Речь моя сопровождалась криками протеста, неверия, отказа. Они рыдали, стонали, выли. Уже тысячи затронутых вибрациями валялись на мостовой.

Неожиданно те, кто слушал меня с самого начала, сорвались с места и понеслись к окраине города. По мере приближения к Камням боль усиливалась настолько, что некоторые не выдерживали, поворачивали обратно, бросались в реку, чтобы утонуть и покончить с мучениями. Но другие, сжав головы руками, держась за животы, обхватив торсы, пригнувшись, как будто близость к земле могла облегчить страдания, выбегали за заколдованный круг и, сразу ощутив облегчение, падали на траву, чтобы отдышаться, прийти в себя, насладиться отсутствием боли.

Они кричали оставшимся, звали их за собой. Некоторые слышали и слушались, бежали за круг Камней. Я ходил среди оставшихся, убеждал, предупреждал. И вскоре город покинули все. Они оставили дома, обстановку, пищу, одежду, оставили свою культуру, цивилизацию — все, чего добились в процессе развития. Они толпились в траве под деревьями, окруженные животными, удивленно озиравшими их умными, понимающими глазами.

Некоторые, оправившись, забегали обратно, в окраинные сады и огороды, собирали овощи и фрукты, терпя, сколько могли, пока боль не становилась невыносимой. Иные, самые крепкие, добегали даже до домов, где собирали все, что могло помочь сохранить тепло и поддержать жизнь: одеяла, одежду, хозяйственные принадлежности. Эти экскурсии в город имели и оборотную сторону: некоторые, подвергшиеся страшной пытке Камнями, ощущали какую-то тягу, странное желание снова испытать то же самое.

В лесу сооружались убежища из ветвей и листьев, даже из утрамбованной земли. В керамическом горшке доставили из города огонь и культивировали его во вновь возникшем поселении — не побоимся этого слова — дикарей. Грандиозный костер обозначил центр стихийно возникшей деревни. Тут же разметили землю и приступили к устройству новых огородов. Попытки возродить городские мастерские и фабрики закончились неудачно, ибо исчезли потоки энергии и технология, которой ведали гиганты.

Животные бежали. Первые охотники убивали «дичь» просто подойдя к выбранной жертве и всадив в нее нож. Бояться звери не научились, теперь им приходилось наверстывать упущенное. Сначала на мордах жертв появлялось такое же удивленное, непонимающее выражение, как на физиономиях туземцев, впервые ощутивших боль, ознаменовавшую конец Эпохи Гигантов — такое название утвердилось за пройденным этапом истории Шикасты. И вот узнавшие страх стада двинулись прочь, сначала нерешительно, затем сломя голову, грохоча копытами и ломая кусты.

Тем временем я понял, что следует попытаться посетить все другие города, где, как я надеялся, инстинкт заставит население искать спасения за пределами кругов Камней. Возможно, осталась какая-то доля коллективного разума, достаточная для того, чтобы показать в иных местах, что происходило в Круге. В сопровождении Давида и еще нескольких туземцев я отправился прежде всего в Полумесяц, на подходах к которому мы встретили группы аборигенов, бродящих вне города по плодородным полям дельты большой реки. Они сообщили, что город «заполонен демонами», но многие жители остались там, ожидая возвращения гигантов. И некому было сказать им, что надо бежать. Те, кто спасся, строили шалаши из камыша, готовили землю для весеннего сева и посадок. Животные и здесь сбежали; мы встретились со стадами и стаями четвероногих, спасавшихся от смертоносного города и от двуногих существ, вдруг ставших смертельными врагами.

Мы прошли по городам планеты, разделившись на группы. Квадрат и Треугольник, Ромб и восьмиугольный Октагон, Овал и Прямоугольник — и так далее, мало ли геометрических фигур. На обход этот ушел полный оборот Шикасты вокруг своей звезды, да и в составе групп произошли изменения. Некоторые решили поселиться с группами, которые им приглянулись; другие отстали из-за болезней, кто-то и умер; иным понравилось какое-то встреченное на пути ненаселенное место. Но были и прибавления — из числа пожелавших отправиться на поиски приключений жителей других мест. Примерно сотня путешественников обошла Шикасту, найдя повсеместно одну и ту же картину: города превратились в ловушки и психушки. Оставшиеся в них, если не кончали жизнь самоубийством, становились идиотами.

Вокруг каждого города возникли поселения беженцев, живших в грубых хижинах и землянках, питавшихся, по большей части, мясом, добытым на охоте, занимавшихся также огородничеством и полеводством. Одевались они в шкуры, а спасенную из города одежду, не сговариваясь, превратили в нечто священно-ритуальное. Сказители распевали о богах, которые научили их всему и которые непременно вернутся. Предусмотренный с самого начала мотив «второго пришествия» повсеместно прочно зацепился в памяти.

Вернувшись к Кругу, мы проинспектировали Камни. Вибрации настолько усилились, что селения отодвинулись подальше. Возле Камней увядала даже растительность. Даже птицы не отваживались залетать туда.

Особенно бросалось в глаза обилие детей. Предохранительные меры забыты, никто больше не определяет, кому следует иметь детей, а кому не рекомендуется становиться родителем. Короче, пользоваться сексом разучились. И если раньше умиравший до тысячелетнего возраста считался невезучим, то теперь ясно было, что срок жизни потеряет стабильность. Уже умирали и молодые, очень молодые, дети и новорожденные. Такая ситуация сложилась на Шикаете через год после крушения Смычки.

Но, во всяком случае, виду не угрожало вымирание. Из городов спаслось достаточно населения, чтобы жить и размножаться. И я знал, что с течением времени — примерно через три-четыре сотни лет, точнее определить никто не брался — города и крути Камней разрушатся под действием природы и непогоды, превратятся в груды развалин, не обещающих ни вреда, ни пользы.

Наступала финальная фаза моей миссии.

Прежде всего, следовало определить, куда скрылись мятежные гиганты. У меня уже возникла догадка на этот счет. Будучи в Шестиугольнике, к северу от Больших гор, я заметил издали что-то вроде поселения, о котором никто не знал, однако народ там пугал друг друга байками о громадного размера призраках, «ростом с дерево».

Опять я решил взять с собой Давида. Можно было сказать, что он понимал, что происходит. Но можно было сказать и что он не понимал. Я мог ему что-либо объяснять, он внимательно слушал, понимающе кивал, хмурил лоб, поджимал губы — всячески и весьма живо реагировал. Но через несколько минут, упоминая только что подробно разъясненную деталь, я вдруг обнаруживал в его глазах полное непонимание, а изумленные вопросы заставляли усомниться, помнит ли он свое имя. Давид выглядел так, как будто находился под воздействием какого-то сильного наркотика. В то же время он усваивал информацию, иногда ссылаясь на услышанное в позднейших разговорах. Казалось, что часть его понимает услышанное, а другая ни слова не слышит. Или же — никогда я не встречал более такого — наступали периоды, когда Давид все детально воспринимал, сменявшиеся периодами отсутствия контакта и восприятия, а то, что он говорил, казалось произнесенным какой-то ирреальной его частью. Как будто сам он стоял, связанный и с кляпом во рту, а за него отвечал — или говорил — какой-то чревовещатель.

Когда я пригласил Давида сопровождать меня, он ответил, что не хотел бы оставлять без присмотра свою младшую дочь. Ни разу до этого он не упоминал ни о какой дочери. Где же эта дочь? — Да, там… у друзей, должно быть. Он за ней ухаживает? Давно он с ней виделся? Давид кивал, жестикулировал, оживленно объяснял, что дочь его девочка хорошая, самостоятельная и в присмотре не нуждается. Так я впервые встретился с типичным для Шикасты отсутствием интереса к судьбе потомства.

Дочь его, Саис, крупная особа со светло-коричневой кожей и густой гривой бронзовых курчавых волос, оказалась существом оживленным, бойким. Она едва вышла из детского возраста, но, действительно, в присмотре не нуждалась. Иначе и быть не могло. Казалось, она ничего не помнила о жизни с родителями в Круге. О матери Саис вспоминала, как будто та умерла давным-давно, а оказалось, что несчастная женщина погибла лишь недавно во время охоты на оленя. Она наткнулась на пару затаившихся тигров, забивших ее своими громадными лапами. Саис, похоже, не имела представления о том, что еще год назад такая ситуация была немыслимой. Тигры, по ее мнению, всегда были врагами охотников.