- Значит, ты и есть мои реайя! - захохотал Мехмед. - Ну, брат, трудись на славу. Через год приду и взыщу то, что причитается господину.

Ничто не могло расстроить мастера Мехмеда. Мастер Мехмед ходил в женихах.

Это известно всему белому свету - в Турции женятся ради свадьбы. И Мехмед хотел, чтобы у него было все по обычаю отцов.

За хорошую плату - что стоило мастеру кожевенного Цеха, тимариоту, вернувшемуся из победоносного похода, выкинуть из кошелька золотой - Мехмед купил услуги лучшей гирруджи Истамбула.

Гирруджи - женщина, выглядывающая невест. Гирруджи рыскают из бани в баню, врываются в дома совершенно незнакомых людей, сулят наслаждения рая и ада - кому что по вкусу, - влюбляют, охаивают… Без гирруджы никак нельзя! Кто же из турок женится без гирруджи?

Гирруджи, услуги которой купил мастер Мехмед, разумеется, пронюхала; Мехмед ходил с Элиф на богомолье в Мекку, - но она честно зарабатывала свой хлеб и побежала мыться в баню следом за Элиф, а из бани, взмыленная как лошадь, помчалась к изнывающему Мехмеду.

- Масхаллах! - закричала она ему в лицо. - Твоя Элиф - это Масхаллах!

Она должна была сказать именно так, но именно это и хотел услышать мастер Мехмед. Масхаллах - чудо божье! А Элиф - конечно же, чудо божье. Сердце у Мехмеда забилось с таким неистовством, что в глазах у него потемнело, и гирруджи пришлось побрызгать ему на лицо водою.

Мастер Мехмед попытался нарисовать себе образ более чарующий, нежели образ Элиф, но ничего не получилось.

Тем более что невесту свою наш тимариот не видел с того самого дня, как был объявлен женихом.

О, Элиф!

Она была не только изумительна, оиа была изумительна сверх всякой меры. У нее ни отца, ни матери, ни дядей, ни тетей, она была богата, и за нее не надо было платить агирлих. Агирлих - сумма денег, равная весу невесты. А ведь Элиф на полголовы повыше долговязого мастера Меххмеда. Кто же знает, сколько она весит? Возможно, первый муж ее помер именно оттого, что надорвался на агирлихе.

с- *

День свадьбы прибыл, как падишах прибывает в столицу из победоносного похода. Тимариот и мастер Мехмед, едва солнце достигло зенита, поскакал к дому невесты на белом, арабских кровехг коне. Копя должен дарить отец невесты, а так как отца у невесты не было, она сама подарила будущему супругу превосходного скакуна.

Дом невесты - нараспашку. Глядите, люди. Пусть дети ваши передадут своим детям всю правду об этой свадьбе, и правда покажется им сладкоречивой сказкой, ибо пышностью свадьба Элиф и Мехмеда напоминает морскую пену, величием - неприступные кавказские скалы, размахом - аравийскую пустыню, блеском - само святое солнце.

Народ теснился на женской половине дома невесты.

Подарки жениха были выставлены по обычаю за железной решеткой на дубовом столе, прикованном к полу, чтоб кого на грех не навести.

Мехмед дарил Элиф: серебряный столовый сервиз с чеканкой. Перстень с алмазом, серьги с рубином, браслеты с изумрудами. А надо всем этим богатством - диадема, которой цены нет. Золотые олени скакали на этой диадеме двумя стадами, друг на друга, к вершине, на которой сияло солнце. Копытца оленей - черные гранаты, в золотом диске солнца, в тончайших прорезях горели мелкие, удивительно подобранные и ограненные бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды - настоящее солнце.

Диадему прислал Мехмеду на свадьбу его друг, ювелир молдавского господаря мастер Сулейман.

Народ теснился вокруг стола подарков, и вдруг клики, будто взорвалась бочка с порохом, - жених приехал.

Жених в поясе оса, в плечах вол. Грудь - барабаном. Руки тяжелые, толстые. Обнимет - обомрешь.

Жених направился в покои невесты.

- Масхаллах! - восхищенно заохали зеваки, но вдруг кто-то негромко, почти на ухо, сказал Мехмеду:

- Мне жаль Элиф. Какой увалень достался ей!

Мехмед быстро оглянулся. И бросил в сторону порицавшего из мешочка горсть серебра.

И обомлел:

- Мурад! Дружище! Ты все-таки пришел поздравить меня! Вот молодец! Ступай к гостям. Тебе первое место! Это говорю я, жених.

Мурад засмеялся.

- До чего же ты счастливый!

- О-о-о! - только и сказал Мехмед.

Мурада оттерли от жениха. А он, не обращая внимания на толчки, стоял и смотрел в спину Мехмеду. И тот обернулся, нашел его среди людей и поприветствовал, подняв над головой свои ручищи.

- Этот человек поделился со мной своей удачей. Все будет хорошо, если ему будет хорошо.

Так сказал Мурад себе с надеждой, он был пьян, ибо хотел придавить в себе тягостную тревогу - его сын, наследник, жизнь его, тяжело болел.

*

Башнеподобная Элиф, словно розовое облако, стояла на площадке второго этажа и ждала суженого.

Боже мой! Бедняжка испытывала все это во второй раз, но ничего не могла с собой поделать, не то чтоб разволновалась - окаменела. Мехмед взял ее за ледяную руку и провел в покои, где она должна была сесть на свадебный трон.

Мехмед вел свою Элиф за руку, не чуя земли под ногами. Посадил ее на трон, не смея даже к вуали прикоснуться - впрочем, все шло как надо, именно такое поведение и предписывалось законами церемонии. Но Мехмед был Мехмед, ему пора было удалиться из покоев невесты, а он не мог, его терзали сомнения, а вдруг - чем черт не шутит, а вдруг Элиф подменили? О эта проклятая розовая тряпка! И лица не разглядишь. Правда, Элиф была по-прежнему не мала… И все же Мехмед в отчаянии прошептал розовому чучелу, застывшему на троне:

- Ежели ты - Элиф, покажи мне пальчик!

Да, у них все шло по правилам. Мехмед почти месяц не видался с возлюбленной! Он бегал под ее окошко, и она, спрятавшись за шторами, показывала ему свой пальчик. Был он, этот пальчик, - знак любви, чрезвычайно смелый для турчанки.

О, Элиф! Она и теперь не была жестока с ним. Пальчик мелькнул среди розовых кружев. Мехмед, вполне счастливый, бросился вниз по лестнице, к друзьям, ожидавшим жениха на мужской половине.

В комнату невесты, давясь, падая, перелезая друг через друга, хлынули женщины.

Им нужно было посмотреть наряд, трон, диван - будущее ложе супругов.

Смотрины продолжались не менее четырех часов, Элиф сидела на своем троне, подняв с лица вуаль, не шевелясь. Все четыре часа! Лицезрейте!

На своем пиру Мехмед угощался на славу. И все же он был не совсем доволен. Мурад на пир не пришел. Появился теперь, а на пиру его нет… И когда хмель стал одолевать Мехмеда и он, думая о загадочном друге своем, разобиделся вконец, явились вдруг люди. Внесли два сундука.

- Наш повелитель, твой друг Мурад приносит в дар тебе, мастер Мехмед, - сказал тот, кто пришел с носильщиками, - эти два сундука. Один - тебе, другой - твоей жене. Наш повелитель приказал тебе быть счастливым. Он помнит о тебе.

Посланец поклонился пиру и тотчас удалился вместе с носильщиками.

Гости были озадачены, а Мехмед больше других. Вечный ученик улемов прислал два сундука подарков? Впрочем, надо посмотреть, что в этих сундуках.

Открыли - отшатнулись.

Для невесты - драгоценные материи, золотые украшения.

В сундуке для Мехмеда - воинские доспехи, сабля с рукояткой, усыпанной бриллиантами, полный набор инструментов кожевника (на каждом клеймо султана) и высокий кожаный мешочек с золотыми монетами.

Мастера, приглашенные на пир, ахи-баба, шейх, высокомерные и насмешливые, глядели на Мехмеда со священным ужасом. Они догадывались, кто был другом этого беспутного калфы, которому вдруг так стало везти.

Мехмед стоял неподвижно, глаза его расширились, словно он собирался объять одним взором все звезды неба.

Ахи-баба первым пришел в себя. Поднял кубок:

- За одарившего нашего товарища Мехмеда, за помнящего нас, кожевников, за все его благодеяние!

И тут раздался голос имама, зовущего на молитву.

*

Молитва закончилась. Путь жениху в гарем был свободен. Он бросился через двор на половину жены. Друзья мчались за ним, колотя его по спине кулаками и старой подошвой - от сглаза и скуки. Не дай господи заскучать в гареме!