Илья Круш не ограничился только этой покупкой. Он знал, что старый имперский город славится улитками, объем продаж которых каждый год достигает нескольких миллионов штук. Наш герой тоже приобрел несколько дюжин, которые, несомненно, обошлись бы ему дешевле или же вовсе даром, если бы продавец знал, с каким знаменитым клиентом имеет дело. Но, Илья Круш, равнодушный к собственной популярности, надеялся, что его инкогнито не будет раскрыто и через какое-то время он сможет спокойно покинуть Ульм.

Слоняясь по городу наудачу, Илья Круш вышел наконец к собору, одному из самых смело задуманных в Германии. Его мюнстер[35]стремился вознестись в небо выше Страсбургского. Но сим амбициям не суждено было сбыться, и верхняя точка вюртембергского шпиля замирает на высоте трехсот тридцати семи футов[36].

Илья Круш не принадлежал к семейству верхолазов. Поэтому мысль подняться на мюнсгер, чтобы охватить взглядом весь город и его окрестности, не пришла ему в голову. Но, если бы он все-таки полез наверх, его преследователь, чье присутствие рыболов до сих пор так и не заметил, несомненно, поспешил бы за ним. Незнакомец был рядом и когда Илья Круш любовался в соборе дарохранительницей, которую один французский путешественник, господин Дюрюи[37], сравнил с бастионом, оснащенным галереей и навесными бойницами, и при осмотре скамей на хорах, которые художник XV века населил знаменитыми в его время мужчинами и женщинами.

Вскоре неразлучная пара оказалась перед городской ратушей. Если бы Илья Круш захотел узнать возраст этого муниципального памятника, возможно, незнакомец ответил бы ему так: «Сим славным стенам более шестисот лет. Они старше, чем воздвигнутый столетием позже прекрасный фонтан Йорга Сирлина[38], которым вы можете полюбоваться на Рыночной площади напротив ратуши».

Но знатный рыболов не задавал вопросов никому — ни незнакомцу, ни какому-нибудь другому жителю Ульма. То, что он видел, без сомнения, отвечало его художественному вкусу, и после рыночной площади наш путешественник спустился обратно к левому берегу реки, поскольку намеревался воссоединиться с тем, что моряк назвал бы своим «портом стоянки».

Незнакомец пустился по тем же запутанным улочкам квартала, где без проводника никак не обойтись. Илья Круш несколько раз вынужден был спрашивать дорогу. Но человек-тень, который, несомненно, хорошо знал город, не воспользовался удобной возможностью оказать маленькую услугу Илье Крушу и войти с ним в контакт. Он по-прежнему оставался в роли наблюдателя.

Возвращаясь назад на набережную, Илья Круш несколько минут разглядывал людей, вышагивавших на длинных ходулях. Это развлечение очень популярно в Ульме, хотя в нем и нет той необходимости, которая была прежде в древнем университетском городе Тюбингене, где сырая и размытая почва совершенно не годилась для обыкновенных пешеходов.

Чтобы лучше разглядеть спектакль, разыгрываемый веселыми парнями, девушками, мальчиками и девочками, Илья Круш расположился в одном из кафе. Незнакомец сел за соседний столик. Оба заказали по кружке знаменитого местного пива.

Через десять минут они снова пустились в путь, который прервался еще раз ради последней остановки.

Илья Круш задержался перед магазинчиком, где продавались трубки. Незнакомец мог бы услышать, как он сказал:

— Отлично!.. Я чуть не забыл!

То, о чем Илья Круш так кстати вспомнил, было ольховой трубкой, ими очень славится Ульм. Он последовал совету торговца и выбрал себе трубку довольно простую, но способную вынести любые превратности плавания в шестьсот лье, затем тщательно набил ее, разжег и, окутанный клубами ароматного дыма, отправился дальше.

Уже почти стемнело, когда Круш оказался на набережной. Возможно, новость о его прибытии уже распространилась по городу. Несколько зевак рассматривали плоскодонку рыболова, развернувшуюся вдоль набережной. Сама по себе она не представляла интереса, упомянутых зевак привлекла сюда только слава ее хозяина. Но, поскольку этот хозяин не показывался, они отложили его чествование на более позднее время, решив вернуться утром, чтобы присутствовать при отплытии лауреата «Дунайской удочки».

Однако по той или иной причине Илья Круш, как мы помним, стремился избежать публичных демонстраций и поэтому намеревался отправиться в путь на рассвете, еще до появления первых любопытных.

Потихоньку спустившись по набережной, он незамеченным сел в лодку, проверил, не отвяжется ли среди ночи швартов, отужинал остатками обеда, и, сложив продукты, купленные в городе, проскользнул в рубку и закрыл за собой дверь. Наконец, очень довольный своим пребыванием в вюртембергском городе, он заснул мирным сном в надежде, что ничто не потревожит его покой.

Этот покой в самом деле никто не потревожил, однако до самого рассвета один человек, не удаляясь далеко от лодки, вышагивал взад-вперед по набережной, словно боясь, что Илья Круш воспользуется темнотой и вновь уплывет по течению или переправится с левого берега на правый.

Едва долина Дуная осветилась первыми лучами рассвета, как на борту судна началось движение.

Дверца отворилась, появился Илья Круш. Он потянулся, открыл один из боковых ящиков, достал стакан и бутылку вишневой наливки и сделал несколько глотков. Затем, раскурив купленную накануне трубку, с явным удовольствием выпустил несколько клубов дыма.

Заметил ли он незнакомца, стоявшего неподалеку, будто на часах? Маловероятно — тот держался в тени парапета, а день еще только занимался.

Набережная была пустынна, и, похоже, если зеваки вернутся, им нечем будет удовлетворить свое любопытство. Лодка, влекомая быстрым течением, будет уже далеко.

Илья Круш вытянул швартовый конец, намереваясь отвязать его и отчалить от берега.

В этот момент незнакомец спустился к воде и ухватился за конец каната.

— Друг мой, — обратился он, — вы — Илья Круш, не правда ли?

У отплывающего Ильи Круша, в общем, не было причин скрывать свое имя, и он неспешно ответил:

— Господи… да… господин…

— И вы намереваетесь отчалить?

— Как видите, господин…

Казалось, рыболов ждет, что незнакомец представится.

— Господин Егер[39], — услышал он наконец. — Я австриец, а поскольку вы венгр, мы созданы, чтобы понять друг друга.

— Что угодно господину Егеру? — В голосе Ильи Круша угадывалось некоторое недоверие.

— Господин Круш, я наслышан о ваших рыбачьих подвигах. И вот захотелось познакомиться с вами. Проект спуститься вниз по Дунаю с удочкой в руке весьма оригинален, и у меня появилось одно предложение.

— Какое, господин Егер?

— Во сколько вы оцениваете рыбу, которую рассчитываете поймать за время плавания?

— Может, в сотню флоринов, — поколебавшись, предположил Илья Круш.

— Хорошо, предлагаю вам пятьсот… Да, пятьсот флоринов, при условии, что каждый вечер буду забирать вашу выручку.

— Пятьсот флоринов! — охнул Илья Круш.

Решительно, рыболов из Раца мог заключить блестящую сделку. Две премии в Зигмарингене, то есть уже двести флоринов, плюс пятьсот господина Егера складывались в сумму, на которую он никак не рассчитывал. Оставалось только решить, можно ли всерьез отнестись к такому предложению.

— Что вы на это скажете? — Казалось, господин Егер боится получить от ворот поворот.

— А что тут скажешь, — пробормотал Илья Круш, — соблазнительно, господин Егер… если только вы не шутите…

— Я бы не позволил себе шутить с господином Ильей Крушем, — несколько сухо возразил господин Егер, — и вообще я никогда никого не разыгрываю.

— Значит, — продолжил Илья Круш, — вы собираетесь подняться на борт моего судна…

— Именно так, господин Круш, это необходимое условие.

Илья Круш явно растерялся и никак не мог найти подходящего ответа.