— Если он чех, значит, и рисует по-чешски, — возразил сын с искренним возмущением.

Но мы всё-таки стали играть в пожарных. И о сером тоне я так и не написал другу, а только горячо поблагодарил его за прекрасный подарок, доставивший нам столько эстетического наслаждения.

У нac были билеты на дневной спектакль в театр имени Йозефа Каэтана Тыла[3]. Мы могли идти со спокойной совестью, потому что в гости к сыну пришла девочка в очках — его новая подружка из парка.

Звали её Божена, у неё были веснушки и острый носик. И была она очень разговорчивая, но это ничего, ведь мы-то уйдём в театр.

— Мы идём на «Скупого»[4], — сказали мы, — а вы тут поиграйте с Боженкой.

— На «Скупого»? — спросила Боженка: она страшно удивилась и смотрела на нас во все глаза — что мы за люди?

Когда мы вернулись, события шли своим чередом. Никто не обращал на нас внимания, мы были лишними. В ванной шло представление, а мы стояли за дверью и слушали, поскольку у нас не было билетов.

Неизвестно, которое шло действие, кажется, третье. А может быть, и четвёртое.

Действие (третье):

Она: Дайте мне это!

Он: Не дам!

Она: Ни одной сливы?

Он (сурово): Нет у меня!

Она: Умоляю вас, дайте хоть немножко варенья для моей больной матери.

Он: Варенья нет!

Она (в отчаянии): Даже если я встану на колени?

Он (непоколебимо): Становитесь на здоровье. Мне все равно.

Она: Ну вот я на коленях. Сжальтесь хоть над моей больной матерью!

Он: Не могу. Нет варенья… Прощайте.

И неизвестной женщине пришлось в отчаянии удалиться. Мы сообразили, что это конец, постучали в дверь ванной и говорим:

— Добрый вечер, дети! Это вы так играете?

— Да, — отвечают они, — мы играем в театр. Мы играем в «Скупого»!

У них даже занавес был — синий халат. В первом ряду сидела губка, во втором круглое мыло и на галерее — тоненькая зубная щётка со своим супругом, тюбиком «Калодонт».

Весь день они наслаждались искусством, а в антрактах слушали, как капает в ванну вода.

А у нас не шла из головы несчастная больная мать. Как же это дети отвергли мольбы её дочери, дали уйти ей с пустыми руками, без варенья…

Знаете: дети совершенно не владеют законами драматургии; ведь эта пьеса, в сущности, не имела конца.

Скупому надо бы перевоспитаться, отдать больной матери варенье — абрикосовое или клубничное.

И к финалу ей бы следовало выздороветь.

А так в этой драме не было выхода.

На нашем дворе валяется старый ящик, и в нем поселились супруги. Ящик прикрыт полотенцем — это всего-навсего крыша. Кроме того, там есть всякая мебель, хотя вы её, возможно, не видите. Её никто не видит, кроме супругов — Божены и Человечка, обитающих в этом доме. Вы и представления не имеете, сколько там разных вещей: даже картины висят на стенах.

А раз как-то — вы и этому не поверите — из трубы шёл дым.

Супругов не видно. Очевидно, потому, что в доме нет окна. Впрочем, окно, пожалуй, есть, потому что Божена как-то стирала занавески и вешала их. Наверное, есть там всё-таки какое-то окошко.

При домике садик — жалкий пражский неказистый садик: треснувший цветочный горшок с увядающей фуксией.

Когда супруга Божена поливает садик, супруг Человечек читает в ящике газету и спрашивает:

— Жена, поливаешь?

— Поливаю, муж. А что нового в газетах?

— Да ничего, — отвечает муж. — Сама знаешь…

Потом жена возвращается в ящик, и муж солидным тоном говорит:

— Жена, включи радио!

Тогда из ящика несётся пение, голоса, иногда даже нечто вроде атмосферных помех.

— Жена, выключи! — кричит муж. — Опять какая-то сифония.

— Сифония? — озабоченно спрашивает жена. — Всё время сифония?

— Когда выключаешь радио, сделай «щёлк»! — говорит муж. — А скоро обед?

— Я тебе сюрприз приготовила! — отвечает жена. Супруги садятся за стол. Из ящика доносится чавканье.

— Жена, — говорит муж, — сбегай, пожалуйста, за пивом. Что-то меня потянуло на кружечку «Праздроя»…

Супруга выкарабкивается из ящика и направляется к мусорным бачкам, где продают пиво. Муж кричит ей вслед:

— Счастливого пути, а я пока поиграю на рояле.

Жена возвращается, и муж пьёт пиво.

— А теперь, жена, пойдём спать, — говорит он, — поцелуй меня…

В ящике слышно чмоканье.

А на дворе светит осеннее солнышко, и увядающая фуксия в треснувшем горшке тянется к нему своим маленьким красным сердечком.

— Господи, муж! — воскликнула Божена в один прекрасный день. — Ведь у нас ещё не было свадьбы!

— Верно, не было, — ответил супруг, — я совсем об этом позабыл.

— Обо всём приходится думать самой, — сказала Божена, всерьёз расстроенная.

Так у нас на дворе случилась свадьба.

Дело не обошлось без нашей привратницы, женщины дебелой, проницательной и неприступной, с весьма чёткими взглядами, которые она высказывает без околичностей. Жила она одиноко, и её интимная жизнь оставалась тайной для всех жильцов. Поговаривали о каком-то Милославе Петраке, старшем сержанте, и старожилы связывали с этим именем какую-то давнюю, неясную и сентиментальную драму. Может быть, это была всего лишь домашняя сплетня, почтенный возраст придал ей достоверность и достоинство; только те, кто заходил в гости к привратнице, видели на стене рядом со старыми часами фотографию мужчины в военном мундире времён первой республики[5]… С самой привратницей мы виделись только по утрам в воскресенье. Тогда она сидела у своего окна на первом этаже в красном шёлковом платье, и эта краснота заполняла весь оконный проём, и всем нам было её немного жаль, несмотря на её здоровое, мясистое лицо и равнодушные глаза под потным лбом.

Когда на нашем дворе готовилась свадьба, привратница мыла лестницу. Это было действие первое. Кроме того, она всё слышала — и это было второе действие.

— Жена, — сказал муж, — ведь у тебя нет фаты!

— О, я несчастная! — всплеснула руками невеста. — У меня и вправду нет фаты!

— Ну, вот, — сухо заметил муж, — и очень плохо. Значит, свадьбы не будет. Без фаты нельзя.

У жены чуть дрогнули губы, — видно, она очень радовалась свадьбе, а теперь всё расстраивалось.

Тут-то и вмешалась наша привратница. Она повернулась к ним от своего ведра, красная, толстая и рассерженная:

— А ты женись на ней, и баста, шалопай ты эдакий! Вы только посмотрите на этого барина — без фаты, видите ли, нельзя! Нет, уж ты не выкручивайся, хитрая лиса!

Муж испугался и тотчас уступил.

— Ладно, — сказал он дрожащим голосом, — тогда, значит, я на тебе женюсь…

На том и кончился обряд. Но Божена не успокоилась:

— А теперь надо поехать в свадебное путешествие, — сказала она с жаркой надеждой. — После свадьбы всегда путешествуют.

В эту минуту привратница выпрямилась над своим ведром со щелочной водой, жалостливо посмотрела на парочку — и кто бы мог подумать, что у неё такой мягкий, приятный женственный голос!

— Идите сюда, — сказала она этим голосом, — я открою лифт… Прокатимся два раза наверх и вниз. Вот и будет вам свадебное путешествие.

Но прокатились они целых четыре раза, до самого шестого этажа, потому что ведь свадебное путешествие должно быть долгим. И привратница ездила с ними, потому что, как гласит инструкция, детям запрещено пользоваться лифтом без взрослых.

— Люби её, малыш, — сказала она, когда они втроём вышли из лифта. — Не обижай её, озорник!

И лицо у неё было такое, будто всё это вовсе не шутка.