Судя по книге участника французской экспедиции профессора Ш. П. Пеги, сходное мнение о наших контактах сложилось и у французских ученых. Приятно было наблюдать взаимную доброжелательность. Как не вспомнить: «Если бы парни всей Земли...»

В Арктике человеческие качества проявляются отчетливее. Год назад англичане из Кембриджа столь же дружественно принимали нас после неприятных приключений на леднике Норденшельда. На этот раз настала наша очередь. На своем крохотном мотоботе «Салторелла» они пришли в Ню-Олесунн в таком виде, что посланцев гордого Альбиона можно было выжимать вместе с анораками[11], а дробь, которую выбивали их зубы, было слышно уже на подходе. Наш командир без промедления распорядился: «Обсушить, согреть, накормить...»

Конечно, было бы лучше, если бы контакты с зарубежными коллегами происходили на «фоне» наших научных успехов, но их-то, к сожалению, как раз и не было. Я «привязал» окрестные леднички, Троицкий честно посетил все окрестные морены, но все это был лишь попутный материал, добытый не на «главном направлении». А погоды (и вертолетов) все не было и не было. Постепенно Ню-Олесунн со слоняющимися заросшими фигурами разных наций в полевой робе осточертел. Правда, выпадали и веселые моменты.

...Из беседы Ж. Корбеля с туристкой-англичанкой:

— Когда мы плыли через канал...

— ...Ла-Манш, мадам...

— А потом возвращались через Дуврский пролив...

— Па-де-Кале, мадам...

«Как бы тщательно ни была организована полярная экспедиция, ей неизменно сопутствуют всевозможные неожиданности», — похоже, что американец Р. Э. Бэрд (кстати, первый достигший полюса самолетом именно отсюда, из Ню-Олесунна) сказал это про нас.

Наше терпение кончилось, и 7 июля мы с Троицким, сгибаясь под огромными рюкзаками, оставили Ню-Олесунн и в очень скверную погоду ушли в хижину на южном берегу полуострова Брёггер. Наутро погода исправилась, и мы уже стали собираться в маршрут, когда услышали сначала вкрадчивый, но с каждой минутой нараставший отдаленный гул моторов. Вертолеты! Чуть в стороне они перемахнули хребет и исчезли за его гребнем. Мы знали (договорились загодя), что они должны вернуться за нами, но когда? Если начнется заброска ребят на Хольтедаль — очевидно, нескоро. Если этого не будет — довольно быстро.

Вертолеты за нами явились через полчаса. Причина: полеты на плато Хольтедаля невозможны, оно закрыто облачной пленкой. Хоть тресни!.. Мы с Троицким возвращаемся в Баренцбург, остальным по-прежнему придется ждать погоды в Ню-Олесунне. Оценив наше терпение, вертолетчики клянутся выбросить нас подальше первым же попутным рейсом. Так оно и получилось, но накануне пришла радостная весть — наши на плато! Мы снова стали действующей экспедицией!

12 июля настала и наша очередь. Подзависнув, вертолеты оставили нас с огромными рюкзаками у Кэмп Мортона — одинокого дощатого домика на южном берегу Земли Норденшельда в устье долины Берцелиуса. Сорок четыре года назад участник экспедиции В. А. Русанова горный инженер Р. Л. Самойлович (будущий основатель Арктического института в Ленинграде) встретил здесь норвежского топографа А. Коллера, составившего в этих местах превосходные топографические карты. Еще зимой в камералке, сравнив их с картами, составленными по аэрофотосъемке 1936 года, я определил изменение ледников за двадцать четыре года. А как продолжался процесс потом, после 1936 года? Вот это я и должен был установить в нашем маршруте, который мы запланировали на две недели, обеспечив свое возвращение в Баренцбург ящиком с продуктами, оставленном в верховьях долины Грендален.

Мы снова активны, мы снова в движении, мы снова живем настоящей полнокровной исследовательской жизнью, ощущая радость бытия каждой клеткой тела. Так соскучились по работе, что тут же после высадки сбежали с рюкзаками (оставив часть продуктов и снаряжения в домике) на запад за ледник Фритьоф. В активе этого двухсуточного маршрута, помимо общей рекогносцировки, — «привязка» фронта ледника Фритьоф (здорово отступил!), образцы из морен и описание форм ледникового рельефа, а также раковины для определения абсолютного возраста с террас на высотах сто десять метров (на тридцать выше, чем у поляка А. Яна, известного ученого из Вроцлавского университета) — это продолжение того же уровня, который мы наблюдали в прошлом году у Свеагрувы, так что надежность выводов повышается.

Затем последовала серия коротких маршрутов из Кэмп Мортона.

Режим работы и отдыха был у нас арктический, то есть такой, какой нас устраивал: ведь мы пребывали в условиях полярного дня, длящегося несколько месяцев (на Северном полюсе он продолжается почти полгода!). Привычное деление суток на день и ночь здесь не действовало, и мы, поспав и отдохнув в удобное для нас время, уходили к ледникам, чтобы встретиться в нашем домике много часов спустя. Добираешься до конца ледника, определяешь свое положение буссолью по окрестным вершинам, затем очередной азимут и подсчет шагов, снова азимут и снова считаешь шаги, пока не оконтуришь конец ледникового языка. Затем идешь к следующему леднику, и все повторяется сначала. Леонид Сергеевич чаще орудует геологическим молотком или лопатой, определяет высоту морен и террас обычным барометром-анероидом. Отобранные образцы совершат далекое путешествие в Баренцбург на его... спине, хотя попозже мы наловчились «складировать» образцы и затем вывозить вертолетом. Обычная полевая практика, полевая жизнь, к которой мы давно привыкли и считаем нормальной, по которой так тоскуем в Москве.

Управившись за двое суток интенсивной работы в окрестностях Кэмп Мортона, ушли затем километров на пятнадцать севернее, где разбили палатку под изумленными взглядами многочисленных оленей, сбежавшихся поглазеть на столь редкое в их краях зрелище.

Снова выход за выходом. Напряженным трудом мы наверстываем упущенное в начале сезона. Удастся — мы на уровне, нет — Арктика глуха к обидам и претензиям, а также и к оправданиям. Частенько в маршрутах свои мелкие повседневные трудности—то туман, то топкая тундра, то ветерок, но все это мелочи, которые исследователь обязан уметь преодолевать. Переход вверх по долине Берцелиуса показал, что, перестраховавшись с горючим для примуса и продуктами, мы переутяжелили рюкзаки. Возникшие трудности родили девиз дня — съесть и сжечь как можно больше, благо до наших запасов в долине Грендален подать рукой.

Удачно выбрано место для лагеря — в самой гуще ледников. За 18 июля в моем дневнике появилась запись: «К полуночи на расстоянии всего 10 километров привязал 7 ледников. Это — успех, и такого еще не бывало. Кажется, отступают медленнее, чем до 1936 года». Слово «успех» в этой записи отражало не удовлетворенное самолюбие, а констатировало ситуацию — теперь не события швыряли нас с одного конца Шпицбергена на другой, а мы определяли их ход. Именно в это время мы овладели обстановкой, и дневник только подтверждал это. Кстати, замедление темпа сокращения ледников между 1936 и 1966 годами позднее подтвердилось и по другим районам.

Очередное перемещение на север, в домик в верховьях Грендален. Нам продолжало везти и дальше — ледники располагались поблизости, а Троицкий, хотя и уходил подальше, но каждый раз возвращался с добычей: то новый, не описанный в литературе торфяник, то редкостное обнажение, то...— все перечислить невозможно. В общем, к раннему утру 23 июля, когда мы пришли в Баренцбург, прошагав за одиннадцать дней двести двадцать километров, только в моем активе было двадцать восемь ледников — против пяти за неделю в долине Адвент в прошлом году. Наглядный рост производительности, хорошо бы так и дальше.

В Баренцбурге мы первым делом позвонили вертолетчикам и узнали, что они по радио уже получили заказ на сегодня. Определенно наши стационарщики в отличие от прошлого года решили не затягивать свое пребывание на ледниковом плато. Ребята появились вечером, одновременно уставшие и возбужденные, сильно обгоревшие на солнце, впрочем, как и мы сами. Взаимным распросам нет конца, тем более что тем и другим есть что рассказать.