— А почему у нее нет своих молочниц?

— Я же говорю тебе, не так все просто. У нее были четыре молочные животины. Она с мужем жила, и они выделили мне одну для детей. Муж ее очень добрый был человек. Жаль, умер. Однажды ночью у нее украли оставшихся трех. Мимо шли какие-то беженцы, они и украли. И с тех пор мы обходимся одной сообща. Все по справедливости, как мне кажется.

— Вы всегда туда за водой ходили, куда и сегодня?

— Малая река уже несколько лет как пересохла. Да и большая еле течет. У меня воды достаточно для нас, если ее экономно расходовать. Я завтра еще раз пойду по воду, если народ пойдет. А ты держи Данна здесь, следи за ним.

— Думаешь, Кулик хотел его утопить?

— Не знаю. Может быть, он начал вроде как в шутку, а потом… Очень легко ведь для здорового мужчины… подержать под водой подольше…

— Но зачем ему убивать такого малыша?

— Малыши растут, Маара… И малышки тоже. Так что будь осторожна. Не обязательно все время сидеть дома. Я научу тебя доить, квасить молоко, делать сыр. Как корни искать — это очень важно. Тебе надо всему научиться. Я ведь старая, могу и умереть скоро. Ты должна научиться всему, что я знаю и умею. Я покажу тебе, где спрятаны деньги. Но помни, очень легко подкинуть скорпиона в одежду, швырнуть камень, а потом сказать, что он свалился с крыши, засунуть ребенка в цистерну и плотно закрыть крышку — и никто и звука не услышит. Был здесь такой случай. С их ребенком.

— Значит, кто-то захотел его убить? И убил…

— Скорее всего да.

— То есть они тоже друг с другом не ладят.

— Еще как. Есть семьи, которые давно не разговаривают, не общаются.

Маара хихикнула, и на лице Дэймы отразилось удивление.

— Не хватает воды, не хватает пищи, — быстро проговорила Маара, — а они враждуют. — Ища понимания, она уставилась на Дэйму.

— Быстро ты взрослеешь, милая девочка. Да, так все и получается. Чем тяжелее жизнь, тем больше склок и дрязг. Ты ожидала обратного?

На следующее утро Дэйма позволила Данну выйти из дому, поиграть у двери, где за ним можно было следить, не выходя наружу. Он вышел и принялся ворошить пыль палкой, как будто в полусне. Маара подумала, что, если бы их мать увидела сейчас это вялое, грязное дитя, она бы не узнала в нем своего сына. Вскоре из-за угла вывернули двое мужчин и остановились в нескольких шагах от двери, заглядывая внутрь, где Дэйма сидела у стола. Данн замер, затем шагнул к ним, остановился, сделал еще шаг, еще… Двое удивленно повернули к нему головы. Удивление на их лицах сменилось раздражением, раздражение — злобным оскалом. Они обменялись краткими репликами. Один крикнул:

— Кыш!

А другой замахнулся на Данна палкой, как на собаку.

— Что с ним? — забеспокоилась Дэйма. — Маара, забери его.

— Сейчас, сейчас. — Маара вышла, подхватила брата как раз в тот момент, когда один из разозленных мужчин нагнулся и подобрал камень.

— Идем, Данн, идем. — Она повернулась к мужчинам. — Пожалуйста, не надо.

Данн все еще не мог оторвать глаз от этих двоих, прижимаясь к Мааре и дрожа от страха.

— Держи свое отродье при себе, — бросил один из мужчин, обращаясь к Дэйме.

Оба разом отвернулись и зашагали прочь, такие же одинаковые сзади, как и спереди, тяжелые и медлительные, с одинаковой походкой и посадкой головы.

Маара, прижимая к себе Данна, напомнила Дэйме о двух одинакового облика мужчинах, один из которых угрожал им, лишил пищи и воды, а другой, напротив, был добр и напоил. Очевидно, эти двое напомнили Данну братьев Гарта и Горду.

— Эти двое — ровесники моих сыновей, — сказала Дэйма. — Хитрые, коварные и грубые твари. Вам обоим надо держаться от них подальше.

Маара принялась объяснять Данну, что два человека могут выглядеть абсолютно одинаково, но оказаться совершенно разными по характеру, вести себя по-разному… И удивлялась, что все случившееся уложилось в какую-то неделю.

Девочка говорила, а Данн все смотрел туда, куда исчезли эти двое, и не понимала Маара, слышал ли ее брат. Но она все объясняла, рассказывала, зная, что он может неожиданно вспомнить услышанное и показать, что он все понял, осознал, осмыслил.

— Давай поиграем, — попыталась она его расшевелить. — Что ты видел — дома, когда пришли плохие люди? Что ты видел позже, когда добрый Горда дал нам воду?

Данн принялся послушно отвечать, но глаза его глядели куда-то вдаль, и мысли блуждали неизвестно где. Маара не отставала, и Данн отвечал, но говорил он только о злом Гарте с кнутом. И помнил только о нем. Он объединил то, что происходило в их родном доме на протяжении часов, когда им, голодным, измученным жаждой, угрожали кнутом, и то, что произошло позже в скальной хижине, когда к ним пришел Горда.

— Ты не помнишь, как добрый Горда дал нам воду?

Нет, он забыл это.

— А почему у этих… с палкой… одно и то же лицо?

Данн засунул палец в рот, громко зачмокал и заснул. Маара покачивала его, не спуская с рук, а Дэйма взяла бидоны и отправилась за водой.

Вернувшись, она вымыла детей, на этот раз с головой, хотя пыль здесь постоянно носилась в воздухе, проникала в мельчайшие щели и этого мытья все равно хватило бы ненадолго.

После мытья Дэйма захватила детей и направилась доить молочную скотину — она обещала это соседке. Данн приклеился к ноге сестры, мешал ей идти. Маара приклеилась к Дэйме, потому что боялась громадного животного, в холке вровень с макушкой Дэймы — а Дэйма старуха высокая. Окраса молочница оказалось черно-белого — если смыть пыль, конечно. Животное прочно стояло на земле — то есть на скальной породе, — упершись в нее четырьмя крепкими копытами, глядело на Маару умными глазами, каких девочке еще никогда не доводилось видеть. В глазах этих не оказалось привычной радужки, окруженной белизной, они сияли золотистой желтизной, прорезанной вертикальной щелью и осененной длинными ресницами. Мааре глаза молочницы показались злыми, но Дэйма уже накинула петлю на рога животного, вторую петлю этой же веревки — на столб и нырнула под брюхо скотины, где висел здоровенный мешок с большими розовыми выростами, похожими на пальцы. Дэйма подсунула под этот мешок ведро и обеими руками принялась выдавливать из пальцев молоко, струйками стрелявшее в металл ведра, выбивая из него колокольный перезвон. Животное как будто и не обращало внимания на действия Дэймы, стояло спокойно и все время что-то пережевывало. Потом вдруг медленно повернуло голову, лизнуло шею Дэймы, а затем — шею Маары. Девочка испуганно вскрикнула.

— Не бойся Мишку, она тебя не обидит. Вот, присядь тут и сама попробуй ее подоить.

Маара пристроилась рядом с Дэймой, а Данн прилип к ее спине. Животного он, конечно, боялся, и изо всех сил прижимался к сестре, хоть та и залезла под самое брюхо ужасного гиганта.

— Ну-ка, обеими руками! — подбодрила Маару Дэйма.

Маара обхватила горячий скользкий сосок, сжала, выдавила немного молока. Дэйма показала, поправила, направила — и вот уже из-под рук Маары тоже вырывается мощная белая струйка.

— Молодец, молодец, получается у тебя, — улыбнулась Дэйма. — И она тебя теперь признает.

Дэйма покончила с доением, мешок под брюхом опустел, животное издало протяжный трубный звук и отошло к другим таким же, понуро щипавшим чахлую сухую траву, торчавшую между камнями. Все они принадлежали разным хозяевам, но днем паслись вместе и даже ночи проводили в одном загоне. Главную опасность для молочниц представляли ящеры-драконы.

С двумя ведрами молока, одним полным, другим полупустым, они подошли к дому Рабат. Дэйма вручила соседке неполное ведро. Рабат ревниво проинспектировала взглядом оба ведра, улыбнулась своей фальшивой улыбкой.

— Спасибо, Дэйма.

Наступила самая жаркая пора дня, и они спаслись в прохладе большой комнаты. Данн сидел на полу, прижавшись к ногам Маары, сосал палец.

Девочка увидела, что глаза Дэймы вдруг наполнились слезами. Слезы потекли по морщинам щек, закапали на стол.

— Смешно, — пробормотала Дэйма. — Как повторяются события.