— Она, наверное, неплохо проводит время.

Он подвез меня к дому. Я бы предложила ему яичницу и чашку кофе. Но не могла же я сказать Алексу, если он проснется, что мы с офицером таким-то искали нашу кошку Марту. Я придумала это имя для правдоподобия, чтобы звать во время поисков.

За несколько недель до ареста я проснулась в три часа ночи. В окно спальни ярко светила луна. Алекс всегда закрывает ставни, когда идет спать, а тогда он забыл. Вся комната была залита серебряным светом. Вместо того, чтобы встать и спуститься вниз, я повернулась к Алексу и стала на него смотреть. Глядя на него спящего, спрашивала себя, долго ли он пробудет со мной. Сколько я смогу еще терпеть?

Я погладила его брови указательным пальцем и поцеловала в нос. Если этот брак для тебя что-то значит, сказала я себе, веди себя, как сейчас. Я потерлась лбом о грудь Алекса, дотронулась ногами до его ног. Он обнял меня за талию и скоро я снова уснула.

Несколько дней после этого я вела себя лучше некуда. Старалась улыбаться, когда он приходил вечером домой, расспрашивала, как прошел день, а после ужина смотрела с ним телевизор. Мы вместе шли спать. Я первая начинала секс, хотя раньше слишком редко это делала, но теперь мне хотелось быть как можно ближе к Алексу. К несчастью, его с трудом удавалось растормошить.

Что и говорить, он не отвечал на мою чистосердечную привязанность. Он был скуп на чувства, отплачивая мне за предыдущие недели или, может, не очень доверяя моей появившейся сердечности.

Утром в день ареста я надела юбку, купленную несколькими днями раньше, Алекс ее не видел. Она была кофейного цвета, короткая, намного короче моей обычной длины, сзади был разрез. Еще надела шелковую блузку, новые колготки и лучшие туфли на трехдюймовых каблуках. У меня красивые ноги. Алексу они страшно нравятся. Сейчас мне кажется пустым и глупым, что пыталась добиться благосклонности Алекса, напоминая ему, какая я привлекательная и сексуальная женщина. Своей жизнерадостностью я не завоевывала его внимания. Может, для этого нужны шестидюймовые каблуки?

Проходя по кухне, я смутилась при мысли, что заигрываю с Алексом. Он поднял глаза от тарелки с кашей и сказал:

— Эта юбка слишком короткая.

— Нет. Сейчас все юбки стали короче.

— Выглядит дешево.

— Не придирайся, — сказала я и села напротив.

Он опустил ложку в тарелку.

— Мне сейчас не до твоего дерьмового трепа, Рита. Носи, что хочешь.

Встал и вышел, оставив наполовину съеденный завтрак.

Я просто хотела сказать, Алекс, что пробую завоевать твое внимание. Пойми, ради Христа, что я иду к тебе.

Остаток дня был странным, лихорадочным. Мне казалось, что в этот день на моем пути была натянута невидимая проволока, о которую я весь день спотыкалась. Я шла на работу и вспоминала утреннюю обиду. Еще нет и девяти, а я уже попробовала соблазнить мужа и потерпела провал.

Все утро у меня кружилась голова. Боялась смотреть людям в лицо. Мне казалось, что они заметят в моих глазах что-то безумное. Во время обеденного перерыва вышла прогуляться. Гулянье помогает. Если я двигаюсь, то нервная дрожь проходит. За время моей прогулки произошло два события. Первое — я сама оплатила чек, чего не делала никогда. Всегда отдавала чеки Алексу. Он оплачивал счета, а я брала в банке столько денег, сколько было нужно. В тот день мне почему-то захотелось взять в банке деньги и купить пару дорогах туфель, а оставшиеся деньги отдать Алексу.

Когда кассир вручил мне конверт с деньгами, я не положила его ни в бумажник, ни в сумочку. Просто засунула восемь тысяч долларов в карман юбки. Мне нравилось, как пачка трется о ногу.

Выйдя из банка, пошла по улице мимо магазина готовых блюд. Перед одной из дверей девочка-китаянка отказывалась войти внутрь. Отец заставлял ее. Она была в розовом платье с воротником, похожим на детский нагрудник, в белых носках и черных лакированных туфельках фирмы «Мэри Джеймс». Я остановилась на тротуаре посмотреть. Ее отец, склонившись над ней, то и дело выкрикивал какое-то китайское слово и показывал на дверь. Она качала головой и продолжала стоять, неподвижная, как пожарная колонка на тротуаре. Отец открыл дверь, и до меня донесся запах салями, уксуса и жженого кофе. Девочка медленно повернула голову, спокойно осмотрела улицу, как будто прикидывая, куда еще можно пойти. Ее самообладание меня просто потрясло. В конце концов отец подхватил ее под руки и впихнул внутрь. Она, конечно, поддалась, но с той же непоколебимостью на лице. Казалось, даже если бы на нее напали гангстеры, она сохранила бы эту непоколебимость.

Я постояла еще минуту, преклоняясь перед силой воли этой маленькой девочки и ее спокойствием в отношениях с разъяренным отцом. Даже несмотря на любовь к отцу, она не сдалась.

Когда я вернулась на работу, шесть или семь женщин окружили стол секретаря. Одна из них помахала мне рукой еще до того, как я вышла из лифта.

— Прочти.

Это был приказ о запрете на юбки с разрезом, или на юбки-брюки, то есть на то, что мы называем кюлотами. Они вновь появились несколько лет назад. Президент фирмы смущался — он так и сказал «смущался», — при виде некоторых сотрудниц, одетых в такие юбки. Он понимал, что некоторые юбки с разрезом более приемлемы, чем другие, но он не хочет издавать приказ на каждый отдельный случай, и с этого дня все юбки с разрезом запрещены. Он надеется, что мы усвоили: успех нашего бизнеса зависит от профессионального имиджа. Юбки с разрезом не соответствуют этой задаче.

Секретарь, высокая блондинка по имени Долорес, откинулась в кресле и переплела свои длинные ноги. «Мистер Холл собирается обходить всех и проверять, нет ли разреза на юбке? А если обнаружит разрез, должны мы тут же отправляться домой?»

Я работаю финансовым директором в рекламной компании: объявления о найме на работу или с предложениями услуг. Сейчас компанию возглавляет сын ее основателя. Мистеру Холлу около шестидесяти, он доброжелательный и по-отечески заботливый руководитель. Отец семейства, который радуется горячему нраву своего сына, но надеется, что дочери будут скромными и сдержанными.

Все мужчины-руководители — распутные типы, высокомерные, индивидуалисты. Женщины, чтобы сделать карьеру, работают как лошади. Продвигаются те, кто не высовывается. Они говорят тихо и всегда обдуманно, одеваются консервативно. Все клиенты национального масштаба, которые обычно закупают целую рекламную полосу в воскресных номерах «Таймс», обслуживаются только мужчинами. Я пыталась с этим бороться, возможно, чересчур активно. Несколько раз выступала на собраниях, где обсуждались кандидатуры на вакансии, но у меня ничего не получалось. Со мной не соглашались, все доводы не принимались во внимание. Кое-кто из мужчин переглядывался, когда я открывала рот. Со временем я стала вести себя сдержаннее. Потом начала прилично зарабатывать и уже не хотела потерять свою должность. Теперь старалась меньше говорить и больше слушать. На собраниях принимала то же выражение лица, что и у всех женщин: заискивающе-благодарное. Думаю, мистер Холл принимает на работу только сладкоречивых женщин, они никогда не скажут, что думают. Теперь подозреваю, что если к нему и попадают другие женщины, то он их переделывает.

Юбки с разрезом. Не сомневаюсь, этот запрет был искренним.

Кроме меня, финансами в руководстве компании больше никто не занимался. Я знала, что должна была вести себя как директор, а не как секретарь — нужно было мягко улыбнуться и послать все к черту. Но Долорес казалась такой привлекательной в своем кресле. У нее красивые ноги и большой бюст. Она была большой любительницей юбок с разрезом и страшно разозлилась. Это она настояла, чтобы мы все вместе во время перерыва пошли выпить.

Понятно, что у меня с ними не было ничего общего. Я даже никогда с ними не обедала, но сейчас мне захотелось пойти. Алекс отверг меня и мои нога, китайский папочка тиранит свою дочь, мужчина издает приказ о запрете юбок с разрезом — с меня хватит! Думала, что можно покататься после работы, поехать по 80-му шоссе на запад, но испугалась остаться наедине со своими мыслями. Чего захотелось, так это напиться в компании женщин. Напиться и отключиться.