстро и с удивительным искусством пленил её. К моему неудовольствию, когда он галопом возвращался к кругу из бича, рабыня ухитрилась вонзить зубы в шею каийлы, заставив её подняться на дыбы, шипя и визжа, затем попробовать добраться до неё зубами. Через некоторое время Камчаку удалось оторвать девушку от шеи животного и убрать щелкающие челюсти каийлы от её ног и вернуться в круг. На это ему потребовалось тридцать пять ударов. Он проиграл. Когда девушку освободили, ноги её кровоточили, но она сияла от удовольствия.

– Славно, – сказал Альбрехт, её господин, сопроводив слова улыбкой, – для тарианской рабыни.

Девушка улыбалась, потупив взор. Это была храбрая девушка. Я восхищался ею. Ясно было видно, что она привязана к Альбрехту чем-то большим, чем цепь раба.

По жесту Камчака Элизабет Кардуэл вступила в круг. Теперь она была испугана. Она, впрочем как и я, предполагала, что Камчак победит Конрада. Если бы это было так и если бы даже Альбрехт нанес мне поражение, что было весьма вероятно, очки были бы равны. Теперь, если я проиграю, она станет кассарской рабыней. Альбрехт усмехался, слегка помахивая бола – не раскручивая пока, но покачивая слегка, как маятник, рядом со стременем каийлы. Он взглянул на Элизабет.

– Беги, – сказал он. Босоногая Элизабет рванулась к черному копью. По-видимому, она наблюдала за бегом Туки и кассарской девушки, пытаясь научиться их манере, но, разумеется, она была совершенно неопытна в этом грубом спорте кочевников. Так, например, она не училась считать удары сердца каийлы, тогда как другие девушки под руководством своих господ тренировались, пока не вырабатывали у себя хорошее чувство времени. Некоторые рабыни народов фургонов, хоть это звучит невероятно, до совершенства были выучены искусству избегания бола, и такими девушками их хозяева очень дорожили и использовали в состязаниях. Одной из лучших у степняков, как я слышал, была кассарская рабыня, быстрая тарианка по имени Дина. Она участвовала в забегах более двухсот раз. Почти всегда она ухитрялась задержать свое возвращение в круг и сорок раз – невероятный успех – ей удалось достигнуть копья.

На счет пятнадцать Альбрехт с поющим бола с невероятной скоростью молча рванулся за бегущей Элизабет Кардуэл. То ли она неправильно рассчитала время или быстроту всадника, но когда она обернулась, он был уже рядом с ней. Она вскрикнула, когда бола ударило её, мгновенно связав ноги и бросив её на землю. Казалось, прошло не больше чем пять или шесть ударов сердца, а Элизабет с запястьями, грубо привязанными к лодыжкам, была брошена на траву у ног судьи.

– Двадцать пять, – провозгласил судья.

В толпе раздался одобрительный шум, хотя и состояла она в основном из тачаков, зрители были восхищены великолепным представлением.

Плачущая Элизабет дергалась и хваталась за ремни, удерживающие её, оставаясь совершенно беспомощной.

Судья проверил ремни.

– Связана надежно, – сказал он.

Элизабет застонала.

– Радуйся, маленькая дикарка, – сказал Альбрехт, – сегодня ночью в шелках удовольствия ты будешь танцевать танец цепей для кассарских воинов.

Девушка отвернулась, вздрогнув. Она страдальчески вскрикнула.

– Тихо, – сказал Камчак.

Элизабет затихла и, борясь с слезами, молча лежала, ожидая, когда её освободят.

Я срезал ремни с её запястий и лодыжек.

– Я старалась, – сказала она мне со слезами на глазах, – я старалась.

– Некоторые девушки, – сказал я ей, – бегали от бола более чем сотни раз. Они специально тренировались.

– Сдаешься? – спросил Камчака Конрад.

– Нет, – сказал Камчак, – ещё мой второй всадник должен участвовать.

– Он даже не из народов фургонов, – сказал Конрад.

– Все равно он будет участвовать.

– Он не сделает это быстрее чем за двадцать пять ударов.

Камчак пожал плечами. Я знал, что двадцать пять было замечательным временем. Альбрехт был великолепным наездником и опытным в этом спорте, хотя на этот раз его жертвой была только всего-навсего нетренированная рабыня, девушка, ни разу до того не бегавшая от бола.

– В круг, – сказал Альбрехт другой кассарской девушке.

Она была прекрасна.

Она быстро вошла в круг, глубоко дыша, высоко держа голову.

Она выглядела умной.

У неё были черные волосы.

Я заметил, что её лодыжки были чуть мощнее, чем признано желательным для рабыни. Они, должно быть, много раз выдерживали тяжесть её тела в быстрых поворотах и прыжках. Я пожалел, что не видел, как она бегает, потому что большинство девушек имеют свою манеру бега; если ты её уже видел несколько раз, скорость и уловки можно предвидеть. До того, как она вошла в круг, я видел, как она разминалась неподалеку – она немного пробежалась, расслабляя ноги, ускоряя кровь.

Я понял, что она опытная соперница.

– Если ты выиграешь для нас, – сказал ей Альбрехт, улыбаясь с седла каийлы, – этой ночью тебе дадут серебряный браслет и пять ярдов алого шелка.

– Я выиграю для тебя, господин.

Мне показалось, что она была чуть высокомерна для рабыни.

Альбрехт оглянулся на меня.

– Эта рабыня, – сказал он, – ни разу не была пленена ранее чем за тридцать два удара.

Я заметил, как что-то дрогнуло в глазах Камчака, казавшегося безучастным.

– Она великолепная бегунья, – сказал он только.

Девушка рассмеялась.

Она посмотрела на меня с презрением, хотя и был на ней надет тарианский ошейник, хотя и носила она кольцо в носу, хотя и была она клейменая рабыня, одетая в кейджер.