— Может быть, Мишка родит двойню.

— Даже и не думай об этаком. Все равно не прокормить. Корма все меньше…

Наконец Дэйма сообщила, что Мишка созрела. Маара обвязала рога животного веревкой и направилась к месту посиделок скальных мужчин. Она остановилась с Мишкой перед Куликом.

— Вот… привела… Сама, одна, как ты и велел.

— А с чего ты взяла, что я не передумал? — Кулик издевательски ухмыльнулся, внимательно следя за ее реакцией.

— Но ты же дал слово, — спокойно и серьезно, твердо решившись не плакать, произнесла Маара. — Ты сказал, я слышала.

— Слышала… Что ж, ступай за мной.

Он медленно, сохраняя вид внушительный и суровый, встал — Мааре показалось, что поднялся зверь, готовый растоптать ее, — и направился к загону, в котором содержался самец, отделенный от стада самок. Мишка забеспокоилась, задергалась, натягивая веревку.

Кулик осклабился:

— Не терпится ей… Все вы одним миром мазаны.

Маара не поняла, что он хотел этим сказать.

Кулик открыл загон — очень небольшой, как раз на пару животных, — и впихнул туда Мишку. Закрыв за ней проход, он схватил Маару и опустил ее через перегородку на истоптанную и изгаженную солому загончика, вплотную к рогам и ногам животных. После этого Кулик оперся на перегородку и принял позу зрителя, приготовившегося наслаждаться интересным зрелищем. Самец принялся пихать Мишку, прилаживаться к ней, Маара увертывалась от боков, бедер и хлещущих хвостов животных, отдергивала ступни от их копыт… У забора столпились подоспевшие за своим вождем сельчане, отпихивавшие Маару обратно, когда та пыталась выскользнуть сквозь жерди. Она оказалась под головой Мишки. Самец уже оседлал самку и усиленно обрабатывал ее, громко мыча и гулко ударяясь о зад партнерши, но Мишка старалась не задеть Маару. Наконец этот ужас миновал. Маара едва держалась на ногах, дрожа всем телом и ощущая стекавший по обеим ногам ручеек своей мочи. Она подобрала веревку и подступила к выходу. Кулик, казалось, этого не заметил. Наконец он открыл загон и отступил в сторону. Девочка вышла, не глядя на весьма довольных собой и увиденным, весело обменивающихся впечатлениями жителей деревни.

— Не забудь, если детеныш самец — он мой! — крикнул вдогонку Кулик.

— Да, я обещала, — отозвалась Маара.

— Она обещала! Га-га-га! Она обещала! — снова развеселились мужчины, подталкивая друг друга локтями.

Маара отвела Мишку к остальным животным, обняла ее переднюю ногу — выше достать она просто не могла, — прижалась к животному и на какое-то время замерла. Мишка слизывала с ее шеи соленый пот, тепло дышала в ухо.

Потом Маара вернулась домой. Дэйма выслушала ее рассказ, сидя за столом, подпирая голову обеими руками.

— Что ж, будем надеяться, что она понесет.

И Мишка понесла. Она забеременела, выносила и родила маленького молочника. Данн проводил с новорожденным все свободное время, таскал ему клочки травы и кусочки желтого корня.

— Не слишком привязывайся к нему, — предостерегала Маара. — С ним придется расстаться.

— Ничего, — вздохнула Дэйма. — Пусть привыкает к миропорядку. К такому, каков он есть.

— Может, когда-нибудь все изменится, — покосилась на нее Маара.

Потом пришел Кулик и забрал детеныша, которого Данн назвал Данном. Кулик сразу же отогнал мальчика прочь.

— Пшел вон, отродье махонди!

Данн не мог понять, что произошло. Он неподвижно сидел, глядя в стену, потом встрепенулся.

— Терпеть не могу этого Кулика, — пробурчал он совсем по-детски и вдруг добавил уже с недетскими интонациями: — Я убью его, когда вырасту.

Лицо мальчика посуровело, резко обозначились скулы. В ту пору ему еще не исполнилось и пяти лет.

Пологий холм на краю деревни венчала высокая скала, неприступная с трех сторон и открывающаяся к деревне склоном хоть и крутым, но по которому можно взобраться. На вершине скалы сидела Маара, глядя вниз на группу из полудюжины местных пацанов, фехтующих на палках. Десятилетний Данн превосходил их всех ростом, ловкостью, сноровкой, хотя и не был старшим в группе. Маара уже девушка, рубашку на груди приподнимают две заметные выпуклости, она тоже высокая, гибкая, стройная, никто в деревне быстрее не бегает. Придется бегать, когда то и дело нужно спасать Данна. У него ведь начисто отсутствует чувство самосохранения. Он может спрыгнуть с крыши, не глядя, где приземлится, не уступить дорогу шипящему дракону, сигануть в пруд, не проверив, не прячется ли поблизости жалохвост. Но здесь он настолько превосходил всех, что Маара спокойно сидела на скале в позе зрителя. Лишь недавно она осознала, что долгая ее вахта подошла к концу. Она неспешно шествовала от холма к деревне, прислушиваясь к согласному жужжанью насекомых, как вдруг увидела, что ей навстречу во весь опор несется Данн, с занесенной над головой палкой. Данн пролетел мимо, Маара обернулась как раз в тот момент, когда палка опустилась на голову преследовавшего ее дракона.

— Какая ты неосторожная, Маара, — упрекнул ее брат без тени иронии, вовсе не передразнивая бесконечные попреки и предостережения старшей сестры: «Какой ты неосторожный, Данн!.. Пора уже быть внимательнее…»

Девочка рассказала об этом Дэйме, и они вместе поплакали и посмеялись, обнимаясь и поглаживая друг друга по плечам.

— Нас можно поздравить, Маара, — сказала Дэйма. — Мальчик преодолел барьер, и мы помогли ему в этом.

Маара любила это местечко. Сюда никто, кроме нее, не забирался. Дэйма уже слишком стара, чтобы лазить по склонам. Деревенские боялись привидений. Маара посещала скалу днем и ночью, но ни разу никаких призраков не заметила. Другое дело — драконы. Они вечно голодны, бросаются на все, что шевелится. Однако здесь они не страшны. Отвесный обрыв им не одолеть, а единственный подступ просматривается, по склону можно соскользнуть и убежать — или отсидеться наверху, бомбардируя шипящую тварь острыми скальными обломками. Скала возвышалась среди холмов, доминировала над местностью, полной валунов, холмов, скал помельче, из трещин в которых торчали чахлые кусты и деревья, руин построек, пещер, ям, старых охотничьих ловушек… Маара любила эту скалу и по другой причине — просто неисчерпаемый источник для игры «Что я видел?».

— И что там?

— В стене ямы кольца черные, а на кольцах цепи.

— Какие цепи?

— Из какого-то металла, у нас такого нет.

— И что дальше?

— Не знаю, Дэйма, но ямы эти совсем свежие. Им не тысячи лет, а всего лишь сотни.

К сотням лет Маара привыкла, как к чему-то очень долгому, но осязаемому, тогда как тысячи еще оставались для нее чем-то невообразимым, непостижимым, бесконечным.

Много было холмов в этой местности, много неизвестного. Маара протискивалась между скалами и валунами, продиралась через кустарник, сползала по склонам, сопровождаемая оползнями скального щебня, взбиралась на деревья, чтобы обозреть окрестности там, куда не могла пробраться. И постепенно она поняла, что Дэйма ошибалась, считая, как и все жители скальной деревни, что был здесь однажды, сотни или тысячи лет назад, город, рухнувший, заброшенный, ныне — источник строительного материала, прибежище всяких мелких тварей: скорпионов, пауков да ящерок. Маара стояла перед крепостной стеной, во много раз выше дома Дэймы и шириною с дом, перед стеной, сплошь покрытой резными изображениями каких-то войн. Люди с оружием, какого Маара никогда не видела, убивали других людей с таким же оружием. Много у людей было всякого оружия за все века. Дэйма говорила, что такое оружие изобрели, которым можно было вмиг целый город уничтожить. На стене правильный народ, населявший этот город, побеждал другой, неправильный народ. Правильность победителей ясно запечатлелась на их мужественных, исполненных собственной правоты лицах. Соответственно, побежденные выглядели мелко и жалко: трусливые гримасы, умоляющие взгляды, искривленные, искореженные отчаянием фигуры… В общем, рьяно, увлеченно убивали люди друг друга. Тут же другая стена, камни кладки мельче, пригнаны один к другому плотнее, но оштукатурены и тоже покрыты изображениями — на этот раз цветными. Тот же народ, те же широкие плечи и узкие талии, и снова воюют, убивают, хоть и иным оружием. Сколько сотен лет разделяют эти изображения? За это время, во всяком случае, люди изобрели прочную штукатурку, не отстающую от камня, научились изготавливать краски, не выцветающие и не осыпающиеся веками.