Экономка кривила губы, морщила нос, выражая этим всю меру своего неодобрения. А я сидела, и не знала куда деваться от стыда и невозможности оправдаться. Опустила взгляд на тапки у кровати. Действительно, один точно не мой. Но ведь когда скелет мне его передавал, он был один в один похож на мою обувку. Перевела взгляд на ноги экономки. И где она носит свои тапочки, если сейчас в туфлях на невысоком каблуке?

Что мне оставалось делать? Только подняться, извиниться, отдать тапок и в очередной раз возжаждать мщения. Только теперь уже моим глюкам достанется. Так просто я этого не оставлю. Жалко - сковороду оставила в спальне дедули. Сейчас бы она мне пригодилась.

- Так, дамы и господа, - окинула взглядом вновь появившиеся после ухода Алевтины Павловны глюки. - Подойдите поближе, дорогие. Чем ближе, тем лучше, - я крепко сжимала летавшую этой ночью «Камасутру», снова собираясь организовать ей ощущение временной невесомости.

Кот, опасливо отодвинулся, перестав хрустеть хрящиком. Но это ему не помогло. Уж слишком я зла была. Замахнулась книгой и со всего размаху грохнула... По пустой постели. Этот паршивец успел сбежать и сейчас смотрел на меня удивленными глазами из позиции «еще чуть-чуть и я за дверью».

- Иванушка, - обратилась я к скелету и недобро улыбнулась. - Дорогой. Объясни мне, зачем ты мне притащил чужой тапок? - и запустила в скелет тяжелым томом.

Скелет попытался увернуться, но, так как в отличие от кота, явно не обладал его предусмотрительностью и умением спасать свою шкуру, все-таки повстречался с «Камасутрой», в самой банальнейшей позе. Стоя и беспомощно прикрыв голову руками. С хрустом кость предплечья, в которую я попала книгой, вывалилась и покатилась по полу. Муки совести тут же принялись за свое черное дело и стали поедом есть меня.

- Иван-царевич! - воскликнула я и вскочила с кровати. - Тебе больно?

- Нет, - перевел молчание скелета кактус. - Но очень обидно. Ни за что пострадал.

- Что с рукой? Как ты теперь без нее? - подбежала к скелету и с огорчением осмотрела дело рук своих.

А посмотреть было на что. Косточки не было, но конечность все равно действовала, двигалась будто отдельно от остального «тела», и сейчас скелет наклонился, чтобы подобрать упавшую кость. Деловито приладил ее на место и отошел от меня. По тому, как он отвернулся, встав в углу комнаты, стало понятно, что обиделся очень сильно. А я попыталась оправдаться:

- Ну зачем вы все так недобро надо мной шутите? Зачем издеваетесь? - попыталась заглушить чувство вины нападением, помогло не очень.

- Тапок принес тот же гонец, что и цветы, - сказал кактус.

- Ты хочешь сказать, что это он... - устало плюхнулась на кровать и тоскливо уставилась на колючего, говорливого собеседника в горшке.

- А кто же еще? - были бы плечи у кактуса, он бы ими пожал.

- Мне нечего делать в этом доме, - постановила я и глянула на сумку.

Уходить было неохота, даже не смотря на личные глюки, на курицу на кровати, на змею-шарфик на шее скелета, которая тоже сейчас смотрела на меня с осуждением. Уж очень хотелось еще не раз заглянуть в синие глаза Соловьева-младшего. Будто приворожил меня, что ни мысль, а все сводится к воспоминанию о синем, глубоком взгляде.

Остаток дня прошел уныло. Курицу я отнесла на кухню и, краснея и заикаясь, извинилась перед Татьяной. Там надо мной смилостивились, выдали тарелку с супом и отбивную с рисом. Все это я быстренько съела, стараясь не задерживаться на кухне и лишнего мгновения. Потом вернулась в комнату, с тоской обозрела жирнющее пятно на кровати и устроилась на краешке, с книгой в руках. Баюн не показывался, Иван-царевич дулся. Кактус молчал, а я лениво перелистывала «Камасутру», мыслями гуляя далеко-далеко. Часам к восьми явилась оскорбленная в своих лучших чувствах Алевтина Павловна. С кислым видом сообщила, что Соловьев-старший меня ждет. Я последовала за ней, как на Галгофу, только сейчас подумав о том, как дорого мне может обойтись моя выходка со сковородой. И ведь, если судить по словам моих глюков, то, возможно, дедуля-то и не при чем.

По непонятной ассоциативной цепочке почему-то вспомнился Вадим, так и не приехавший с моими деньгами за квартиру. Вот тебе и честный человек и копейки не берущий из чужого. Правда, тех финансов не так и много, чтобы ныкать. Но все равно странно, куда человек задевался и действительно ли должен был денюжки привезти. Вокруг одни непонятности и сплошной обман, в которых не разберешься без пол-литры. И стойкое ощущение, что поселилась я в психушке. А стоят ли те деньги, что мне обещали, моих нервов?

Додумать ответ я уже не успела. Мы пришли в знакомую мне спальню. Алевтина Павловна оставила меня и ушла, презрительно окинув взглядом напоследок. Я же кинула обреченный взгляд на кровать и вытаращила глаза, поняв, что все еще не получилось у меня свыкнуться с тем, что происходит вокруг меня. Дедуля спал, по своему обыкновению сложив руки на груди, и громко да раскатисто храпел. На краю постели расположилась странная фигура. Наряд ее — черный балахон с глубоким капюшоном да блестящая коса в костлявой руке — стал причиной того, что в груди похолодело и мелкие волоски на коже встали дыбом.

На подгибающихся ногах попятилась назад. Знакомое мне кресло оказалось как никогда кстати.

- А... - попыталась протолкнуть сквозь пересохшее горло вопрос.

- Я за него, - небрежно ответило некто в черной одежке. - Спрятался, козел. Как ни приду, все где-то прячется. Ты ему сказки на ночь читаешь, так?

- А... - слово «ага» меня тоже не послушалось, но визитер с косой меня понял с полузвука.

- Ну-ну, - голос шелестел, нагоняя еще большего страху, напоминая шуршание савана в склепе. - Передай ему, что я заходила. У нас с ним свидание еще двести лет назад назначено было. Так он, наглец, не явился.

- А... - очередной вопрос застрял в горле, а я сжала похолодевшие ладони на коленях и с тоской глянула на смерть.

- Вечно кого-нибудь другого вместо себя подпихивает, - пожаловалась гостья и поднялась с постели, лезвие косы задело изголовье кровати и издало мелодичный звон.

- Ы... - выдавила я, понимая, что происходящее мне что-то нравится все меньше и меньше.

Вжалась в спинку кресла, пытаясь просочиться сквозь нее. Но чуда не случилось, и проделать такой финт ушами мне не удалось.

- Какая здоровая девушка, - с осуждением произнесла смерть, склонившись надо мной. - Жить еще и жить... Свистни мне, как твое время придет. А то могу пропустить. Путаница тут со всеми вами... Поди разберись, кого забирать. За одно только это отправить бы этого старого маразматика в ад. Его там заждались.

Смерть, шурша балахоном и позвякивая задевающей окружающие предметы косой, направилась к выходу. Там, у двери, она обернулась, окинула цепким, чувствующимся как холодное, недоброе давление на коже, взглядом меня и сказала:

- Не прощаюсь. Мы с тобой еще увидимся. И, может быть, даже скоро... что бы ты по этому поводу ни думала.

Я же сидела в кресле, ни жива ни мертва, и пыталась вернуть себе способность дышать. Сейчас у меня были все шансы умереть от нехватки кислорода, дыхательная функция очень плохо слушалась меня.

- Ушла? - проскрипел старичок с кровати и живенько так подскочил на месте, осмотрелся и довольно вздохнул. - Ушла. И где моя любимая «Камасутра»? - задал он вопрос как ни в чем не бывало.

Я смотрела на него безумным взглядом не в силах внятно ответить.

- Что-то с моей памятью не то, - пожаловался дедуля и спросил: - Или мы уже с тобой к практике перешли? Сделаешь мне минет? Две штуки баксов дам.

Желание придушить стервеца становилось все более непреодолимым, и я с трудом заставила сидеть себя на месте и глядеть на подопечного не мигая. Я боялась пошевелиться, так как чувствовала - еще немного и сорвусь. Убью этого шутника собственноручно. Я же чуть не наделала в штаны, когда очередной глюк меня пугать стал. От позора меня спасло только чудо и стальные нервы. Моя выдержка меня очень радует последнее время, но не хотелось бы ее крепость проверять таким путем, как приходится.