- Ты не был на родине семнадцать лет, Караходжа.

- Мне говорили, у тебя и дочь есть.

- Я верую! И бог дал мне и сохранил всех семнадцать сыновей, а мою дочь Гульчу называют розой Грамата-кая. А что дало тебе твое безверие?

Они разговаривали, не повышая голоса, не отпуская ни на миг глаз друг друга, но говорили они медленно, вяло, хотя слова, которые они произносили, требовали крика и крови.

- Я одинок, Акходжа, - ответил Караходжа. - Я одинок тем одиночеством, в котором теперь пребывает наш милосердный аллах.

- Не богохульствуй!

- Акходжа, на моих одеждах заплаты, но я освобожден от необходимости латать свою душу. Моя совесть пребывает в мире с моим сердцем и с моим разумом. Твоя пища чрезмерна, Акходжа, твои одежды роскошны, но за это плачено человеческой кровыо.

- Плачено кровью гяуров, Караходжа. Ты так и не излечился от своего безумия. Тебя зовут Караходжа! Неужели тебе мало этого? Ты черный учитель. Так не бывает, чтобы весь народ жил неправдой, а вся правда принадлежала одному безумцу.

- Корейшиты108 тоже не приняли проповеди пророка Магомета!

Они разом поднялись на ноги, и в тот же миг растворилась дверь и в саклю вошел белый от пыли воин.

- Амет Эрен! - всплеснул руками Акходжа, - Сын мой!

- Отец, тебя зовет пред очи свои хан Бегадыр! - предупреждая объятия и как бы отстраняя от себя, сухо, резко, торжественно проговорил Амет Эрен.

- Свершилось! - воскликнул Акходжа, падая на колени. Прочитал молитву. Поднялся. Ударил в ладоши. Вбежавшему слуге приказал: - Позови моих сыновей. Нас ожидает властелин Крыма, наследник славы и земель ханов Золотой Орды, хан Бегадыр Гирей.

Началась суматоха сборов, но Амет Эрен, не замечая ничего и никого, сел на ковер к еде и принялся за мясо.

- Разреши и мне, сын мой, разделить с тобой твою трапезу.

Это сказал старик, с которым беседовал отец.

Амет Эрен сделал жест рукой, чего, мол, спрашиваешь? Коли пришел в дом - ешь. Глянул на старика. Изумился - копия отца. Понял наконец, кто перед ним. Историю Кара-ходжи он слышал.

- Ты брат отца?

- Я твой дядя.

- Ты теперь будешь жить у нас?

- Нет, сын мой. Мне нужно еще побывать в тысяче мест. Мир божий - совершенство божие, но о людях этого сказать нельзя.

- Мне говорили: ты заступник неверных. Я рад, что ты уйдешь. Я теперь сеймен. Я был в походе и убил пятерых казаков.

- Когда-то я тоже многих убил. Мною восхищались, и гордость распирала меня. Я был подобен надувшейся лягушке. Теперь я плачу о тех несчастных днях. Я молю бога простить меня за жестокость. Я прихожу к людям и умоляю их не идти дорогой, которую испытал и которую нашел отвратительной, ибо она дорога к Иблису.

- Ты - гость и ты — старик. Я прошу тебя замолчать. Твои слова ядовиты, а мне ничего другого не остается, как слушать тебя. Не мешай мне есть, у меня далекая дорога.

- О молодость! - простонал Караходжа. - Мы в молодости все жестоки, глухи и слепы. Я ухожу, бедный мой Амет Эрен. Мои слова не яд. Они бальзам, но, когда эти слова наконец прикоснутся к пламени твоего ума, будет слишком поздно.

Амет Эрен схватил кинжал и с силой воткнул его перед собой, пробив краешек своего халата, ковер и стол.

- Не вводи меня во грех, старик!

Глава третья

У хана Бегадыра было три брата. Ислам стал калгой, Сафат - нуреддином, младший Байран - ему было всего десять лет - именовался царевичем.

Резиденция калги - город Акмечеть, он же Симферополь. Акмечетью город назвали в честь белой большой мечети Джумаджами, расположенной в восточной части города. Мечети в Крыму были редкостью, самая древняя из них находилась в бывшей столице крымского царства - Эски-Крым (Старом Крыму). Она была построена в 1314 году.

Подати и налоги с жителей Акмечети шли в казну калги.

Резиденция нуреддина находилась в пятнадцати километрах от Бахчисарая, на реке Каче. Здесь был мусульманский монастырь, часть доходов которого шла в казну нуреддина.

Хан Бегадыр пригласил братьев в Бахчисарайский дворец на семейный совет.

Он принял братьев в тронном зале.

- Видите? - спросил он братьев.

- Что? - удивился калга Ислам.

- Меня.

- Видим, - нерешительно произнес Сафат.

- Где я?

Ислам наконец понял, о чем спрашивает хан.

- Ты на троне Крымского царства, государь.

- Где вы?

- Мы перед лицом твоим, хан! - весело откликнулся Сафат.

- Поглядите на себя, поглядите вокруг себя.

Их одежды были тяжелы от сверкающих каменьев, они стояли в прекрасной зале, украшенной золотом, серебром, коврами, драгоценным оружием, в двух жаровнях курились благовония.

- За эти три месяца царствования мы узнали, что есть наслаждение, но мы еще не изведали, что есть власть, - сказал Бегадыр. - Твой поход, Сафат, - ключ к моему царствованию, к нашему владению Крымом. Твой поход даст ответ, надолго ли мы утвердились на этих берегах. Если ты приведешь тысячи и тысячи пленных, если воины привезут великую добычу - сердца татар будут с нами. Если ты привезешь трупы своих воинов, не мы будем править - нами. Мы будем слушать беев пяти родов, слушать волю султана, его визирей, его пашей, а когда всех слушаешь, тебя уже никто не станет слушать. И все это, - Бегадыр повел руками, - уйдет от нас. Все это покажется нам сладким сном.

Пыль, топот, храп лошадей, звон оружия - и где? Перед воротами дворца.

Хан Бегадыр поднял бешеные глаза на вошедшего в тронный зал Маметшу-ага.

- Повелитель! Твой раб, сеймен Амет Эрен, посланный в Грамата-кая, прибыл и просит известить о том.

Толстые губы Бегадыра Гирея растянулись в улыбке.

- Пусть Амет Эрен войдет вместе со своим отцом.

- Повелитель! Акходжа, отец Амет Эрена, привел тебе в подарок сто отборных кобылиц. Он спрашивает: не желаешь ли ты посмотреть на лошадей?

- Желаю.

Хан встал с трона и без всякого промедления пошел из дворца. Удивленные вельможи, толпившиеся у двери тронной залы, последовали за ним: хан идет к простому сеймену? Что бы это значило?

Кобылицы - одна к одной; это было видно издали. Все в масть: литая красная бронза и золотой фонтан грив.

Перед табуном на коленях люди. Впереди седой, в белых одеждах старик.

Хан Бегадыр остановился перед ним.

- Встань, Акходжа! Что это за люди с тобой?

Спросил, а сам уже насчитал: за Акходжою семнадцать

человек. Значит, сыновья.

Акходжа поднялся с колен.

- Повелитель, ты звал меня, и я пришел. Прими же в подарок плоды наших трудов - этих кобылиц. Повелитель! Ты позвал меня одного, но я пришел к тебе с моими детьми. Я привел их к тебе потому, что все они воины. Мое сердце говорит мне: скоро будет большая война! Великий хан Бегадыр! Молю тебя, прими моих детей под свою могучую руку - и у тебя будет еще семнадцать пар рук, на которые ты можешь положиться, как на свои собственные.

Акходжа опять упал на колени.

- Встань, Акходжа! Твое сердце тебя не обмануло, ибо скоро татары выступают в поход. Мы поднимем знамя священной войны, и победы наши принесут нам стократную добычу.

Чуя спиной, как тихо и напряженно следят его вельможи за этой беседой, Бегадыр Гирей нарочито потупился вдруг и спросил так тихо, что за его спиной, стараясь не упустить царское слово, раздался шелест движения - мурзы вытягивали из халатов шеи. Бегадыр Гирей спросил Акходжу:

- Скажи мне, но скажи только то, что думаешь, а не то, что было бы приятно ушам повелителя Крымского царства. Скажи мне, Акходжа, веришь ли ты в нашу победу над неверными?

- Повелитель, я отвечу тебе сразу, чтобы раздумьем не вызвать в тебе колебания. Я отвечу, спросив тебя: разве привел бы я корень моего рода, если бы в душе у меня росло хотя бы одно зерно сомнения? Но, повелитель, мне кажется, я знаю, что тебя тревожит! И я скажу тебе: татары испытывают терпение аллаха. Вера пошатнулась. Есть такие, кто забыл о джигате109 - великом завете Магомета, кто вместо того, чтобы употребить все усилия в войне ради аллаха и пророка его Магомета, думает только о наслаждениях. Сабли многих наших мурз ржавеют в ножнах.