По дороге из Селе нам то и дело попадались носильщики с грузом, направляющиеся в Катманду. Из разговоров с ними я выяснил, что в этом горном районе не хватает соли.

Большинство гуркхов — крестьяне. Почти все они страдают от авитаминоза, однако вызвано это не нехваткой, пищи, а неправильной диетой. Основные культуры здесь — рис и маис, причем почти каждая семья выращивает их больше, чем это требуется для ее непосредственных нужд. Но в Непале невозможно достать соль, и излишки зерна иди продают, с тем чтобы на эти деньги купить соль, или обменивают на соль непосредственно.

Торговля солью совершенно не организована; каждая семья вынуждена принимать собственные меры, чтобы обеспечить себя солью. Это означает, что от 20 до 25 % всего населения гор один-два месяца в году проводят в походах за солью.

Недалеко от Селе нам стали попадаться группы тибетцев. Это были не пришельцы из-за перевалов, а люди, издавна жившие на непальской территории. Тибетцы предпочитают холодный сухой климат, даже небольшую жару они переносят с трудом; теперь, с началом зимы, они гнали овец на продажу в Катманду. Многие женщины несли щенят мастиффов[24]: в столице на них был большой спрос. Эти животные, если их воспитывать не как комнатных собачек, становятся очень злыми, и их используют в качестве сторожевых псов.

За время нашего путешествия ни один гуркх ни разу не попросил у нас подаяния, зато всякий раз, когда мы встречались с тибетцем, тот инстинктивно протягивал руку. Я давно забыл тибетский язык, который когда-то немного знал, но того, что я еще помнил, хватило нам для развлечения на целый день — мои неуклюжие попытки произносить тибетские слова встречались каждый раз взрывами добродушного смеха. Почти все тибетцы, которые попадались нам по дороге, были торговцами, но однажды мы встретили нищенствующего отшельника. Что-то монотонно распевая себе под нос, он шел в гору. Наряд отшельника был так убог, что, казалось, попытайся схватить его за рукав, и лохмотья свалятся наземь. В одной руке он нес небольшой барабан, в другой — потрепанный зонтик. Старик был очень мил, но, к сожалению, его давно не мытое тело издавало такой запах, что мы не смогли остановиться и поговорить с ним.

Почти у всех тибетцев, даже у тех, кто постригся в монахи, сильно развит природный инстинкт торговца. Хотя Тибет издавна был закрыт для внешнего мира, сами тибетцы могли путешествовать по нему свободно. До недавнего времени обычным зрелищем в Гималаях был тибетский караван мулов. Особенно часто их можно было наблюдать зимой, когда тибетцы спускались со своего открытого всем ветрам плато, чтобы принять участие в сезонной перевозке товаров. Однажды я встретился с большой группой тибетцев на их обратном пути из Сингапура в Тибет. Обычно летом они переваливали через горы Непала и где-нибудь на юге закупали вытяжку из медвежьей поджелудочной железы и растертые в порошок рога носорогов. Эти средства имели большой спрос в Китае, поскольку считалось, что они обладают возбуждающими свойствами. На деньги, полученные от продажи, покупалась дешевая бирюза, которая высоко ценилась в Тибете. Кроме того, сингапурские серебряные доллары благодаря их размерам можно было выгодно продать гуркхам, которые использовали их в качестве женских украшений. Ни один из тибетцев не говорил ни слова ни на одном языке, кроме своего собственного, и все же (как они мне сами рассказывали) каким-то образом они каждый год совершают долгое путешествие в Сингапур.

К этому времени мы настолько привыкли к бесконечным подъемам и спускам, что они уже не досаждали нам, хотя моих собственных сил все еще не хватало. Недалеко от Селе тропа свернула в густой лес и круто спустилась к реке Бури-Гандак. Перед тем как выйти к ней, мы оказались на небольшой прогалине. Стаи бабочек парили над землей, в воздухе носились зимородки. Кругом было совершенно пустынно, и, хотя место это не годилось для лагеря, так как поблизости не было воды, мы не могли оторваться от созерцания буйного великолепия природы, окружавшей нас. Распаковав рюкзаки, мы неторопливо закусили на свежем воздухе и после завтрака уснули. Проснулся я от легкого шороха и, подняв глаза, увидел, как на расстоянии нескольких ярдов от меня листья как-то странно зашевелились. Прежде чем я сообразил, в чем дело, ветви раздвинулись, и появилась огромная голова буйвола. Крайне серьезно животное посмотрело на меня и исчезло так же бесшумно, как и появилось: казалось, передо мной ожила картина Дуанье Руссо.

Пройдя милю или около того дальше по реке, мы попали в деревню. Здесь была небольшая школа, первая, которую мы увидели после Катманду. На земле под открытым небом сидели в кружок дети. Как только мы приблизились, они забыли про занятия и с шумом окружили нас, выпрашивая лекарства. Место это расположено в низине, поэтому здесь распространена малярия, но никаких средств для ее лечения нет. Здесь нам удалось достать самое желанное угощение: огромный ананас. Владелец его был в восторге, расставшись с этим плодом за шесть пенсов.

На следующий день мы наконец прибыли в город Гуркху, где собирались остановиться на несколько дней. Этот переход я запомнил как самый изнурительный за все время нашего путешест&ия. Под конец мне казалось, что я просто не дойду. Наш путь начался с крутого спуска почти в четыре тысячи футов. Затем немедленно последовал такой же подъем. Пройдя по высокому гребню несколько миль, мы увидели перед собой глубокую долину: нам предстояло ее пересечь. Но это еще не все: когда, выбиваясь из сил, мы забрались наконец на вершину холма, увенчанного старой гуркхской крепостью, то обнаружили, что сам город лежит на тысячу футов ниже. Эти места я мечтал увидеть больше, чем что-либо еще в Непале, и не только потому, что с ними связано возвышение королевства, — ведь здесь было сердце страны гуркхов. Однако в тот момент мне хотелось одного: спать, и моей энергии хватило лишь на то, чтобы расшнуровать башмаки.

Я проснулся только в девять часов. Накануне вечером, когда мы достигли лагеря, уже спустилась темнота, а сейчас, утром, я увидел, что наша палатка стоит посреди убранного рисового поля, в нескольких сотнях ярдов над городом. Наш лагерь уже окружила толпа любопытствующих жителей. Они сидели на корточках вокруг, как вороны. Всякие попытки прогнать их были совершенно бесполезны. Когда Анг Дава кричал на них, они с визгом разбегались, но через пять минут возвращались обратно.

Гуркха издавна была центром административного округа, а сейчас здесь находится также резиденция местного губернатора. До революции, которая произошла десять лет назад, губернатора назначал сам махараджа обычно из членов своей семьи. Таким образом, они получали неограниченные возможности для личного обогащения. В настоящее время эта должность рассматривается как важный политический пост, хотя взяточничество и коррупция распространены в стране едва ли не более широко, чем во времена господства семьи Ран. Тем не менее к этому вопросу нельзя подходить с европейскими мерками: на Востоке взятка зачастую рассматривается как обязательный элемент деловых отношений.

За неимением более подходящего слова, Гуркху, как и другие местные центры, называют городом. Однако фактически это не более, чем просто большая деревня. На одной из улиц есть несколько небольших магазинов, в которых можно достать только самые простые вещи — сигареты, керосин или ситец. Здесь нет ни электричества, ни канализации. Губернатор занимает нечто вроде большого фермерского дома, а перед его официальной резиденцией находится маленькая площадь для парадов и казармы местного гарнизона. Эти воинские части, размещенные в различных местах страны, мне кажутся совершенно бесполезными. Но Непал всегда считался военным государством, и, по-видимому, национальная гордость требует сохранения армии. Судя по тому, что я видел, эта армия совершенно не отвечает современным требованиям, к тому же офицерские посты заняты людьми, получившими воинское звание по праву рождения. Огромная часть национального дохода идет на содержание армии (правда, ни воздушных сил, ни артиллерии в ней нет), и приходится сожалеть, что эти суммы не используются в других целях, например на образование или на строительство больниц, в которых так нуждается Непал.