Казалось, вся прерия была подожжена. Однако приглядевшись, я понял, что горят только крестьянские поля. Трава прерий, которая служила кормом боскам кочевников, оставалась нетронутой.

Там же, вдали, словно черное зарево, растущее клочьями, вставала пыль, поднятая той силой, что напугала спасающихся животных и людей, – без сомнения, из-за горизонта вот-вот должны были показаться бесчисленные стада кочевников.

Народы фургонов не занимались земледелием.

Это были прирожденные пастухи и временами – разбойники. Питались они исключительно мясом и молоком босков. Кочевники высокомерно считали горожан забившимися в норы крысами, трусами, боящимися жизни под открытым небом, ублюдками, предпочитавшими не сталкиваться в открытую с теми, кто завладел степями и пастбищами их мира.

Боск, без которого народы фургонов не представляют себе жизни, – похожее на быка, неуклюжее, злобного вида создание с горбом, косматой, длинной шерстью, широколобой головой и крошечными красными глазами, порой гневно вспыхивающими, как у обозленных слинов; у взрослых животных расстояние меж остриями длинных, угрожающе изогнутых рогов порой превосходит длину двух копий.

Если мясо и молоко босков потребляется кочевниками в пищу, то его шкурами кроют повозки, в которых живут, из них же шьют кожаные и меховые одежды; толстая кожа холки боска идет на щиты, жилы – на нитки, распиленные кости и рога – на сотни предметов – от шил, игл и ложек до наконечников копий. Из копыт готовят клей, салом умащивают тело во время холодов, в дело пущен даже навоз, им топят костры – в степях редко встречаются деревья.

Среди кочевников бытует поверье, что боск – мать народов фургонов, и, следовательно, к нему нужно относиться с должным почтением – убивший боска случайно или по недомыслию удушается ремнем или шкурой погубленного им животного. А если погибает беременная корова, но теленок извлечен из чрева живым, приостанавливается весь марш кочевников до тех пор, пока детеныш не подрастет и не сможет передвигаться самостоятельно.

Казалось, прерии передалось возбуждение несшихся во весь опор животных и людей – ветер, огонь вдали, близящаяся зыбь волнующейся пыли, пеленой тянущейся от горизонта в ярко-синее осеннее небо.

Вскоре и я почувствовал сквозь подошвы сандалий, что почва трясется; волосы на затылке встали дыбом, а руки покрылись гусиной кожей.

Сама земля сотрясалась под копытами стад кочевников.

Они приближались.

Вскоре должны были показаться разъезды разведчиков.

Я поднял щит на плечо. Правой рукой я подбросил и покрепче ухватил горианское копье.

Я медленно двинулся навстречу вздымавшейся вдалеке пыли по волнующейся, дрожащей земле прерий.

Всю дорогу меня мучил вопрос: зачем я ввязался в это дело, за каким, собственно, чертом я, Тэрл Кэбот, землянин, а позже воин горианского города Ко-Ро-Ба, Города Утренних Башен, потащился за тридевять земель в дикие прерии юга?

Я много успел за долгие годы, что провел на Противоземле, – познал любовь, обнаружил, что жить не могу без приключений, сотни раз подвергал свою жизнь опасности и сотни раз восхищенно замирал перед красотой и могуществом природы; теперь же в сотый раз я спрашивал себя: был ли в моей жизни хоть какой-нибудь поступок столь же глуп, как то, что я сейчас делаю?

С тех пор прошло, быть может, два, а может, и все пять лет. В момент кульминации веками длившейся интриги двое человек – жителей высокостенных горианских городов ради спасения древнейшей цивилизации Царствующих Жрецов предприняли длительное и опасное путешествие с целью доставки некоего препорученного им Царствующими Жрецами предмета кочевникам – людям народов фургонов – как наиболее свободному, изолированному и воинственно настроенному народу планеты.

Те двое сумели все сохранить в тайне, как того требовали Царствующие Жрецы. Преодолев опасности и преграды, под конец путешествия они стали друг другу дороже братьев, но, воротясь домой, оба погибли в безжалостной войне враждующих городов, где без разбору убивали всех. Вот почему среди людей (и кочевники, похоже, здесь не были исключением) секрет был утерян. Так получилось, что в тайных чертогах Сардара я был посвящен в тайну их миссии. Я знал, что они несли; теперь, надеюсь, за исключением кого-либо из кочевников, я – единственный человек на Горе, доподлинно знающий природу этого таинственного объекта, некогда унесенного двумя смелыми, умевшими хранить тайну людьми в бескрайние равнины Тарии. К слову сказать, даже я не знаю, как выглядит этот объект, и вовсе не уверен в том, что, даже обнаружив его, сразу смогу опознать.

Должен ли был я, Тэрл Кэбот, человек смертный, рыскать по белу свету в поисках неведомого предмета лишь для того, чтобы вернуть его Царствующим Жрецам, как желали того они; вернуть в потаенные чертоги Сардара, дабы исполнилась его краткая, но уникальная роль в предопределении судеб народов этого варварского мира – Гора, нашей Противоземли?

Понятия не имею.

Что это за предмет?

О нем можно говорить как о тайне великой интриги, ключе к разгадке войны в недрах Сардара, борьбы, неведомой обыкновенным жителям планеты; как о предмете, сокрывшем в себе драгоценную надежду разумных и древних существ, но лучше – просто как о зародыше, кусочке живой ткани, дремлющем, неразбуженном семени богов – как о яйце – последнем и единственном яйце Царствующих Жрецов.

Но почему именно я?

Почему не Царствующие Жрецы со своей властью, могучим вооружением, воздушными кораблями и фантастической мощью?

Царствующие Жрецы боятся солнечного света.

Царствующие Жрецы похожи на тараканов, и люди могут их убить.

Завидев их, люди ни за что не поверят в то, что это и есть их Царствующие Жрецы.

Люди мнят богов человекоподобными.

Яйцо может разбиться ещё до того, как я привезу его в Сардар.

Если оно уже не разбито. И только то, что оно – яйцо Царствующих Жрецов, оставляет мне надежду (хоть и слабую), что где-то внутри этой таинственной овоидной сферы (если она ещё цела), затаившись в ожидании своего часа, все ещё теплится жизнь.

И потом, если я и разыщу его, с чего они взяли, что я не разобью его сам и не покончу таким образом с цивилизацией Царствующих Жрецов, предоставив этот чудесный мир своему собственному виду – людям, чтобы те жили в нем, как хотели, безо всяких ограничений со стороны Царствующих. Ведь Царствующие тормозят наше развитие и прогресс.

Некогда мне приходилось беседовать на эту тему с одним из Царствующих Жрецов, и тот ответил мне так:

– Человек человеку – ларл; дай вам волю – вы станете ларлами и Царствующим Жрецам.

– Но человек должен быть свободным… – возразил было я.

– Самоубийство давать свободу тем, кто лишен разума, – ответил мне Жрец. – Люди неразумны…

Нет, я не разобью яйца – и не потому, что в нем теплится жизнь… Дело в том, что все это чрезвычайно важно для моего друга Миска. Однажды при весьма удивительных обстоятельствах мы с ним вели долгую беседу о странных и вечных вещах… большую часть жизни этого благородного создания поглотили заботы о будущем Царствующих Жрецов, мечты о возрождении рода, новых начинаниях, готовности покинуть старый мир и снова начать жизнь с нуля…

Иметь и любить своих детей – так представлял себе новую жизнь мой друг – Царствующий Жрец – бесполый и все же умевший любить Миск.

Мне никогда не забыть ту ветреную ночь у подножия Сардара, когда мы говорили о времени, покое и долге, о красоте трех горианских лун… Потом я покинул его и спустился с холма; спустился, чтобы спросить у предводителя торговцев, к которым примкнул чуть раньше, путь в далекую страну народов фургонов.

И вот я нашел их…

Клубы пыли близились, казалось, сама земля увеличилась в объеме.

Я опустился на траву.

Кто знает, быть может, стараясь сохранить Царствующих Жрецов, я спасаю людей. Спасаю от аннигиляции, которой непременно подвергнется человечество вскоре после того, как производство оружия станет неконтролируемым. Конечно, со временем люди одумаются и разум, любовь и терпимость восторжествуют в их душах. Тогда они смогут вместе с Царствующими Жрецами обратить свой взор к звездам.