— Что ты! — удивился Слава. — И тебя могли убить, и меня, а Борьку вот ранили.

— А все-таки…

— Перестань, пожалуйста! — прикрикнул на товарища Слава. — Что это ты выдумал? И… знаешь, оставайся-ка ты у нас. Все равно нынче не спать.

— Ладно, — сказал Костя. У него немного отлегло от сердца.

Ночь все трое провели вместе. Сема Шевелевич сидел на крыше и не спускал с моря глаз, вооруженных биноклем, который вместе с подробным наставлением вручил ему Слава. А свободные от вахты Слава и Костя успели побывать в детском саду, узнали, что тетя Даша остается там на ночь дежурить. Костя принес ей ключ от дома и получил разрешение ночевать у Славы. После этого оба товарища уселись на веранде в полной боевой готовности и отказывались лечь спать, хотя мать Славы звала их несколько раз.

Они слышали, как она ходит по комнатам, наведывается к маленькой Лилечке, сестренке Славы, что-то складывает, перекладывает, убирает, слышали ее вздохи. Потом она вышла на веранду, постояла, кутаясь в шаль, сказала:

— Папа уехал с дядей Мишей, мы одни… Что с нами будет, мальчики? Уезжать надо.

— Что вы? — возразил Костя. — Зачем уезжать? Вы зря волнуетесь. Женщины вообще любят волноваться.

— В самом деле? — Мать Славы невольно улыбнулась. — А мужчины?

— Видите, мы дежурим, охраняем вас.

— Спасибо. Теперь я могу быть спокойна, если двое таких мужчин охраняют меня… Нет, дети, спать, спать!

Она еще долго не уходила с веранды, вздыхала, звала ребят в комнату. Только когда она ушла к себе, Слава и Костя успокоились.

Темнота скрывала море, берег и город. Не видно было привычных огней ни на пристани, ни на бульваре, ни в окнах домов. От этого темнота казалась особенно густой.

— Ребята! — послышался голос с крыши. — Окно светится… проверьте!

Костя и Слава принялись смотреть и увидели, что верно: справа, за бульваром, светится, как фонарь, чье-то окно.

— Вот раззявы! — рассердился Костя. Он крикнул вверх: — Сейчас, Сема! — и к Славе: — Ты оставайся, а я сбегаю… узнают у меня, почем сотня гребешков!

Светилось незамаскированное окно в доме Данилы Галагана. Сам Данила, его жена, такая же толстая, как он, и сыновья сидели за столом и ужинали. Даже выпивали неведомо с какой радости. Возмущенный этой картиной, Костя громко постучал в окно.

— Кто там? — крикнула сварливым голосом Галаганиха.

Костя постучал сильнее. Окно распахнулось, в него высунулась жирная физиономия Галагана:

— Чево тебе?

— Как — чево? Приказа не знаете? Почему нет маскировки?

— Чево?

— «Чево, чево»… Мас-ки-ровка! — громко и раздельно произнес Костя.

— А ты кто такой? Хозяин мине? Пшел! — И Галаган захлопнул окно.

Костя вскипел и готов был разбить стекло. Однако все обошлось. Галаган сказал что-то своей Галаганихе, она лениво, кое-как занавесила окно рядном. Костя не ушел, пока не убедился, что рядно не пропускает света.

Слава встретил его сообщением, что в море замечен огонь, вскоре исчезнувший. Костя взобрался на крышу, но ничего не увидел. Потом они снова сидели вместе со Славой на веранде. Обоих сильно клонило ко сну, но они крепились.

Время тянулось удивительно медленно. То и дело приходилось на цыпочках пробираться в столовую и смотреть на часы, чтобы не прозевать смены вахты. Наконец часы пробили полночь. Костя полез на крышу.

Он устроил свой наблюдательный пункт так, чтобы видеть весь горизонт, уселся поудобнее и поднес к глазам бинокль.

Луна должна была взойти у него за спиной, в степи. Она поднималась неприметно и так же неприметно светлело вокруг. Вскоре все сделалось видно: слева — пристань и покачивающиеся на якорях рыбачьи лайбы, справа — темная узкая спина мыса Хамелеон, а впереди во все стороны лежало море, черное, маслянистое, по которому словно рассыпали горсть новеньких золотых и медных монет.

Костя поморщился. Лунные блики на воде рябили в глазах, мешали смотреть. Он медленно водил биноклем, всматриваясь и прислушиваясь. Все было тихо, море пустынно, а город спал.

Потом Костя услышал голоса и шаги на улице. Потом со стороны пристани мелькнул синий защитный огонек и донесся звук заводимого мотора. На воде звук был отчетливо слышен: мотор чихал, кашлял, затем звук сразу стал густым, ровным, раздался всплеск, темное пятно отделилось от пристани и стремительно понеслось вперед, на мгновение показалось в свете лунной дорожки и исчезло.

«Пограничники… сторожевой катер», — догадался Костя.

Ему сделалось веселее при мысли, что он не один на вахте, что там, в открытом море, настоящие моряки-пограничники, которые и мышь не пропустят.

Луна уже начала садиться. Становилось прохладно. Костя поднялся, зевнул и опять поднес бинокль к глазам. В ту же минуту рука его потянулась к свистку. Далеко в море, на траверзе мыса Хамелеон, возник тонкий язычок пламени. Вот он исчез, снова появился, удлиняясь и делаясь ярче. «Горит судно в море!» Костя три раза коротко, резко свистнул.

Внизу на веранде заворочались. «Дрыхнут они, что ли?» Костя разозлился и опять подал сигнал. На веранде кто-то вскочил, подбежал к перилам, спросил сонным голосом:

— Костя, ты?

— Сигнал номер три! Тревога! — прокричал осипшим от сырости голосом Костя.

Он хотел сам спуститься, чтобы растолкать этих горе-моряков, но не покидать же вахты! От волнения Костя не мог стоять на месте, то и дело поглядывал в бинокль на далекий огонь в море. «Что бы это могло быть? Пожар или бомба угодила? Может, мина? А катер где? Наверное, там. Узнали и двинулись в два счета… вот это моряки!» Костя с нетерпением ждал известий. Наконец внизу послышались торопливые шаги.

— Славка?

— Я.

— Ну что?

— Ничего. Они сами знают. А меня прогнали. «Марш, говорят, домой, не твое дело». А что горит?

— Какое-то судно.

Заскрипела лестница. Слава взобрался на крышу и с жадностью приник к биноклю.

— Здо́рово горит… танкер, должно быть… Гляди, это нефть, я думаю.

— Какая нефть? — Костя недоверчиво взял бинокль, недовольный тем, что Слава заметил что-то такое, чего он не заметил. — Никакой не танкер, баржа, по-моему. Где твоя нефть?

Однако Слава продолжал утверждать, что видит горящую на воде нефть. В разгар спора Костя вдруг дернул товарища за руку:

— Смотри, а это что?

Позади них, за городом, далеко-далеко в степи, поднималось бледное зарево.

— Да ведь это луна! — воскликнул Слава.

Но он не знал того, что знал честно бодрствовавший на вахте Костя: что луна уже зашла. Костя безмолвно смотрел на зловещий багровый отсвет, падавший на город от далекого зарева в небе. Томительное предчувствие беды сжало его сердце.

— Это не луна. Это… немцы, — сказал он дрогнувшим голосом.

Далекое зарево вызвано было пожарами. Вражеские самолеты подожгли хлеба, щедро уродившиеся этим летом. Хлеба горели, и отблеск пожаров виден был за десятки километров. Но жители города узнали об этом лишь утром. А пока, проснувшись, они с тревогой смотрели на красное, будто раскалившееся от огня, небо. Они оборачивались к морю, там по-прежнему была ночь, и в ночном темном море горел и дымил, как факел, тонущий танкер. С него пограничники спасли и доставили на берег мокрых обожженных людей.

Весь следующий день со стороны прибрежной дороги и дальше, из степи, доносился необычный, сильный, ни на минуту не стихающий шум. То двигались на запад войска.

Изредка ветер доносил с запада отдаленный гул — то ли гром гремел, то ли пушки стреляли. И опять стихало. Дорожная пыль, взбиваемая тысячами ног и колес, стлалась по степи, густая и горькая, как дым пожарищ. Солнце едва пробивалось сквозь эту дымовую завесу.

Война, война… Все говорило о ней. Возле городского военкомата толпились призываемые в армию. В здании горсовета обосновался штаб воинской части, и связисты тянули провода полевого телефона, разматывая тяжелые катушки. С треском подкатывали запыленные мотоциклисты с донесениями.