Кабарожий мускус и сейчас ценится, однако ажиотаж в охоте на кабаргу сдерживается лицензионной системой и другими ограничениями промысла.

В ряде азиатских стран оленька стали разводить на фермах, пытаются одомашнить для многократного взятия мускуса без вреда для животных. Такие работы начали проводить и в нашей стране. Кабарга хорошо привыкает к человеку, размножается в неволе. Вот и еще один ныне дикий зверь — кандидат в домашние животные.

…Недавно я узнал, как энергичный научный сотрудник Сихотэ-Алинского заповедника В. Зайцев, разрабатывая диссертационную тему, приручил вольную таежную кабаргу. Он узнал самые интимные ее повадки. И вспомнилось мне, как нечто похожее произошло у меня, когда я был заядлым охотником.

Шел я как-то в декабре угрюмым мшистым ельником по крутому горному склону и набрел на хорошо протоптанную в глубоком снегу кабарожью тропу. Облегченно устремился по ней, благо она вела в сторону приютившей меня охотничьей избушки. Присел отдохнуть на валежину. И вдруг осторожный скрип снега: ко мне навстречу по этой же тропе приближалась кабарга. Странно так, будто тень, сгорбившись, озираясь, принюхиваясь. Прыгнет несколько раз и застынет. Я не шевелился, ветерок тянул в мою сторону, кабарга, издали недоверчиво оглядев меня, не заподозрила во мне опасности и приблизилась на десять метров. Пооглядывавшись минут пять назад, откуда она пришла и где было нечто ее спугнувшее, успокоилась и начала кормиться.

Я смотрел на кабаргу и удивлялся не только ее виду, но и манере передвижения. Она почти совсем не умела ходить и даже при спокойном аллюре перемещалась от ели к ели редкими и легкими прыжками. Объедая мох со стволов, она приподнималась на задних ногах, опираясь передними о дерево.

Меня она зачуяла с пяти метров, уставилась в мое лицо выпуклыми насторожившимися глазищами, разведя уши и втягивая в себя воздух. Я ясно видел ее нос, ресницы, круто выгнутую спину. Не выдавал себя, насколько было возможно не моргать и не дышать.

Еще не опознав меня, кабарга издала отрывистый, похожий на свист звук «чуф-фый» и резко ударила копытцем о дерево, но тут же, зачуяв человека, она испугалась и потеряла над собой контроль. Зачихав частыми «чуф-фый», она засуетилась, беспорядочно запрыгала между деревьев и валежин. Я поспешно удалился.

Через несколько дней я шел той же тропой, шел тихо, ища внимательно глазами кабаргу. Ее я увидел издали, но она уже пристально всматривалась в меня. Я не показал виду, что заметил ее, свернул в сторону и пошел мимо, приучая кабаргу к себе спокойным свистом. Когда краешек моего глаза перестал ее видеть, я повернул таким образом, что шел не на нее, но все же медленно приближаясь. Прошел от кабарги в двадцати метрах. Потом еще раз повернул и разминулся с ней уже ближе.

Усевшись неподалеку, продолжал спокойно и тихо посвистывать, наблюдая за кабаргой лишь боковым зрением, а она неподвижно смотрела на меня почти в упор, надеясь на то, что мне ее не видно.

Я не стал долго испытывать терпение трусливой кабарги и тихо удалился все с тем же насвистыванием. А уходя обломал на недоступной ей высоте сухие нижние ветки, густо обросшие космами бородатых лишайников, и воткнул их в снег в надежде, что ей они пригодятся.

Навестив кабаргу еще раз через пару дней, я увидел, что весь мох с тех сухих веток был объеден. Заметив ее неподалеку, с тем же свистом стал подходить к ней, но теперь все время обламывал ветки и уставлял ими свой извилистый путь на ее глазах: знай, мол, мое миролюбие и доброту.

Через десять дней кабарга привыкла ко мне настолько, что объедала мох с веток еще до того, как я уходил. Она не убегала, когда я сидел и открыто наблюдал за ней, все так же посвистывая. Кабарга подходила ко мне, будто окончательно доверившись, но не ближе чем на десять метров. А ведь это такое осторожное животное, трусливое и недоверчивое…

Мне казалось, да и теперь так думаю, что останься я в той охотничьей избушке еще на месяц, пожалуй, приучил бы ту кабаргу прибегать на мой свист, а возможно, и привел бы ее однажды к избушке.

В братьях наших меньших врожденного непреодолимого страха к людям не так много, как мы думаем. А боятся нас они потому, что не заслужили мы их доверия. Когда в людях они видят доброжелателей или убеждаются в их миролюбии, даже просто безразличии, звери поселяются совсем рядом…

Однажды в августе мне пришлось путешествовать в бассейне строгой и красивой реки Селемджи — старшей «дочери» знаменитой Зеи. Забравшись на невысокую сопку под вечер, я устало сел на каменную глыбу и осмотрелся вокруг.

На бескрайней равнине лишь кое-где возвышались одиночные сопки да небольшие хребты, все остальное пространство занимали блюдца озер, извилистые змейки речек, мари да неприхотливые лиственничники. Эти места — царство лосей.

Подумав о них, я поймал себя на мысли: «А где же они, эти лоси?» — и стал скользить биноклем по местам, где они любят отдыхать.

Одного из них я увидел не так скоро, но неожиданно близко и во весь рост. Он стоял от меня в двухстах метрах на небольшой релке в тени под двумя старыми лиственницами.

Лось, именуемый еще и сохатым, меня давно заметил, но стоял и не шевелился. Бинокль приблизил его ко мне на расстояние двадцати пяти метров, и я видел лесного великана почти в упор.

Это был могучий и сильный, стройный и красивый зверь. Мощная грудь, большая горбоносая голова, увенчанная крепкими, красивыми рогами, высокая холка, длинная «серьга» под горлом.

Лось — самый крупный представитель семейства оленей. Сравнительно небольшой европейский подвид сохатого весит до полутонны. Восточносибирские лоси гораздо крупнее: масса достигает семи центнеров, длина тела до трех метров, а высота в холке 230 сантиметров. Есть и свои особенности: короткая и могучая шея, длинные ноги, хвост куцый, чисто символический, копыта заостренные, большие, приспособленные для передвижения по топким местам.

Голова лося кажется несоразмерной, она довольно массивная. Удлиненная верхняя губа сильно нависает над нижней. Уши большие (до четверти метра!), широкие, сверху заостренные, подвижные, как локаторы. Рога у самцов сохатых разные и по форме, и по размерам. У сравнительно мелкого уссурийского подвида они небольшие, насчитывают шесть — восемь отростков, а у восточносибирских и североамериканских гигантов — огромные «лопаты» с множеством отходящих от них отростков, достигающие веса 35 килограммов. Рога, снятые с убитого в 1967 году на Камчатском перешейке сохатого, имели развал 167 сантиметров, высоту 130, а ширину «лопаты» 45 сантиметров.

Рога у быка сменные: зимой он их сбрасывает, весной начинает отращивать новые, а к августу рост полностью заканчивается. Растут они примерно также, как и знаменитые панты пятнистого оленя, причем в последние годы доказано, что в пантах лося тоже содержится большая лечебная сила, и со временем из них, очевидно, можно будет получать чудодейственный пантокрин.

Лось обитает в хвойных и смешанных лесах Северного полушария. Распространен от лесотундры до лесостепей в Евразии и на североамериканском континенте. Его жизнь полностью зависит от наличия леса, так как зимний рацион питания состоит в основном из веток и коры деревьев и кустарников.

С октября по март сохатый живет в лесах с густым подлеском, в молодняках на старых гарях и лесосеках, в березняках, осинниках, лиственничниках. Особенно любит ивняки по речным поймам. Глухие таежные леса избегает, предпочитая им разреженные и смешанные.

У этого зверя удивительный пищеварительный аппарат: он способен перерабатывать грубые древесно-веточные корма. И все-таки ему зимой живется несладко. Калорийность коры и древесины невысока, зимой он худеет и ждет не дождется весны.

С наступлением тепла, обычно в апреле, лоси покидают свои «зимние квартиры» и устремляются туда, где много болот, озер, тихих рек, заливов с сочной травянистой растительностью и водорослями. В воде сохатый спасается от зноя и гнуса. На болотах, марях и топях чувствует себя великолепно. Ходит он по ним, широко раздвигая копыта, легко и безбоязненно преодолевает трясину.