– Нет, - сказал Марленус. - Люди Ара не нуждаются в помощи воина Ко-Ро-Ба.

– Может быть, - сказал Минтар, - молодой воин заботится о Талене, дочери Марленуса?

– Где она? - спросил я.

– Мы точно не знаем, - ответил Минтар, - но она должна содержаться в палатках Па-Кура.

И тут впервые заговорил Казрак.

– В день, когда падет Ар, она обвенчается с ним и станет править городом. Он рассчитывает, что это заставит уцелевших жителей считать его настоящим убаром. Он объявит себя их освободителем, спасителем от деспотизма Посвященных, восстановителем старого порядка и славы империи.

Минтар лениво переставлял фигурки на доске то в одну, то в другую позицию.

– В принципе, в данной ситуации для нас не важна девушка, - сказал он, - но лишь Царствующие Жрецы видят все варианты. Может быть, лучше сбросить ее с доски. - С этими словами он взял фигуру "супруга убара" или "дочь убара" и бросил ее в ящик.

Марленус, сжав кулаки, посмотрел на доску.

– Да, она должна быть снята с доски, но не только из гуманности. Она опозорила меня, оставшись одна с воином, подчинившись ему и умоляя убийцу о снисхождении.

– Она не опозорила тебя, - сказал я.

– Она подчинилась, - возразил Марленус.

– Чтобы спасти свою жизнь.

– И ходит слух, - сказал Минтар, не отрывая глаз от доски, - что она отдалась Па-Куру, чтобы некий тарнсмен, которого она любила, получил шанс выжить.

– Она могла принести выкуп в тысячу тарнов, - горько сказал Марленус, - а теперь она стоит меньше, чем вымуштрованная рабыня.

– Она твоя дочь, - сказал я.

– Если бы она была здесь, - сказал он, - я бы убил ее.

– А я бы убил тебя.

– Верно, - он пристально посмотрел на меня, - один из нас должен убить другого.

– Неужели ты не любишь ее?

Марленус изумился.

– Я - убар, - сказал он и одел желтые одежды Страдальца на свою гигантскую фигуру. Опустив капюшон на лицо, он уже уходил, но внезапно вновь повернулся ко мне, вытянув свою палку.

– Похоже, тебя любят Царствующие Жрецы, - сказал он и пробурчал еще что-то под своим капюшоном. Потом покинул палатку, ничем не отличаясь от обычного Страдальца.

Минтар выглядел довольным.

– Ты единственный избежал Смерти Тарна, - сказал он с восхищением. - Наверное, это все же правда, что ты - воин, появляющийся раз в тысячелетие, и что Царствующие Жрецы пригласили тебя, чтобы ты изменил мир?

– Откуда ты узнал, что я в лагере? - спросил я.

– От девушки, - ответил Минтар, - и не логично ли предположить, что ты будешь искать помощи у Казрака, своего брата по мечу?

– Да.

Минтар сунул руку в мешок, достал оттуда двойной золотой диск и бросил его Казраку. Тот поймал его.

– Насколько я понимаю, ты прекращаешь свою службу у меня, - сказал Минтар.

– Я должен поступить так, - ответил Казрак.

– Это твое право.

– Где стоят палатки Па-Кура? - спросил я.

– На самом высоком месте лагеря, - ответил Минтар, - около второго рва, напротив главных ворот Ара. Ты увидишь черное знамя Касты Убийц.

– Спасибо. Ты храбрый человек, хоть и торговец.

– Торговец должен быть храбр, как воин, юный тарнсмен. Вот смотри: предположим, Марленус получит Ар обратно - разве не получит Минтар монополии?

– Да, - сказал я, - но Па-Кур предлагает такую же монополию.

– И даже лучше, - поправил меня Минтар, снова обращаясь к доске, - но, видишь ли, Па-Кур - не игрок.

 16. ДЕВУШКА В КЛЕТКЕ 

Мы с Казраком вернулись в его палатку и до утра обсуждали возможности спасения Талены. Мы придумали множество планов, но ни один из них не был реальным. Было бы самоубийством прямо прорываться к ней, и все же, если бы не было другого выхода, я предпринял бы эту попытку. Сейчас же, пока не пал город и Па-Кур не изменил плана, она в безопасности. Не похоже, что Па-Кур был так наивен, чтобы использовать девушку до того, как она публично назовет его Свободным Спутником, как требуют того ритуалы Гора. Как рабыня она может потерять политическое значение. Но мысль о том, что она заключена в палатках Па-Кура, приводила меня в бешенство, и я знал, что не смогу сдерживаться бесконечно. Но пока Казраку удалось уговорить меня подождать, потому, что любое преждевременное действие приведет к неудаче.

Поэтому в следующие несколько дней я оставался в шатре Казрака. Я перекрасил свои волосы в черный цвет и достал вооружение убийцы. На левой половине шлема я укрепил золотой значок посланца. В этой маскировке я мог свободно ходить по лагерю, наблюдая приготовления к осаде, муштровку войск и даже забрался на одну из осадных башен и наблюдал Ар.

Время от времени боевые горны подавали сигнал тревоги - арские войска делали вылазки. Навстречу им тогда выходили копьеносцы и всадники Па-Кура. Иногда им удавалось загнать аритов в ворота города, иногда же арские войска теснили людей Па-Кура до защитных кольев, один раз им удалось даже дойти до осадных мостов у большого рва.

И все же воины Па-Кура явно превосходили аритов. Их человеческие ресурсы были, казалось, неисчерпаемыми, к тому же в его распоряжении была тарларионская кавалерия, которой практически не было в Аре.

Во время боя небо наполнялось тарнсменами обеих сторон, поражающих неприятеля сверху или вступающими в беспощадные дуэли на высоте нескольких сотен футов. Но постепенно и этот ресурс Ара истощался, опустошаемый превосходящими силами Па-Кура. На девятый день осады небо принадлежало ему, а армия Ара не появлялась больше из главных ворот. Надежда снять осаду с помощью боя исчезла. Людям Ара оставалось дожидаться атаки за своими проводами, пока Посвященные приносили жертвы Царствующим Жрецам.

На десятый день осады небольшие машины - катапульты и баллисты - были переброшены тарнами через ров и занялись артиллерийской дуэлью с аналогичными орудиями противника, установленными на стенах города. В то же время рабы принялись продвигать линию кольев вперед. После четырех дней артподготовки, имевшей весьма незначительный эффект, был произведен первый приступ.

Он начался за несколько часов до рассвета. Гигантские осадные башни, покрытые стальными щитами, медленно перекатились через мосты. К полудню они уже были на расстоянии полета стрелы до стены. К темноте первая башня подошла к стене, а через час к ней присоединились остальные две. Вокруг и на них толпились воины. В небе снова сражались тарнсмены. По веревочным лестницам арские воины спускались со стен на высоту башен, через вспомогательные ворота была предупредительная вылазка, но солдаты были остановлены пехотой Па-Кура. Со стен, с высоты около 200 футов выше башен, сбрасывались камни и метались горящие снаряды. Внутри башен голые рабы, подгоняемые кнутами надсмотрщиков, безостановочно раскачивали стальные тараны.

Одна из башен была подкопана, она внезапно наклонилась и обрушилась на землю под дикие вопли тех, кто был в ней. Другая была захвачена и сожжена. Но еще пять башен медленно катились к Ару. Эти башни сами по себе были крепостями и должны были быть установлены любой ценой - час за часом они будут безостановочно ввинчиваться в стены.

Тем временем город атаковали тарнсмены, несущие на специальных веревках по девять копьеносцев. Они спускались сквозь отверстия в проволочной сети на крыши цилиндров. Эти десанты редко возвращались, но иногда им удавалось добиться великолепных результатов.

На двенадцатый день осады в лагере Па-Кура царило оживление: одному из десантов удалось прорезать проволоку и, прорвавшись к главному водохранилищу города, вылить туда сосуд со смертельным ядом, добываемым из пустынного кустарника. Теперь город мог полагаться только на свои колодцы и дождь. Стало ясно, что продовольствие тоже подходило к концу, и Посвященным, явно не способным удержать город и чье сопротивление было бессмысленно, придется испытать на себе голод и отчаяние населения.

О судьбе Марленуса я не знал. Мне было известно, что он с группой из пятидесяти воинов каким-то способом проник в город, и теперь ждал часа, когда можно будет захватить камни и с их помощью разделить орду Па-Кура. Но на четвертую неделю осады я уже не надеялся на это. Вероятно, их обнаружили и заперли вместе с Домашними Камнями в том самом цилиндре, который в дни славы Марленуса был его дворцом.