Она заговорила о каких-то пустяках, называла имена, которых Киан никогда не слышал. Глядя на безжизненное лицо Пин, он не мог поверить, что некогда эта женщина сумела сбежать от князя и, тем самым изменить свою и… его судьбу.

Когда женщина сказала про тяжелые времена, он вспомнил о мешочке с деньгами, и в его душе затеплилась надежда.

Киан обернулся к Сарнай.

— Оставьте меня наедине с моей матерью! — За годы, прожитые под видом княжеского сына, он научился говорить решительно и твердо. Старуха дернула головой, раздула ноздри, но не стала возражать и царственно удалилась.

— Кто вы? — тоскливо прошептала Пин, в отчаянии глядя на Киана. — Умоляю, скажите, где мой мальчик? Что эти коварные люди сделали с моим сыном?!

У него перехватило дыхание.

— Послушайте… Я скажу вам правду. Настоящий Киан… с ним случилось несчастье. Господин Чжун и господин Шон сказали, что его укусила змея, и он умер у них на руках. Они уверяли, что я похож… на вашего сына, и уговорили меня поехать с ними. Князь не заметил подмены.

Она смотрела на него во все глаза, будучи не в силах осознать услышанное и поверить в него.

— Значит, моего сына давно нет в живых?!

Киан кивнул.

По лицу Пин потекли слезы. Она сжала свои маленькие руки.

— Я чувствовала, что потеряю моего мальчика. С самого рождения он принадлежал не мне, а им!

Киан молчал. Он забыл о своем страхе. Ему было невыносимо стыдно.

— Я тебя не выдам, — мужественно произнесла Пин. — Ради твоей матери. Ты ведь тоже чей-то сын! У меня есть сердце, и я знаю, какими жестокими могут быть эти люди. Когда-нибудь твой обман раскроется, этого не миновать, но, по крайней мере, причиной твоей смерти буду не я.

Облегченно переведя дыхание, Киан сказал:

— Моя мать крестьянка. Она наверняка голодает. Я бы хотел передать эти деньги ей, но… не могу. Потому прошу вас принять их от меня. Может, они вам чем-то помогут.

Пин взяла мешочек. По ее лицу нельзя было ничего прочитать, однако она сказала:

— Я рада, что князь стал жертвой честолюбия и обмана. Я тоже открою тебе секрет, который неизвестен никому, кроме меня. На самом деле у этого человека не было детей. Я родила ребенка от другого мужчины. Княжеский род умер, Юйтану Янчу никогда не удастся основать династию, о которой он столько мечтал!

— За что вы его ненавидите? — тихо спросил Киан.

— Он взял меня против моей воли, просто купил у родителей. И я всегда мечтала ему отомстить. Потому я даже рада, что мой сын достался Небесам, а не Юйтану Янчу. Тебе повезло меньше.

Когда она ушла, Киан бессильно пустился на пол беседки. Последнее препятствие и единственная угроза были уничтожены. Больше ничто и никогда не помешает ему жить той жизнью, в плен которой он успел попасть. Сейчас он вернется в дом и забудет о том, что было.

И все-таки ему не было радостно. Князь много говорил о величии воинской славы, силе власти и значении благородства, но он никогда не упоминал о том, какую ценность и одновременно опасность таит в себе женское сердце.

Киану нравился мерный топот копыт, запах конского пота, бряцанье оружия, волнующе-острое ожидание встречи с врагом. Они выехали ночью, когда над миром стояла гладкая, блестящая, словно начищенное зеркало, луна, чтобы иметь преимущество внезапного нападения.

Холодное голубое сияние заливало сосны и кедры, покрывавшие склоны гор, а сами горы казались стенами гигантской крепости.

Разведка донесла, что дело обстоит куда серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Тяжелые железные ворота надежно перекрыли вход в город. Ходили слухи, что китайская чернь открыла государственные амбары и раздавала зерно голодным. Городская стража трусливо разбежалась, а иные — в основном из числа служивших маньчжурам китайцев — перешли на сторону повстанцев.

В походной палатке совещались военачальники. Сидевший на почетном месте Киан молчал, потому что знал: к его словам все равно не станут прислушиваться.

Выйдя на воздух, он сказал Дину и Хао:

— Не понимаю, чего они боятся, почему не хотят идти вперед? Ведь это не воины, а всего лишь взбунтовавшиеся простолюдины! У них нет ни опыта, ни оружия, и они трусливы, как бездомные псы!

— Предлагаю сделать собственную вылазку, — сказал Дин.

— Выведем наш отряд и сами посмотрим, что там происходит! — подхватил Хао.

Киан с радостью согласился. Он был уверен в победе, и ему претила мысль чего-то ждать. Для него, как для Дина и Хао, это была только игра: несмотря на кажущуюся суровость воспитания, все трое были избалованы отцами и плохо знали настоящую жизнь.

— А если нас не выпустят из лагеря? — усомнился Дин.

— Я вызовусь поехать к отцу, чтобы доложить обстановку, а сам пошлю к князю кого-то другого!

Киан поспешно облачился в одежду простого воина: ему до боли хотелось встать вровень с остальными, ибо он подозревал, что отец как обычно отдал тайный приказ охранять его жизнь.

Вокруг города тянулись заросли камыша высотой почти в человеческий рост. Войдя в них, воины шагали, будто по морю, отталкиваясь руками, преодолевая сопротивление призрачных волн.

Они быстро обнаружили участок стены, где целой оставалась лишь внутренняя кладка. Киан приказал разобрать остальное, и солдаты справились с этим меньше, чем за час.

Проникнув внутрь, Киан был поражен: тишина, никаких охранных постов. Ночная тьма покрывала пространство сплошной пеленой.

Они двинулись вперед и вскоре увидели костер, вокруг которого сидела кучка оборванцев, вооруженных палками и самодельными пиками. Временами порывы ветра вздымали шлейф огня, сыпали искрами или гнали по воздуху волны едкого дыма.

Киан слышал обрывки их разговора:

— Знатные китайцы продались маньчжурам, потому защита Поднебесной — долг простолюдинов!

— Проклятые маньчжуры совсем разорят страну!

— Надо заставить их есть крысятину! — воскликнул один из мужчин, потрясая прутом, на который, словно на вертел, в самом деле были нанизаны две крысы: он жарил их на костре.

Вокруг раздался смех.

— Да! А еще лучше — землю!

— Нет, в землю мы их зароем!

Киан не мог поверить в то, что эти жалкие хвастливые бродяги и бедняки смогли разогнать городскую стражу и нагнать страху на кантонцев! Ну и вояки: даже не догадались выставить часовых!

В нем взыграла ложная княжеская кровь, и он сделал знак приближенным, а те ринулись к обнаглевшим простолюдинам, надеясь покончить с самыми храбрыми и непокорными несколькими ударами, а остальных разогнать.

Поначалу так и было: сидевшие возле костра мужчины бросились врассыпную; головы летели на землю, точно спелые плоды под порывами сильного ветра.

Увлеченный нападением, Киан забыл об обороне, о тыле. Потому очень удивился, когда в бок ударил тяжелый камень, а другой просвистел мимо виска. Резко повернувшись, Киан разрубил плечо подскочившему человеку, но в этот миг со стены полетел новый кирпич и свалил его с ног. Люди принялись вылезать словно из-под земли: не боясь мечей, они швырялись камнями, хватали поверженных маньчжуров за халаты, за косы и тащили во тьму. Их было много, они облепляли противников так, как это делают муравьи с попавшей в муравейник добычей.

Пусть они не имели ни оружия, ни опыта битвы, Киану и его воинам было не под силу сдержать желание сотен сердец, полыхавших гневом и жаждой мести.

Киан с трудом поднялся; земля под ногами вдруг сделалась зыбкой, она ходила ходуном, будто во время землетрясения. Он чувствовал, что ранен — в голове пульсировала боль, а одежда была забрызгана кровью. Но самым страшным было не это: он видел, как доблестные маньчжурские воины постыдно бегут, один за другим исчезая в проломе стены.

Киан двигался медленно, словно во сне, и когда какой-то мужчина бросился ему навстречу с палкой наперевес, промахнулся в ударе, а потом на него напало сразу несколько человек.

Они напоминали ворон, расклевывавших добычу. К Киану тянулись десятки рук, обшаривали одежду, разрывали все, что на нем было…