Вместе со зверями ко мне перешел и служитель Евгений Федорович Плахотников, который за ними ухаживал. Именно от него я получил первые практические советы. Он же «представил» мне каждого зверя, назвав по имени:

Нерро, Уля, Принц, Фифи, Ранжо.

Он знал, как и когда кормить зверей, показал, как рубить и давать мясо. На первых порах он был для меня просто незаменимым.

Шел я на первое свидание с леопардами как неуверенный в себе влюбленный. Сердце было полно беспокойства и тревоги! Как-то они меня примут, как-то посмотрят!

С трепетом подошел к клеткам… Это были много повидавшие на своем веку звери — на меня они и внимания-то не обратили.  Я пытался хоть как-то привлечь их взгляд, сердитый, свирепый, хоть какой-нибудь. Но ни на мои призывы, ни на мой голос они никак не реагировали. Нет, я положительно был для них неинтересен! Вот тебе и раз! Всего можно было от них ожидать — гнева, ярости, враждебности, но только не безразличия, только не равнодушия. Я даже растерялся.

Так сама собой встала передо мной первая, неожиданная задача — заинтересовать их собой. Не один час простоял около клеток, но, так ничего и не добившись, ушел домой, думал об их индифферентности. Откуда бы ей быть у таких подвижных зверей. Вспоминались их тусклые, словно уставшие глаза. И тут я понял, что они угнетены и забиты, в их звериной жизни давно не было ничего радостного, они уже ничего не ждали и злобно покорились своей участи.

Значит, я могу пробудить их любопытство только лаской   и любовью, нежностью и угощением. Нет, не может живое существо, как бы ни было оно хищно и кровожадно, не откликнуться на ласку. Да и почему они кровожадны — по злобе характера, из-за плохого воспитания? Такова их природа. Иными они быть не могут, в этом одно из условий их существования. Но, когда через несколько дней я решился осторожно их погладить,  Только некоторые слабо протестовали, другие по-прежнему оставались равнодушными.

Поверите ли, мне стало жалко этих кровожадных хищников. Я вдруг заметил, какие тесные и душные у них помещения, как тяжело они дышат. По ночам я вскакивал в тревоге, бежал в цирк, чтобы ободрить моих леопардов. Потом стал просить, чтобы нас перевели в другой цирк, где было бы просторнее и светлее. Нас направили в Одессу.

В дороге каждая минута общения со зверями была для меня уроком. Я должен был изучить их нрав и привычки в любых условиях. Ведь нам придется много ездить, значит, надо знать, как они переносят дорогу, что им особенно не нравится, что выбивает из равновесия, как предотвратить дорожные заболевания.

Вопросы возникали передо мной один за другим, а ответы можно было получить только от самих леопардов. Я шел к познанию их существа, как теперь говорят, методом проб и ошибок.

Наше путешествие в Одессу прошло неожиданно спокойно. Все свелось к обычным бытовым заботам: вовремя напоить, накормить, почистить, да чтобы сквозняком не продуло. Смешно, правда? Леопарды — и сквозняк. Но они его действительно боятся. Мы переезжали зимой, в вагонах жарко топили, и звери могли запросто схватить воспаление легких.

Я убедился, что животные оказались более опытными путешественниками. От тряски они все больше дремали, почти не ходили по клеткам и были какие-то расслабленные. Я же часами наблюдал за ними или укладывался спать над ними на клетках, то, что волей-неволей мы были неразлучны. Именно в дороге — а дорога, как известно, сближает, — начала зарождаться наша дружба. В дороге начался с ними задушевный разговор.

… Часами стою у клеток: разглядываю, рассматриваю, кормлю и разговариваю с леопардами, стараясь, чтобы голос мой был приветливым, ласковым. Не знаю, вызывал ли я у них симпатию к себе, но через некоторое время они обратили на меня внимание. Теперь они уже знали, что есть на свете некто, кто их кормит и не обижает.

Они начали рычать и скалить зубы — это я уже считал достижением. Своей злобностью леопарды подтвердили что заметили меня. И на том спасибо, хотя я, по наивности, ожидал, что на мои ласки и заботы они ответят по-другому. Наверно, у этих милых кошек свои законы благодарности.

Наконец мы прибыли, звери размещены в новом помещении, наведен порядок. Можно приступать к работе.

С чего же начинать?

С недоумением смотрю на леопардов. Они — на меня. Звери молчат, и я молчу. Не понимаем мы друг друга. Но ведь, они же только немые, а не глухонемые!

Вот один прижал, уши, наморщил нос, хвостом бьет — ведь это все неспроста, это должно что-то означать. Недоволен, может быть? Морда ведь злая. Ага, значит, можно определить, когда он злится. Его морда умеет что-то выражать. Дам-ка ему мяса. Взгляд словно просветлел. Забавно! Значит, их можно понимать, с ними можно разговаривать.

Тут я вспомнил свою лошадь Мерси. Ведь с ней мы тоже были вначале совсем незнакомы, а сумел же я завоевать ее доверие. Чем же? Помню, я с ней много разговаривал, даже невзгоды ей свои рассказывал. Уж не знаю, сочувствовала она мне тогда или нет, но только всегда приветливо встречала. Благодарила за угощение, a то и просто лизала пустую ладонь.

А что, если попробовать так же и с леопардами? Правда, ладонь им протягивать вряд ли следует, не ровен час, руну отгрызут. Но поговорить можно, о чем угодно, даже поплакаться на то, что не знаю, как к ним подступиться.

Так начались наши ежедневные беседы. Четыре раза в день я то кормил, то убирал, то перегонял из клетки в клетку и все приглядывался, присматривался и разговаривал. Постепенно начал понимать выражение их глаз, морды. Морщит нос и губы — злится. А если нос не морщит, а только пасть открывает — ласкается, приветлив. Стал замечать, что и выражение их глаз бывает разным — то в них испуг, то удовольствие, то просьба.

Уловив впервые оттенки их настроения, я возликовал: значит, какая-то преграда между нами уже исчезла. Надо только быть внимательным и терпеливым. И, конечно, на находчивым, чтобы, быстро приспособиться к настроению зверей и использовать его. Ну а тому, кто руководил кавалерийским боем, находчивости и быстрой сообразительности не занимать. Уж чему-чему, а наблюдательности и быстроте реакции армия меня научила. Кавалерийский бой — это событие скоротечное, почти мгновенное; если всадники ринулись вперед, никого уже не повернешь, и, чтобы управлять это несущейся массой, надо в доли мгновения, подмечать все особенности боя и так же молниеносно принимать решения.

Вот бы с леопардами почувствовать себя командиром. Но пока я хожу у них на положении подхалимствующего слуги. Я должен стать для них необходимым. Вот почему сам не только кормлю их, но и убираю клетки. Пусть почувствуют, что все их блага исходят от меня. Но только порой мне казалось, что они посматривают на меня свысока, как на слугу, обязанного обеспечивать им полный комфорт. Ну, ладно, думаю, погодите. Не все же не буду вам слугой, буду и командиром, а потом, может быть, и товарищем.

Начинаю кормить с вилки с ласковыми приговорами, стараюсь, чтобы голос мой был понежнее, прямо голубком воркую. Конечно, к такому тонкому обращению они не привыкли. И чудится мне, что я замечаю в их глазах недоумение, и словно они чего-то от меня все время опасливо ждут. Ну, недоумение и впрямь могло показаться, а опасливое ожидание — это точно было, «думали», буду их бить. Ну нет, я — еще никогда не бил животных, и вас не буду. С вами буду только нежен — не дрессировщик, а, как сказал бы Маяковский, «облако в штанах».

Монологов моих они, конечно, не понимали, но интонации чувствовали. А интонации подкреплялись угощением — на одних невещественных интонациях многого не достигнешь у леопардов!

Контакты начинали налаживаться. Но если в рунах у меня ничего не было, звери сейчас же отходили в дальний угол, не проявляя но мне ни малейшего интереса. И все-таки…

И все-таки вы ждете уже моего прихода, поворачиваете в мою сторону головы. Доберусь я до вашего сердца через желудок! Что ж, в этом нет ничего обидного. Как известно, тот же принцип при меняют к совсем неплохой половине человечества.