При этом индейские общины не имеют свободного доступа ни к принадлежащим им деньгам фонда, ни даже к усеченным годовым процентным выплатам, которые поступают в тот же фонд. Без согласия министерства индеец не может ни купить, ни продать свой дом, ни начать какой-нибудь «бизнес» и т. п. Община для проведения любой операции с принадлежащей ей собственностью или активами должна обратиться за разрешением. Единственная форма, в которой «статусный индеец» может получить свою долю в принадлежащей его общине сумме, входящей в состав фонда, — это официально отказаться от своего индейского статуса. В этом случае он, с небольшой суммой в кармане, пополняет ряды «нестатусных индейцев», в число которых входят также индейские женщины, вступившие в брак с неиндейцами (интересно, что брак индейского мужчины с «белой» не влечет за собой перемены статуса какой-либо из сторон; впрочем, такие браки крайне редки).

Число «нестатусных индейцев» и близких к ним по социальному положению метисов (как правило, это дети индейских женщин, по образу жизни ничем не отличающиеся от индейцев и проживающие обычно вперемежку с последними) в высшей степени неопределенно. Согласно переписи 1981 г., общее число индейцев составляет 413,4 тыс. (т. е. «нестатусных» насчитывается не менее 100 тыс.), а метисов — 78,1 тыс. человек, но выборочные обследования ставят эти данные под сомнение. Так, общее число индейцев и метисов в Саскачеване перепись определяет в 59,2 тыс. человек, тогда как обследование 1976 г. показало наличие в провинции 43 тыс. «статусных индейцев» и 87 тыс. «нестатусных индейцев и метисов»; в 1981 г. доля жителей индейского происхождения в населении Саскачевана должна была составлять 15,3 %, а не 6 %, как указывает перепись. Такой разнобой происходит от различий в критериях, «кого считать индейцем», поскольку, как уже подчеркивалось, индеец в Канаде — это еще и социальная категория, к которой человек относит или не относит себя в зависимости от условий своей жизни и самой постановки вопроса. По различным оценкам, общая численность населения Канады индейского происхождения составляет от 750 тыс. до 1,5 млн человек, т. е. от 3,5 до 7 %, вместо официально принятых переписью 1981 г. 2%.

Что же касается такого критерия, как родной язык, то какой-либо из индейских языков[2] в качестве родного назвали в 1981 г. лишь 122,2 тыс. человек, да и то в быту им постоянно пользуются всего лишь 83,4 тыс. Большинство индейцев давно уже перешли на английский или французский (в Квебеке) языки; однако их интеграцию с англо-канадским или франко-канадским населением, в том числе в городах, где они обычно занимают низшую ступень социальной лестницы и поселяются в трущобных районах (так называемые скидроу Виннипега и других городов канадского Запада, бидонвили Северного Квебека), затрудняет именно их неравноправное социальное положение.

В 70-е годы отмечался повсеместный массовый уход индейцев из резерваций, где они, согласно «Индейскому акту 1951 г.», освобождены от уплаты федеральных и провинциальных налогов с доходов и собственности, имеют право на свободное пользование ресурсами и угодьями резервации, бесплатное медицинское обслуживание и обучение детей в школах, помощь в обеспечении жильем[3], но все это — в условиях нищенского существования, явной недостаточности и низкого качества упомянутых социальных служб. Проживающих за пределами резервации «статусных индейцев» становится больше. Их доля выросла с 16 % в 1966 г. до 30 % в 1979 г. Вне резерваций проживают практически все «нестатусные индейцы и метисы». Учреждение резервации — ни в коем случае не решение вопроса о «территориальных правах» индейцев.

Этот вопрос усложняется тем, что с почти половиной индейских племен, проживающих в северной части страны, а также с эскимосами никаких соглашений не заключалось: в них не усматривалось особой необходимости. Теперь же, когда приступили к промышленному освоению северных территорий и традиционным возобновляемым угодьям северных народов нанесен большой ущерб, принявший в ряде районов необратимый характер, когда началось расхищение «невозобновляемых» минеральных ресурсов, индейцы и эскимосы выдвигают конкретные требования относительно признания своих прав на эти земли и соответственно на получение доходов от их эксплуатации. За 1973–1983 гг. 14 организациями индейцев, метисов и эскимосов Северо-западных территорий, Юкона, севера Британской Колумбии и полуострова Лабрадор (принадлежащего провинциям Квебек и Ньюфаундленд) были поданы правительству официальные заявки на признание их территориальных прав на 14 районов, покрывающих более половины всей территории Канады. Для рассмотрения этих заявок правительство было вынуждено в 1981–1982 гг. создать специальное «Бюро требований коренных народов» и разработать процедуру подачи и рассмотрения таких требований.

Основы традиционного хозяйства коренного населения канадского Севера — охота на морского зверя, оленей-карибу, рыбная ловля, пушной промысел — были подорваны еще в первую половину нынешнего века из-за конкуренции охотников и китобоев — главным образом выходцев из Европы — и хищнического истребления промысловых животных.

В последнее десятилетие как следствие промышленного освоения Севера стала реальной опасность загрязнения природной среды Севера и нарушения ее хрупкого экологического баланса. Интенсивная геологическая разведка, в особенности на нефть и газ, на территории традиционных охотничьих угодий, строительство транспортных магистралей, нарушающих пути миграций животных, усиление навигации на морских и речных путях приводят к почти полному исчезновению промыслового зверя и обрекают местных жителей на нищету. Так, за десятилетие (1963–1973 гг.) на Дальнем Севере более чем втрое сократилась добыча песца, ондатры, куницы; вдвое — бобра; в полтора раза — норки и основного промыслового зверя — тюленя (при этом цены на шкуры последнего за тот же период снизились более чем в три раза). Общая стоимость добываемой за те же годы пушнины сократилась с 1,9 млн. до 1,4 млн. долл. — и это при значительном росте цен на орудия промысла и повышении стоимости жизни вообще.

Трудности положения усугубляются двумя важными факторами. Во-первых, коренное население Севера до последнего времени не имело никаких юридически закрепленных территориальных прав и, следовательно, прав на компенсацию за нанесенный их хозяйству ущерб; тем более оно не имело возможности воспрепятствовать нанесению такого ущерба. Во-вторых, транспортное и промышленное освоение территорий, разведка нефти и других полезных ископаемых в настоящее время ведутся наиболее интенсивно именно в районах наибольшего сосредоточения коренного населения — в долине и дельте р. Маккензи, бассейне Большого Невольничьего озера, на западном берегу залива Джемса, на некогда богатом морским зверем шельфе моря Бофорта.

В результате разрушения традиционного хозяйства, незначительного вовлечения коренных жителей Севера в современную экономическую деятельность характер размещения населения Севера в целом не соответствует степени размещения центров хозяйственной жизни. Если раньше коренное население канадского Севера было более или менее равномерно распределено по его территории и плотность его соответствовала «продуктивности» отдельных ее участков, то в 60 — 70-х годах произошел бурный процесс сосредоточения коренных жителей в немногих («городских» по сути) центрах, где они надеялись найти работу по найму или добиться материальной помощи со стороны государственных служб. Таким образом опустели громадные пространства тундр Северо-Западных территорий и целые округа, (например, северная часть побережья Лабрадора, заброшенные поселения которых — Хиброн, Нутак и др. — продолжают отмечаться на картах как существующие). Приток в центры горнодобывающей промышленности Севера пришлой квалифицированной рабочей силы с Юга наряду с высоким естественным приростом коренного населения обеспечивают общий рост численности его жителей, что создает иллюзию заселения Севера. На деле же для большей его части характерно обезлюдение громадных пространств.