Вечером, когда спала жара, Лёня сходил за ремнём, и мы благополучно поехали дальше.

Я вспомнил об этом происшествии, вскоре мною забытом, только зимой, когда получил очередной номер журнала «Природа». Моё внимание привлекла заметка, в которой сообщалось о том, что в Туркмении было закуплено шестнадцать одногорбых верблюдов для породоиспытания. Дромадеров всю зиму держали в Бетпак-Дале на трескучих морозах и ураганных буранах. Конечно, несчастные южные животные с редкой шерстью чуть было не сдохли и «доказали» учёным давно доказанное, что им не место на севере. Но учёные на этом не успокоились, и весной их погнали ещё дальше к северу, в Карагандинскую область. Такого издевательства над собой одногорбые верблюды не выдержали. Ночью они сбежали от своих мучителей – все шестнадцать сразу. Но удивительно не это – и африканские слоны сбежали бы из Карагандинской области, если бы с ними стали проводить там «породоиспытание». Удивительно другое: они шли, словно по компасу, точно в Туркмению. Верблюды возвращались домой!

«Что вело их? Инстинкт? Думаю, что вела их память» – так заканчивает автор свою заметку о «пропавших верблюдах». Ну что же, пусть автор думает так. Воображали же учёные, что жителей юга можно спокойно заставить жить среди сорокаградусных морозов и буранов. Но вот верблюды, очевидно, «думали» иначе. И не слишком ли просто объяснять это «памятью»? Как же в таком случае понять поведение многих птиц и зверей, которые возвращаются домой за многие тысячи километров из мест, куда они были вывезены насильственно? И не действуют ли здесь иные способности, которые условно можно было бы назвать компасными?

Посёлок на железнодорожном разъезде из кирпичных домиков с красными крышами прятался в тени деревьев. Впереди, рядом с перроном и пятью рядами рельсов перед ним, стоял дом побольше. Всего два пассажирских поезда в сутки останавливались на разъезде только на одну минуту. Иногда товарные поезда пережидали здесь встречных. Кругом шумел бор.

Жена начальника разъезда стала замечать у себя в кладовой то погрызенный мышами хлеб, то попорченные овощи. С каждым днём разбой мышей делался заметней. Начальника разъезда вызвали в город по какому-то делу. Вернулся он с четырьмя мышеловками. Вечером их зарядили колбасой и поставили в кладовой.

Утром жена начальника направилась в кладовую. Она думала о том, как будет топить в ведре с водой несносных мышей.

Все четыре мышеловки оказались захлопнутыми, и четыре буроватых зверька с белыми брюшками сидели в них по углам. Женщина взяла одну мышеловку в руки. Чёрный носик мыши доверчиво потянулся к пальцу. Бусинки глаз ничего не выражали, но длинные усы вытянулись вперёд и трепетали.

– Ага, попалась, воровка! Сейчас я тебя в ведро.

Но угрожающий тон сразу сменился вопросительным при виде доверчивого зверька:

– Будешь ещё воровать, а?!

И наконец, совсем ласково, когда мышиный розовый язычок лизнул палец:

– Ах ты, крошка, как это тебя угораздило попасться! Что я с тобой теперь должна делать?

А мышь словно поняла, что покорным видом ей удалось отменить мучительную смертную казнь: она уселась на середине мышеловки, обвила себя сбоку хвостом, лизнула подошвы передних лапок и начала ими тереть мордочку от ушей к носу.

– Умываешься? – удивилась женщина и осторожно поставила мышеловку обратно на полку.

«Нет, не смогу я топить в ведре этих зверушек», – растерянно подумала женщина и осторожно притворила за собой дверь в кладовую.

Муж был на дежурстве, и ждать его, чтобы он расправился с мышами, было долго: он вернётся домой только вечером. Впрочем, женщина сама придумала, как избавиться от мышей. Наскоро позавтракав, она положила мышеловки с мышами в старое ведро и пошла в лес по знакомой тропинке к озеру. Оно было за полкилометра от дома. Кругом него шумел вершинами дремучий бор. В дальнем углу озеро заросло и обратилось в моховое болото. Сосны шагнули туда с берегов и росли на болоте по зыбуну хилыми и низкорослыми.

На берегу озера женщина открыла мышеловки. Одна за другой мыши мелькнули мимо её ног и исчезли в траве. Успокоенная, женщина вернулась домой.

А утром снова четыре мыши сидели в мышеловках.

И так ежедневно. Приходилось только удивляться, как много мышей, оказывается, жило в кладовой.

Но однажды мышь защемила в дверце ловушки усы с правой стороны мордочки и вырвала их. «Выбритая» с одного баку мышь была, как обычно, выпущена вместе с другими на берегу озера, а на следующее утро опять сидела в мышеловке в кладовой. Теперь стало понятно, что не сорок три мыши попались в ловушки, а одни и те же прибегали из леса «домой»!

Но как они находили дорогу? Об этом случае на разъезде узнал один зоолог и заинтересовался поведением мышей. Он наловил в мышеловки степных пеструшек под скирдой в поле, пометил их, унёс в лес и выпустил там за два с половиной километра от скирды. Большинство помеченных зверьков вернулись из леса «домой» и снова были пойманы под этой же скирдой в поле. Лесных мышей зоолог унёс в степь, но многие вернулись в свои норки в лесу.

Пеструшки и лесные мыши – ночные и сумеречные зверьки. Обычно они не видят солнца. Но их переносили в другие места, и они бежали к своему дому не только по местам, где никогда не были до этого, но ещё и в дневные часы.

Как грызуны нашли дорогу? Их переносили в закрытом ведре. Лесные мыши никогда не были в степи, а пеструшки – в лесу. Зрение, обоняние и слух были бессильны помочь крошечным зверькам найти прямую дорогу в густой траве. Многие из них на глазах зоолога брали точное направление к дому, как по компасу, едва их выпускали. Некоторые зверьки поразительно быстро ориентировались и пробегали до четырёхсот метров за десять – пятнадцать минут. Требовалось около часа, чтобы лапки-коротышки переместили зверька величиной с палец за два километра к «своей» скирде или норке в лесу.

Не значит ли это, что мелким грызунам присуще какое-то «компасное чувство», по которому они выбирают правильное направление к своему дому. Что это за способность, остаётся пока неизвестным. Да разве только грызуны удивительным образом находят дорогу к дому? А как ориентируются дикие утки, когда весной летят в тёмные ночи с моросящим дождём? В такие ночи их летит больше всего. Как собаки и кошки, увезённые далеко от дома, в любое время суток находят дорогу обратно? Все эти загадки в природе пока ещё остаются загадками.

На берегу Катуни наша экспедиция выгрузилась из автомашины около маленького посёлка. Здесь нас ждал проводник с вьючными лошадьми. Это было самое глухое место не только в Онгудайском аймаке, но и на всём Алтае. Дальше двигаться можно было только по тропам.

На следующий день утром мы направились вверх по горной речке Кадрину. Как всегда, сначала всё не ладилось. То сползал на сторону вьюк, то лопалась подпруга или упрямилась лошадь перед бродом. А тропа, как нарочно, то и дело переходила с одного берега Кадрина на другой. Постепенно всё наладилось, и к полудню мы были уже далеко от посёлка.

Нетронутая топором горная тайга окружила нас со всех сторон. Могучие кедры в два-три обхвата были усыпаны созревающими шишками. Крошечные пеночки трепетали крылышками и висели в воздухе на одном месте около шишек, как колибри у цветов. Смолистая жидкость из шишек привлекала насекомых, и пеночки хватали их на лету, не садясь и не пачкаясь. Со всех сторон неслись крики кедровок. Осень в этом году обещала богатый урожай орехов, и птицы начали собираться в этот район задолго до созревания шишек. Солнечные лучи не проникали через крону кедров. На земле под деревьями вместо травы рос мох. Воздух был влажный, а жидкая грязь на тропе не просыхала всё лето. Лошади громко чавкали копытами.