Управление Леланосом осуществлялось следующим образом.

Здесь царила демократия, которая опиралась на выборную систему. Здесь не было кодекса законов в письменном виде, поскольку, как говорила Родия, порой самые жестокие тирании обзаводились «конституциями» и законами с единственной целью — обманывать несчастных жертв и сторонних наблюдателей. В конституции и законах нет особого смысла, если каждый ребенок и так осваивает культурное наследие, знает свои права, умеет себя вести, правильно оценивать поведение окружающих и быть бдительным. Поэтому законы формировались и обновлялись естественным образом. Если же не позволять людям быть полноправными участниками жизни города, они неизбежно станут опасными для окружающих, а законы постепенно утратят силу.

Я слушала Родию с жадным интересом, поскольку на Сириусе к этой проблеме подходили совершенно иначе. Организуя управление в очередной колонии, мы непременно разрабатывали конституцию. Соблюдение конституции обеспечивалось системой карательных мер. Но все наши правительства рано или поздно впадали в анархию или провоцировали мятежи.

Соблюдению законности и порядка в Леланосе способствовали три фактора. Первым была сама структура руководящего органа, который занимался законотворчеством. Он избирался путем всеобщего голосования, причем все граждане старше шестнадцати имели право избирать и быть избранными. За частной жизнью должностных лиц следила специальная комиссия, избираемая отдельно. Подобные проверки позволяли предотвратить злоупотребления служебным положением и при первых признаках такого злоупотребления отстранить должностное лицо от власти. От должностных лиц требовали, чтобы слуги в их доме — здесь не было рабов — пользовались такими же правами, как и члены семьи. Сурово осуждались сексуальные преступления — унижение и ущемление свободы партнера, — чрезмерная любовь к роскоши и жадность. В Проверочную Комиссию, которая была высшей инстанцией, избирали самых уважаемых жителей Леланоса.

Вторым фактором была независимая судебная власть, которая следила за соблюдением законов. Представители этой власти тоже находились под постоянным надзором Комиссии, и к ним предъявлялись еще более строгие требования, чем к законодательной власти.

Того, кто хорошо справлялся со своими обязанностями, могли избирать в органы управления или судебной власти неоднократно, иногда на протяжении всей жизни. Однако членов Комиссии избирали только на один срок, который составлял четыре года. Впрочем, после увольнения они могли заниматься консультированием на добровольных началах. Деньги служили исключительно средством обмена. Если кто-то влезал в долги, проценты не взимались, а по истечении семи лет долги аннулировались. Родия создала целый свод наставлений в виде сказок и песен, чтобы донести до людей мысль о том, что, если деньги станут товаром, Леланос погибнет, поскольку тот, кто будет взимать проценты, вскоре начнет контролировать товары и рабочую силу, а это неизбежно приведет к формированию правящего класса. Эти песни и сказки рассказывали о бесчисленных городах и культурах на Роанде, где деньги стали править людьми. Вновь и вновь Канопус устанавливал законы и правила, которые запрещали превращать деньги в товар, но рано или поздно дело заканчивалось именно этим. Дух Шаммат был слишком силен в этих несчастных и не позволял им оставаться на высоте.

— Так, значит, Леланос тоже изменит своим принципам? — спросила я Родию.

Я задала этот вопрос, поскольку была поражена здравомыслием и благоразумием горожан, отсутствием бедности и лишений и подлинной демократией, — слишком часто мне приходилось видеть нечто совершенно противоположное, сталкиваться со страхом, раболепием и лицемерием.

Но Родия лишь сказала:

— Ты увидишь все сама.

У нее был маленький домик рядом с площадью в центре города. Она жила одна, поскольку ее дети выросли и поселились отдельно. На верхнем и нижнем этажах было по две маленькие комнаты. Родия жила здесь с тех пор, как был построен Леланос, хотя дети уговаривали ее переехать в дом побольше. Когда она рассказывала мне об этом, наши взгляды встретились, и в ее глазах мелькнуло насмешливо-удивленное выражение, знакомое мне по Коши. Я знала уже достаточно, чтобы понять, что город переживает период расцвета, за которым последует закат. В следующие несколько дней мне казалось, что Родия старается сделать все, чтобы я не только оценила прелесть этого места, но и поняла, что с ним что-то не так. Мне было очень любопытно, зачем она это делает…

Теперь я понимаю: она взывала к моим чувствам, а не к разуму, чтобы я не осталась равнодушной к происходящему. Недаром я оказалась в этом удивительном городе после того, как бежала из тюрьмы Гракконкранпатла. Недаром я увидела две эти крайности, одну за другой, с интервалом всего в несколько дней. Кроме того, дорога из Гракконкранпатла в Леланос тоже научила меня многому. Было и кое-что еще. Мы шли через лес, который внешне не отличался от любого другого леса, но при этом представлял собой естественную границу между Леланосом и Гракконкранпатлом. На протяжении многих веков агрессивный и воинственный Гракконкранпатл боялся нападать на Леланос, поскольку Родия распустила слухи, что, если армия Гракконкранпатла вторгнется в полосу лесов, окружающих Леланос, ей не поздоровится. Леланос слыл прибежищем злодеев, которыми управляет олигархия, готовая уничтожить любое государство, если то осмелится посягнуть на ее владения. При любом удобном случае делалось все, чтобы придать этим слухам правдоподобие. Когда я услышала несколько историй такого рода по пути в Леланос от аборигенов одного из племен, которые были наслышаны о зверствах Леланоса, это произвело на меня глубокое впечатление. Рассказывая о Леланосе, эти несчастные содрогались от ужаса: Родия и ее помощники поработали на славу. До сих пор только это позволяло уберечь Леланос. Однако хитрые и умные жрецы, которые сами не останавливались перед обманом, сумели раскрыть эту ложь. Появление тридцати беглых рабов из Гракконкранпатла вызвало волнения в городе. Стоя на высокой башне в Леланосе, я смотрела на леса, через которые мы брели вместе с Родией, и недоумевала, размышляя о пугающей склонности обитателей Роанды к самообману. Я нечасто испытывала подобные эмоции.

Тогда я была не в состоянии сделать выводы, к которым прихожу теперь. Пребывание в холодном подземелье, необходимость на время расстаться со своими талисманами, тесные контакты с канопианкой — все это лишило меня душевного равновесия. Кроме того, из головы у меня не выходила Шаммат: мыслями я все время возвращалась к Тафте, который загадочным образом влиял на меня. Родия стала вызывать у меня отторжение. Мне стало казаться, что эта немолодая женщина, прямая и простая, равнодушна к чужим страданиям, — ведь она отказывалась использовать возможности, которые, безусловно, имела, будучи канопианкой, чтобы облегчить участь несчастных жителей Роанды.

Странно, что я, Амбиен Вторая, после долгих лет работы в Колониальной Службе, не раз наблюдавшая за мучительной адаптацией видов, культур, социальных структур и отдельных личностей к новым условиям, так сокрушалась над судьбой одного-единственного города. Словно не было на свете культуры, которая была бы для меня дороже Леланоса. Этот город казался мне уникальным достижением, светлым пятном в мире варварства и упадка. Я испытывала острое сострадание к его обитателям, и это было столь необычное для меня чувство, что я определила его не сразу.

Я бродила по улицам и переулкам, иногда вместе с Родией, иногда одна, и моя душа разрывалась от боли за этих людей. За короткое время они стали ответственными и просвещенными гражданами, а ведь их предками были полудикие племена… Эти люди были так внимательны и добры друг к другу… И при этом все они страдали роандианской дегенеративной болезнью: каждого из них, кто прожил половину отпущенного ему срока, словно поражал невидимый вирус… Они начинали «стареть», слабея, седея и съеживаясь… Все это и многое другое заставляло меня злиться, одновременно испытывая жалость… Мне хотелось встать на защиту этих людей и уберечь их от неотвратимых превратностей судьбы.