Но видя, с каким любопытством мальчик рассматривал кусок полевого шпата или тоненький листик слюды, Лунев старший сдался.

— Всякая профессия хороша. Важно, чтобы человеком вырос.

Бывали, конечно, и недоразумения, маленькие размолвки. Как-то раз Димка пришел домой заметно прихрамывая.

— Что с тобой? — спросил Алексей Игнатьевич.

— Ушибся.

— Где?

Сын честно признался:

— С крыши прыгал. — Зачем?

— Борька сказал, что мне не прыгнуть. Отец укоризненно покачал головой.

— А ты и рад стараться.

— Я характер воспитываю, — .совершенно серьезно объяснил мальчик.

— Характер? Какой характер?

— Твердый. Упорный.

— Не упорный, а упрямый, — также серьезно заметил Алексей Игнатьевич. — Разницу чувствуешь?

Димка дипломатично промолчал.

— Одно дело, брат, стремиться к сознательно поставленной цели… понимаешь? — сознательно поставленной! Нужной, полезной. И другое дело — лезть напролом из пустого бахвальства: хоть плохо, да по-моему. В наше время таких парнишек, как ты, звали заводными.

Щеки мальчика вспыхнули густым румянцем. Ведь его тоже ребята в школе не раз называли заводным. Отец сразу догадался, в чем дело.

— Ну, так на чем же мы с тобой договорились?

— Буду воспитывать упорство, — все так же серьезно сказал Димка.

— Из упрямства?

Отец и сын дружно расхохотались. Мир был восстановлен.

…Весна 1941 года застала Димку за подготовкой к очередному туристскому походу. И вдруг… грянула война. Не успел подросток определить свое место в новой обстановке, как отец ушел в военкомат. Домой он вернулся только для того, чтобы собрать кое-какие вещи, крепко расцеловать сына и сказать на прощанье:

— Родина, сынок, в опасности, и я, как старый партизан и коммунист, должен быть там… Расти, учись. Если что будет нужно — иди к дяде Мише, он остался вместо меня секретарем нашей парторганизации. Он тебе во всем поможет. Помогут и Зарубины. Я с ними тоже говорил. Ну, прощай! Расти коммунистом.

А вечером в опустевшей квартире собрались школьные друзья.

— На завод надо идти, — говорил Борис. — Школу кончить всегда успеем, а работать кому-то надо.

— Ты как хочешь, Туча, а я на фронт, — твердо заявил Димка. — В разведчики пойду.

В его голосе, глазах, во всей маленькой подвижной фигурке чувствовалась такая решимость, что друзья даже не подумали возражать, а многие и сами собирались на фронт.

Сошлись все на одном: сначала посоветоваться с секретарем комсомольской организации.

Разговор с секретарем кончился тем, что большинство ребят отправилось на завод.

…За тяжелой непривычной работой школьные друзья даже не заметили, как прошла осень, наступила зима.

С фронта приходили нерадостные вести: враг был у ворот Москвы. И Димка не выдержал, пошел в райвоенкомат.

Кажется, никогда он не говорил с таким жаром.

— У меня и отец и мать были партизанами. Отец и сейчас на фронте… Я учил немецкий, могу быть разведчиком.

Долго говорил Димка. Выложил все, что передумал за эти дни. Но военком был неумолим.

Вернувшись домой, в квартиру, теперь плотно заселенную эвакуированными, мальчик бросился на кровать и зарылся лицом в подушку. В его ушах все еще звенели последние слова военкома:

— Я знаю: ты очень хороший паренек. Но таких у нас много. И если мы всех вас пошлем на фронт, то кто же будет работать здесь? В тылу ты будешь полезнее.'

То же самое сказал и дядя Миша.

— Ну, а в тылу где он будет полезнее?

И вот Димка и Борис оказались в комнате № 47.

Предстоящую экспедицию ребята представляли себе в самых радужных красках. Веселые голубые дали… Солнце… Живописные горы и серебряные водопады, реки, ручьи… В дремучем лесу тихо и прохладно…

Вот они пересекают недоступный горный хребет и попадают в какую-то сказочно красивую, никому неизвестную долину Идут, отбивают молотками, насаженными на длинные ручки, камень, другой… И видят… видят тот самый малиново-красный минерал, о котором говорила Лидия Петровна и который она называла киноварью. А киноварь — это же ртуть! Ртуть!

Впрочем, у Бориса были и другие более прозаические причины, толкнувшие его присоединиться к Димке. Конечно, это нехорошо, но разве все-таки можно сравнить их будущий труд с тяжелой заводской работой! Свежий воздух, солнце, да и питание, наверное, не то, что в заводской столовой… Недаром и мать с отцом говорили:

— Поезжай. Боря! Здоровее будешь.

Но стоило ребятам уйти с завода, как все стало складываться совсем не так, как думалось.

Первые пять дней работы оказались днями непрерывной беготни по складам. Таскали на себе палатки, лопаты, кайлы, гвозди, ящики, молотки, топоры и складывали их на квартире Лидии Петровны. А жила она на пятом этаже! Ночами все это упаковывали в ящики и отправляли на станцию.

Даже старушка — мать Лидии Петровны, укладывая спать двух белокурых внучек, совсем не похожих на свою темноглазую мать, убеждала юных поисковиков и их начальницу немножко отдохнуть.

— Что ты, мама, как можно?

— Отдохнем после войны! — поддерживал Димка. Днем, в редкие свободные минуты, Борис забегал домой, а Димка шел в музей и просматривал знакомые н незнакомые минералы. Вот лежат в витрине коричнево-черные, длинные, призматические кристаллы вольфрамита, вот отливают стеклянным, даже алмазным блеском бледнокремовые кристаллы шеелита — минерала, который тоже содержит вольфрам… Подолгу рассматривал подросток изумрудно-зеленый малахит, латунно-желтый халькопирит— медные соединения. Хорошо изучил он за эти дни и «пустые» минералы — кварц, полевой шпат, роговую обманку, такие породы, как гранит, песчаник, сланец, мрамор, известняк… Пригодились и знания, полученные в школе, в геологическом кружке, в туристских и краеведческих походах!

Однако всему бывает конец. Кончились и приготовления к отъезду,

Лидию Петровну теперь нельзя было узнать. Легкое светлое платье она сменила на лыжный костюм, лаковые туфли — на походные сапоги На голове — синий берет. Если бы не темные тугие косы и не легкие морщинки на лице, ее можно было бы принять за мальчика.

И вот они все на вокзале.

Димку никто не провожал, и он с завистью смотрел на других.

— Мама, береги себя, — говорила Лидия Петровна на прощанье. — Следи за девочками Все, что получишь от Владимира с фронта, немедленно пересылай мне И вообще пишите почаще. От меня писем много не ждите.

Она расцеловала детей, обняла старуху-мать и вскочила на ходу в вагон.

Борис, высунувшись в окно, в последний раз выслушивал наставления высокой, красивой, нарядной женщины.

— Одевайся теплее, мой мальчик. Используй солнце и воздух, а главное — лучше питайся. Если будет трудно, возвращайся обратно Пиши!

Поезд шел все быстрее и быстрее. Тарахтели колеса; паровоз сердито отпыхивался, разбрасывая по сторонам густую, широкую бахрому дыма…

Ребята долго стояли у окна, прощаясь с родным городом, а потом, словно сговорившись, полезли на верхние полки. Теперь можно и отоспаться.

…На конечную станцию приехали в три часа утра..

И снова началась суетня. Прежде всего выгрузили свой багаж и принялись перетаскивать грузы отряда, отправленные большой скоростью.

Борис думал, что сейчас подадут машину, и они, удобно расположившись в ней, спокойно отправятся в голубые дали. Именно так в прошлом году на его глазах отправлялись геологи одной партии. Но не тут-то было. Лидия Петровна достала где-то двухколесную тележку, и все трое, нагрузив ее ящиками и вьючными сумами, потащились в дом колхозника. А когда перевезли весь груз, началось хождение по складам.

Борис, придерживая на спине полмешка муки, как-то присел на скамеечку у незнакомого дома и с дрожью в голосе сказал Димке:

— Так трудно мне еще ни разу в жизни не было. Димка хотел было с независимым видом бывалого

носильщика пройти мимо, но неожиданно для себя пристроил свой мешок на столбик палисадника и откровенно признался: