- Подмастерье Мехмед просит разрешения воспринять благословение от очага старца старцев. Вы все - шейх, ахи-баба, джигит-баши, старые мастера, что скажете?

Мастера сделали вид, что тяжко задумались, а калфа Мехмед от наступившей тишины заледенел, и вовремя - ведь не примерзни к земле ноги - сбежал бы!

Ахи-баба спросил, обращаясь к мастерам:

- Искусен ли в ремесле калфа Мехмед?

Мастер Мехмеда с достоинством ответствовал:

- Да, ага! Калфа Мехмед хорошо изучил ремесло.

Рука чауша вновь вцепилась в огненное ухо Мехмеда.

За ухо подвел калфу к джигит-баши. Джигит-баши взял калфу за другое ухо и притащил к мастеру, у которого калфа учился. Нужно было целовать руки. Мехмед поцеловал. Теперь мастер привел Мехмеда за ухо к ахи-баба. Еще один поцелуй. Ахи-баба спросил мастера:

- Простил ли ты ему его прегрешения перед тобой?

- Да, ахи-баба!

- Аллах милостив! Слава ему!

И вся эта процедура была повторена трижды. Уши горели, а сердце - как мотылек. Вот он перед вами - мастер цеха кожевников, жених Элиф, почтенный и уважаемый мастер, мастер, мастер Мехмед.

Глава четвертая

ЗаНыла, завыла, затосковала пронзительная музыка войны. Над визгами флейт, над гласом труб призывных, словно это канонады, - барабаны.

От огня факелов красные фески черны, как запекшаяся кровь. Языки качающегося пламени уродуют лица.

Знамена и штандарты. Значки и бунчуки.

Оружие сегодня не сверкает. Идут те, кто будет ковать и месить победу, - идут цехи Стамбула, Анатолии и Румелии. Идут третью ночь. Три дня миновало, на исходе третья ночь.

Падишах Мурад IV перед дворцом, на своем султанском месте. Он сел на него три дня тому назад и окаменел. На его лице остались одни глаза. Щеки ввалились, дергаются брови. Веки покраснели от бессонницы, но он поглощен видением. Вот оно, его могущество, его слава, его величайшие в мире завоевания.

Сановники падали в обмороки. Засыпали и валились с ног военачальники. Человеческая буря, клокотавшая перед ними, была бесконечна, музыка надрывала сердце. А он сидел. Он ликовал.

Когда поток иссяк, светало.

Султан поднялся и долго смотрел вслед уходящему последнему цеху. Мурада ждали носилки, но он сел на коня и шагом поехал в Сераль.

Он спал трое суток. Сераль встревожился. Змея интриги, завиваясь в кольца, поползла от ушей к ушам, но Мурад проснулся. Спросил:

- Все ли готово к походу?

- Империя ждет слова повелителя.

- На Багдад!

И полчища турок двинулись на Багдад.

*

Походный палач торопливо готовил инструменты пыток. В полевых условиях работать было тяжело. Работы много, и никаких удобств. Сегодня предстояло содрать кожу с живого. Палач волновался: на казни будут присутствовать сам падишах и все высшие чины Порты.

- Жертва - главный поставщик съестных припасов для армии.

Еще не произошло ни одного сражения, а султан Мурад успел потерять пятую часть своих войск - замучили кровавые поносы.

На казнь были собраны все купцы, все чинуши, от которых зависело, что нынче булькает в солдатском котле. Они-то, толстобрюхие, глядя на муки своего начальника, и хлопались, закатив глаза, мордами о землю. Мурад был доволен. О солдатском столе можно теперь не горевать. Но прошло три дня, и поставщики сами кинулись в ноги Его Присутствию падишаху:

- Государь! Мы не помышляем о наживе (“Вот уже как третий день”, - подумал, усмехаясь, Мурад), но мы неповинны в поставках плохого мяса. Больных баранов гонят из Турции.

- Кто же тогда виноват?

Вопрос султана остался без ответа.

- Если я через час не узнаю имени виновного, - сказал Мурад IV, - вы будете преданы той же самой казни, на которой присутствовали три дня назад.

Через час падишаху подали серебряное блюдо. На его дне было выгравировано имя: “Байрам-паша”.

“Великий визирь тоже человек, - подумал с печалью Мурад,-и вся его вина в том, что великому визирю денег требуется для жизни намного больше, чем другим людям”.

Приказал: “Пусть Байрам-паша оставит в Истамбуле вместо себя каймакана и едет в армию. Во время походов место великого визиря в войсках. Пример великого визиря, не убоявшегося тягот походной жизни, вдохновит армию”.

Ополченец Мехмед, лежа на земле, раздувал потухший костер. Зола разлетелась, дым стал тоньше, с головешки мотыльком поднялся огонек. Уцепился за сухой пучок травы, и вот уже два десятка мотыльков замахали горячими крылышками, облепили хворост, и родилось горячее доброе пламя солдатского костра.

Кто-то за спиной Мехмеда хохотал. Мехмед оглянулся и увидел своего ротного командира Хеким-ага:

- Ну и терпение у тебя, Мехмед. Целый час дул.

- Так ведь горит.

Хеким-ага глянул направо-налево и, протягивая руки к огню, сел рядом с Мехмедом.

- Ну как, мастер, тяжко в походе?

- Терпимо. Сказали идти - идешь, сказали спать - спишь. Как преславный падишах содрал кожу с вора, так и совсем хорошо живем, в котле густо, брюхо не ноет.

- Ты добрый солдат. Мехмед. О чем ты все думаешь? - осторожно спросил Хеким-ага.

- А я не думаю. Я в бой хочу, мне тимар нужен.

Мехмед закрыл глаза, ему вспомнилось заплаканное лицо

Элиф. “Возвращайся с победой!” - шептала она ему, а сама - руки в неразрывное кольцо и обмерла, не отпуская милого.

Вспомнилось Мехмеду ночное шествие цехов перед султаном Мурадом. Мехмед тогда видел Мурада IV впервые, лицо султана показалось ему знакомым, некогда только было гадать, на кого он похож, великий падишах.

ПАДЕНИЕ БАГДАДА Глава первая

Поход начинался худо: воевали с поносом, военачальники Мурада взяли у персов несколько малых крепостей, но до больших битв дело еще не дошло. Мурад медлил.

Мураду доносили: персы ищут союза с русским царем, за большие деньги переманивают па свою службу донское казачество.

- Падишах Сефи ищет для меня две войны, - сказал Мурад бостанджи-паше, - надо и нам поискать. Я давно уже думаю о союзе с Индией. Великий Могол Джехан - сосед падишаха Сефи, а все соседи живут между собой дурно. Я верю в твою звезду, Мустафа-паша. Отправляйся к Джехану и привези мне - войну. Нынешняя Персия не выдержит двойного удара.

Этот разговор произошел утром, а в полдень примчался гонец.

- О, великий падишах! Страшное горе постигло ослепительную империю Османов - по дороге в твою ставку умер великий визирь - Байрам-паша. Он скончался от кровавого поноса.

- Кто нюхает розу, тот терпит боль от ее шипов, - изрек падишах, горько усмехнувшись.

Мурад был доволен прискорбным известием. Байрам- паша давно уже состарился. Во время войны государству нужен правитель не хитрый, а властный, не юла - таран.

Не дождавшись назначения нового великого визиря, бостанджи-паша отбыл в Агру - столицу Джехана. Как бы Мурад IV не передумал. Быть у него великим визирем да во время войны - все равно что сидеть в зиндане смертников. Узнав, что бостанджи-паша в пути, Мурад вызвал к себе янычарского агу.

- Все мы скорбим о нашем несравненном Байрам-паше, однако кормила государства не должны оставаться без кормчего. Великие печати империи я, султан Мурад IV, передаю тебе, мой верный воин Махмуд-ага. Отныне тебе должно именоваться следующим образом…

Мурад перевел глаза па своего историка Рыгыб-пашу, и тот произнес полный титул великого визиря:

- Достопочтенный визирь, советник заслуживающий величайших похвал, на коего возложена обязанность управлять народами; устраивающий дела государственные с редкою прозорливостью, учреждающий важнейшие выгоды человеческого рода и всегда достигающий своей цели; полагающий основания царства и его благоденствия и утверждающий столпы его великолепия и высокого его жребия; возносящий на высочайшую степень славу первого из всех царств и правящий степенями халифатства, Махмуд-паша, осыпанный милостями своего повелителя, величайший из визирей, достопочтеннейший, полномочный и неограниченный, - да продлит бог его счастье, и да процветет его власть!