На следующее утро Жак и Жонатан поспешили к набережной, где принялись вновь расспрашивать любезного таможенника. Увы, ничего нового тот сообщить не мог. Предстояло определить распорядок свободного дня. Эдмон Р. предложил речную прогулку по Гаронне. На том и порешили. Молодые люди сели в лодку напротив гостиницы «Нант», рядом с огромным подъемным краном.

Лодка направилась к Бордоскому мосту. Эдмон Р., чисто южный темперамент и разговорчивость которого были поистине неудержимы, служил проводником, к вящему удовольствию своих парижских гостей.

— Вы, наверное, полагаете, — начал он, — что этот мост самый обычный?

— Разумеется.

— Так вот, друзья мои, знайте же: он одновременно и казарма.

— Казарма?!

— Да-да, причем преотличнейшая казарма! Под настилом спокойно можно разместить шесть тысяч человек.

— Как?! Шесть тысяч человек? — поразился Жак.

— По меньшей мере шесть тысяч, — подтвердил Эдмон.

— Только не подавай виду, что сомневаешься, — вмешался Жонатан, — а то он сейчас скажет: двадцать тысяч.

— Ну, если это шесть тысяч гасконцев, тогда дело другое!

Отдав дань восхищения смелому конструкторскому решению арок моста, гости направились к Бак алану, откуда вернулись по длинной набережной к зданию Биржи, не отличавшемуся, кстати, особой привлекательностью. Эдмон не поленился показать парижанам древний собор, который не найти в перечне археологических достопримечательностей города — и, заметим, совершенно справедливо. Затем прогулка привела молодых парижан к башне Святого Михаила, где хранятся необычные скульптуры, изображающие реально существовавших людей. В частности, гости обратили внимание на статую портового грузчика, легендарного силача, который однажды взвалил на плечи вес, превышавший три тысячи фунтов[61].

— Ого! Три тысячи фунтов! — Жак по-прежнему был недоверчив. — Так сколько же весит у вас килограмм, в Гаскони?

— Вы напрасно сомневаетесь, — парировал Эдмон. — Говорю же: три тысячи фунтов, если не все четыре!

— Так-так.

— Не дразни его, — взмолился Жонатан, — а то сейчас услышишь: пять тысяч фунтов!

Эдмон пожал плечами; как истый южанин, он находил такие подвиги явлением вполне естественным.

Завершился этот день в театре: молодые люди слушали «Гугенотов»[62] в исполнении провинциальной труппы.

Воскресенье, которое пришлось на восьмое августа (отметил с болью в сердце Жонатан), не принесло никаких известий о мифическом судне. Эдмон Р., оказавшийся в затруднительном положении из-за необходимости развлекать весьма и весьма удрученных гостей, решил организовать экскурсию на берег моря в Аркашон. Жонатан воспротивился: ему казалось нелепым продолжать подготовку к путешествию в Шотландию, забирая все больше и больше к югу. Но пришлось подчиниться воле большинства. В понедельник утром трое молодых людей сели в поезд южного направления — и через несколько часов прибыли в пункт назначения.

Лагуна Аркашон действительно заслуживает внимания. Высокие песчаные дюны, поросшие вечнозелеными соснами, тянутся длинными и правильными рядами. Воздух напоен животворным и целебным ароматом смолы. Некогда дикий, сейчас этот уголок постепенно становится цивилизованным, и господин Кост, приступивший здесь к разведению устриц, способствует тем самым увеличению местного населения.

С девятого по двенадцатое августа наши туристы объехали все окрестности на маленьких тамошних лошадках. Один день был целиком отведен купанию в теплой воде, фосфоресцировавшей к ночи. Завтракали на маяке, стоящем у входа в Бискайский залив. Это была самая южная точка, которую суждено оказалось посетить Жаку и Жонатану.

В четверг телеграмма, посланная на имя Эдмона Р. одним из его служащих, известила о прибытии «Гамбурга».

— Надо ехать! — заявил Жак. — Едем!

— Но…

— Никаких «но»! Я не намерен ждать, пока «Гамбург» ускользнет у нас из-под носа!

— Послушай, Жак, ведь предстоит разгрузить судно и нагрузить новые товары! На это уйдет не меньше трех-четырех дней.

— Ну конечно! С бордоскими-то грузчиками и с паровыми кранами! Оставайтесь, коли хотите, а я сейчас же еду.

Жонатан, как всегда, уступил желанию друга и увлек за собой Эдмона, который просто не верил в самое существование «Гамбурга».

В пятницу, тринадцатого августа, путешественники вернулись поездом в Бордо, и к полудню Жак уже примчался в порт. Проискавши нужное судно, он такового не обнаружил! Парижанин допросил уже знакомого таможенника, и тот подтвердил, что «Гамбург» действительно прибыл, но не смог указать место его стоянки. Жаку пришлось вернуться к друзьям, ожидавшим его к завтраку на театральной площади. Уверенный, что дело в шляпе, он не скрывал распиравшей его радости.

Завтрак отличался в равной мере и весельем и обилием: Эдмон предложил выпить «Люрсаллюса», о котором он говорил не иначе как снимая шляпу.

— Знаете ли вы, сколько стоит это вино?

— Понятия не имеем.

— Так я вам скажу, хоть и не принято называть цёны, что бочка «Люрсаллюса» стоит двадцать пять тысяч франков.

— Вот это да! — вырвалось у Жонатана.

— Ну уж конечно, — скептически заметил Жак.

— Пожалуй, я даже ошибаюсь в сторону уменьшения!

— Никогда не поверю.

— Да не дразни же его, — снова вмешался Жонатан, — или он сейчас заявит: сорок тысяч!

Часа через два неразлучная троица, приятно откушав, решительно направилась в порт на поиски «Гамбурга».

«Гамбург» пришвартовался под самыми окнами гостиницы «Нант». Это было винтовое судно мощностью в девяносто лошадиных сил и водоизмещением приблизительно в пятьсот тонн. Оно несло мачтовое оснащение шхуны[63], и мачты, наклоненные к корме, придавали кораблю кокетливый вид. Каюты и пассажирский салон в рубке носовой части находились далеко от машинного отделения, перенесенного по английскому обычаю ближе к корме. Система удобно расположенных мостиков и трапов позволяла обойти весь «Гамбург», не поднимаясь на палубу, обычно заваленную грузами. На одном из мостиков, в центре судна, было установлено колесо штурвала. Таким образом, ничто не мешало обзору штурвального, который видел весь путь до горизонта.

Жак с первого взгляда схватил все эти подробности. Сопровождаемый друзьями, он устремился на палубу.

Жонатан, припоминая необходимые английские слова, спросил капитана, который не замедлил явиться. В этом здоровом шотландце, с честным, открытым и добрым лицом, угадывался хороший моряк и верный товарищ. Красноватые тона его добродушной каледонской физиономии от загара казались более насыщенными. На него приятно было смотреть. Капитан встретил будущих пассажиров в высшей степени приветливо и препроводил их в большой салон. Waiter, то есть корабельный стюард, выложил на стол огромный честерский сыр, футом в ширину, высотою в два. Между огромными пустыми бокалами и высокой бутылкой виски поместился широкий кофейник с кипятком. И, невзирая на недавний завтрак, гостям капитана Спиди пришлось отведать устрашающего по своим размерам сыра и еще более пугающего виски. Под действием этого крепкого напитка, совершенно, впрочем, бесцветного, пьянящая сила которого усугублялась добавлением кипятка, Жак почувствовал себя по-настоящему больным, но сохранил всю свою веселость. Капитан, отличавшийся истинно шотландским гостеприимством, не переставал наполнять бокалы.

Жонатан завел с этим достойнейшим человеком разговор о Шотландии, об Эдинбурге, о Данди, и с языка молодого француза постоянно слетали слова: «малышка», «милашка», а его лицо озаряла широкая торжествующая улыбка. Естественно, Жак не понимал ни слова, но находил капитана Спиди чрезвычайно остроумным.