...Южный ветер долго гнал тучи, а когда прорвалась пелена серого неба, глянуло солнце — все ожило. По сугробам, оставшимся в тени с зимы, побежали синие тени. Запели дрозды, скворцы, а сверху раздались знакомые звуки: на северную сторону летели журавли. Когда же солнце сильно пригрело, начала быстро сохнуть земля, а листочки, пролежавшие зиму под снегом, теряя влагу, стали скручиваться, шурша и пощелкивая. И если бы не тихий посвист ветра в тонких ветвях березы, этим звуком наполнился бы весь лес.

Потом между белых берез замелькали красно-коричневые бабочки-крапивницы, солнечными зайчиками засверкали бабочки-лимонницы. Иногда стремительно проносились какие-то большие мухи. А когда пригрело еще больше и затих ветер, появился непонятный нежный шорох.

Еще громче раскричались птицы, и скворец на высокой дуплистой сосне пропел длинную мелодию, подражая песням разных птиц. Легкий ветерок принес едва уловимый запах лесной гари.

А шорох все усиливался и усиливался. Откуда он, я не мог понять. Но вот по моим ногам стали карабкаться кверху рыжие лесные муравьи. Один вцепился в руку, больно укусил и полил кислотой. И тогда только я спохватился: мимо меня широкой лентой ползли муравьи. Их было очень много. Тысячи, нет не тысячи, а сотни тысяч маленьких ног дружно постукивали коготками лапок по сухим листикам. И как это я, просидев в лесу на старом пне столько времени, не заметил почти рядом у сосны большущий муравейник!

Пока было холодно, муравьи находились в своем жилище, но когда пригрело солнце, потеплело, был дан сигнал, и сейчас же конус муравейника покрылся копошащейся массой, все поспешили принять обязательную после долгого зимнего сна солнечную ванну. Пока одни грелись на солнце, другие отправились большой компанией к березе. Здесь они собрались толпами у самого комля на участке мокрой коры. Неужели муравьи пьют березовый сок? Никто об этом не знал раньше. Тогда я делаю маленькие надрезы на березах около муравейников. Разведка быстро доносит о новых источниках питания — и вскоре здесь идет спешная заготовка сладкого провианта. И еще громче становится в лесу шорох сухих листьев от тысячи тысяч муравьиных ног.

Ну, а если растения не выделяют соки и нет тлей — тогда муравьям приходится самим добывать себе живительную влагу.

...Сегодня первый летний день после весеннего ненастья. В ущелье Картабулак северные склоны все розовые от цветущего урюка. В воздухе слышен гул насекомых — сборщиков нектара, а на землю падают, будто розовые снежинки, лепестки цветов. По склонам гор, как огоньки, алеют маки. Расцвел марьин корень, и на нем уже трудятся шмели, готовя корм для своих первых дочерей-работниц. Пробудились все до единого муравейники, и земля покрылась многочисленными муравьями.

На светло-зеленой, низкой, прижавшейся к земле розетке татарника, в самой середине, копошатся кроваво-красные муравьи, чем-то напряженно заняты. Листья татарника покрыты густым пушком и по краям снабжены острыми короткими иголочками. Особенно обилен пушок в средних листьях. В лупу видно, что муравьи обдирают пушок, обнажая иголочку, отчего она поблескивает, будто покрытая лаком. Видимо, что-то вкусное находят муравьи в основании иголочек, раз так тщательно и напряженно трудятся. И не одних кроваво-красных муравьев привлек татарник. Сюда наведываются и муравьи тетрамориусы. Но кроваво-красные муравьи — свирепые забияки — не терпят посещений своих плантаций чужаками и убивают маленьких разведчиков. Всюду на светлом пуху валяются трупы погибших тетрамориусов.

Только одни пестрые колемболы бродят по растению не опасаясь его хозяев. Но колемболы слишком крохотные, чтобы на них обращать внимание да и, судя по всему, им нет никакого дела до того, какое угощение нашли на татарнике муравьи.

Лакомства, выделяемого растением, видимо, немного. Брюшко муравьев, обсасывающих основания обнаженных иголочек, слабо увеличивается. Но, как говорится, мал золотник, да дорог.

...Мне хорошо запомнился в горах Тянь-Шаня среди пестрого мира цветов и насекомых высокий желтый русский василек. На его еще не распустившихся головках висели капельки прозрачной сладкой жидкости и, как росинки, сверкали яркими синими, зелеными и красными огоньками. По головкам васильков оживленно сновали муравьи и жадно пили этот сок.

В других местах я нашел это растение в плачевном состоянии: его нераспустившиеся головки выгрызали сине-зеленые жуки-бронзовки. Вокруг не было муравейников, и василек оказался без своих защитников, для кого он выделял сладкий сок...

Прошло еще несколько лет, и мне весной привелось увидеть василек, только уже не русский, а сибирский в Западной Сибири в светлом березовом лесу с большими полянками. Алые и очень душистые сибирские васильки росли около берез, под которыми располагались три муравейника. Не знаю, было ли это случайностью, но васильки росли только здесь, и поблизости их нигде не оказалось. Сибирский василек также сверкал капельками сладкого сока, и на нем беспрестанно крутились рыжие муравьи. Они, судя по всему, были защитниками этого растения.

Величайшее множество цветков, пленяющих нас красотою формы, разнообразием красок и чудесными ароматами, — все это предназначено для насекомых, ради того, чтобы приманить их, заставить служить себе, т. е. вынудить стать соучастниками брачных дел растений, совершить перекрестное опыление. Даже некоторые грибы используют для своего блага насекомых. Так, мухи, главным образом из рода Люциллиа, летят роями на грибы Фаллюс импутикус. Они привлекают их таким неотразимо притягательным для мух запахом падали. Споры гриба, поглощаемые мухами, в их кишечнике не перевариваются и быстро выводятся с испражнениями. Так мухи расселяют этот гриб.

Насекомые, добывая пыльцу и нектар, платят добром растению. Но далеко не все. Многие стали пожирателями цветков. Таких неблагодарных немало. Цветки гложут жуки-нарывники. Венчики, тычинки, пестик — все идет в пищу. Ядовитые, яркие, никому не нужные, они сидят на цветках открыто, занимаясь своим коварным ремеслом. Цветками любят лакомиться гусеницы некоторых бабочек. Красивая, крупная, белая, с резко очерченными темно-зелеными пятнами и полосами гусеница софоровой совки Апопестрис спектрум целиком съедает соцветия софоры лисохвостной и ни на что другое не обращает внимания.

Крошечные трипсы — большие любители цветков. Они слишком малы и малоподвижны, чтобы помогать перекрестному опылению растений. Они питаются нектаром, соскабливают эпидермис, высасывают соки из завязи и цветоложа развивающихся плодов, но чаще всего поедают пыльцу. Есть и среди клопов любители лакомиться сочной тканью цветка. Таков клоп Лигус коффеа, повреждающий нераскрывшиеся цветки кофейного дерева в Кении. После визита этого клопа цветок угасает и уже не способен дать зерно.

...Весна пришла в тугаи не сразу. Холода долго чередовались с оттепелями. Еще в марте были теплые дни, летали насекомые, фазаны истошно кричали, хлопали крыльями. Зазеленели трава и деревья, а когда на лохе появились крохотные желтые цветки, ветер понес во все стороны чудесный аромат. И он так силен, что заглушил все другие запахи в тугаях. Деревья гудели от множества маленьких песчаных пчелок, разнообразных мух, наездников, жучков пыльцеедов, бабочек. Вся эта разноликая армия ликовала и наслаждалась чудесным нектаром.

Серебристые листья лоха трепетали на ветру, а желтые цветы готовились завязать будущие плоды. Но в цветах завелись крохотные обитатели. Никто их не замечал, а они, совсем пигмеи, меньше одного миллиметра, тонкие, стройные, с ярко-красной головкой и такого же цвета полосками на продолговатом тельце, кружились среди лепестков, забирались в кладовые нектара, вгрызались в сочную ткань, как раз в то место, где происходило таинство зарождения нового плода, зачатка будущего дерева. Это трипсы. Но особенные, не известные науке. Испокон веков они живут на этом дереве и теперь набросились на него массой. Трипсы размножаются с невероятной быстротой, кишат в желтых цветах, и те, израненные ими, умирают, падают на землю, устилая ее комочками.