Я спросил Кешу на прощанье, не скучно ли ему на Колыме? Он удивился вопросу. У него триста шестьдесят пастей было расставлено на песцов. Семьдесят два песца он упромышлял в последнюю зиму. Скучать времени нет. Каждый день кто-нибудь из соседей несет песца к фактории. Принес сосед одного песца, вот и хочется Кеше на завтра двух принести. Не на купцов работает, на свою советскую власть!

Колымчанин, видимо, устал от долгого разговора и собирался уходить. Вошел старпом, услышал конец нашей беседы и сказал мне:

— Запишите так: Кеша — первый человек на низовой Колыме! Он ее знает, как каждую морщину на своей ладони. Кеша встал и, прощаясь, сказал:

— Запиши: Кеша один здесь Четвериков из всей Коимы, по отечеству Петрович, и жена моя Марфа Гаврильевна. Такой больше нет на Коиме!

От Якушкова я узнал, что в Нижне-Колымске живет участник борьбы с колымской белогвардейщиной в годы гражданской войны.

Отправляюсь к нему на край города. Дом партизана Багалая оказывается таким же, как и все в Нижне-Колымске: он сложен из ровных бревен, с пологой крышей, с ледяным окном вместо стекла и так же, как и другие строения, сверкает ледяной штукатуркой.

Хозяин, высокого роста, сильный красивый человек, встретил меня у дверей дома, приветливо пригласил к себе и сразу стал угощать погребной нельмой и строганиной из свежепойманной подлёдной рыбы. Я сказал, зачем пришел к нему. И Багалай, помолчав несколько минут, словно собираясь с мыслями, стал рассказывать о драматических эпизодах гражданской войны на Колыме…

…Восьмые сутки шел человек на лыжах с горы на гору колымской тайгою. В заплечном мешке лежали спички, патроны для берданки, плитка кирпичного чаю и небольшой котелок для варки пищи.

Полярная ночь кончилась. На короткий срок солнце поднималось над тайгой. Но оно еще не грело. Только на вытянутых ветвях сланца-кедровника клубился кружак, горевший солнечными бликами, как при закате ледяные окна якутской юрты. В безоблачную ночь ослепительно сияли звезды и серебрился Млечный путь. Глядя на него, человек вспомнил чудесную сказку, рассказанную ему матерью. Млечный путь — это лыжный след якутского богатыря Моксогола (Сокола) — сына неба. Богатырь гнался за любимой девушкой. Вот и остался широкий след в небе, высоко над тайгой…

Глядя на звездную полосу Млечного пути, человеку взгрустнулось: ему приходилось не гнаться за любимой, а уходить от нее. Девушка Марьячан жила около озера Тала-Кюэль и спорила с ним красотой. Черные косы Марьячан отливали синевой, ее смугловатое лицо было обожжено ветрами. Движения ее восхищали ловкостью. Она умело управляла конем, была замечательным товарищем, и не было ничего краше ее быстрых темнокарих глаз.

Багалай шел восьмые сутки, не встречая людей. Изредка попадались следы сохатого. Шел днем и ночью. Ложился спать, когда выбивался из сил. Вставал, когда чувствовал, что коченеет от мороза. Разводил костер, сушился, согревался чаем и после короткого сна устремлялся дальше в горы. О нем говорили, что у него «беличья» память. Летом белка запасает на зиму желудей, грибов, кедровых орешков. Она прячет их под корой, меж ветвями или в дупле первого попавшегося дерева. А зимой, когда приходит нужда, белка безошибочно отыщет в тайге деревья, где спрятала свои запасы.

Багалай шел с горы на гору, и каждый камень был знаком ему. Там, где снег был прибит ветрами, лыжи разбегались, и человек двигался медленно. Густая шапка его прямых невьющихся волос сползала на невысокий лоб. Собачья опушка пыжикового малахая обрастала сосульками. Время от времени Багалай привычно откидывал малахай на плечи, и он свисал на зеленой яркой шелковой ленте, подаренной девушкой из Тала-Кюэля.

На ременном его поясе болтался самодельный нож якутской работы из берданочного штыка. Рукоятка была сделана из корня березы. Безвестный мастер искусно выгравировал иглой тонкий рисунок на березовой рукоятке и залил его оловом. Распластав сильные ноги, скакал на рукоятке ножа сохатый, вспугнутый охотником.

Родители Багалая кочевали с Олоя на Большой и Малый Анюи. Отец Багалая слыл метким стрелком и добывал пропитание охотой. Семья Багалая была большая и бедная. Кочевать приходилось подолгу, ездовых оленей нехватало. Чтобы не мытарить детей, родители сажали их на нарты, где помещался скарб, а сами шли всю дорогу пешком.

Багалай покинул родную урасу[7] когда ему было всего лишь одиннадцать лет. Приезжал к ним купец Епимах Жохов. Купец привозил с собой спирт, табак, кирпичный чай и подарки — дешевые ситцевые платки. Он охотно вел «капсе», — рассказывал всякие новости. Послушать его собирались якуты из соседних урас. Епимах Жохов давно обратил внимание на Багалая, часто угощал мальчугана конфетами. А однажды купец попросил родителей отдать ему Багалая на воспитание. Родители согласились: Багалай был восьмым едоком в семье. Мальчику же было все равно, его даже прельщала поездка в незнакомый город…

«Хорошего работника и за большие деньги трудно на Колыме подыскать, ребенок вырастет, будет мне даровым работником», — рассчитывал купец, развалясь в кибитке, запряженной сытыми оленями.

С большим обозом пушнины, накупленной Жоховым за бесценок у якутов-охотников, приехал в Средне-Колымск маленький Багалай. Мать всплакнула на прощанье и, поглядев вслед, пошла в урасу чинить прохудившиеся торбаза.

Мальчик у купца выучился грамоте. А на второй год купец заставил его работать: пилить дрова, чистить двор, косить и возить сено, неводить… Работал Багалай без платы, за еду и одежду, восемь лет. Стал большим и рослым молодцом. Надоело молодцу батрачить.

Задумал уйти от купца.

В тот год строилась средне-колымская радиостанция. Багалай поступил на строительство пильщиком, потом стал матросом. Хаживал на катере из Среднего до самого устья Колымы, изучал реку, сделался известным лоцманом.

В семнадцатом году пришла на Колыму весть о великой революции. Вместе с колонной бывших политических ссыльных Багалай шагал к могилам борцов революции, погибших в колымской неволе, и впервые слушал речи о свободе и справедливости.

Потом на Колыме появились белые.

Багалай жил тогда у оседлых якутов в Унарве, в Байдунском наслеге. Далеко по тайге пошла весть о том, что офицер Шулепов расстрелял в Средне-Колымске девять коммунистов и захватил власть в свои руки. Он ставил свечи перед иконами, пил водку и, когда проходил запой, ездил по Колыме собирать «дань» с якутов и русских.

Помощником у Шулепова был Белоницкий.

Летом Белоницкий собрался с награбленной казенной пушниной бежать в Америку. Он давно сторговался с американскими контрабандистами. Но американскую шхуну не выпустили полярные льды. Она зазимовала у чукотских берегов. Белоницкий зимним путем на собаках вернулся в Средне-Колымск. Шулепова в Среднем не оказалось. Он был на Абыйской стороне.

И тогда случилось неожиданное. То ли знал Белоницкий, что власти белых всюду пришел конец, то ли на самом деле явилось к нему запоздалое раскаяние, но собрал он белогвардейцев и сказал им:

— Я был белым. Это моя ошибка. А теперь хочу оправдать себя работой за советскую власть. Призываю всех колымчан бороться за укрепление советской власти на Севере.

Выслушали люди Белоницкого и решили присоединиться к нему. Тогда он послал арестовать Шулепова. Злодея доставили в Средне-Колымск.

Бывший адъютант Шулепова — офицер Канин тоже перешел на сторону победителей. Он вызвался поехать на Абый на разведку, чтобы ликвидировать банду офицера Деревянова, орудовавшую на Индигирке.

Белоницкий набрал отряд колымской молодежи, роздал им ружья и выступил зимней дорогой из Средне-Колымска в Абый. Морозный ветер обжигал лицо, дышалось трудно, коченели пальцы рук и ног… Над разгоряченными оленями стояли облака пара.