Он поднял палку и принялся чертить в пыли между камнями. Изобразил какую-то фигуру неправильных очертаний: вытянутую, с одного конца толще, чем с другого, как будто нарисовал непомерно разжиревшую метательную дубинку.
— Это весь мир. Земля, а вокруг море.
«Весь мир» Маару не удивил. Сразу вспомнились давние занятия с родителями.
— Нет, Данн, мир больше. Мир — это много кусков земли, а между ними много воды.
Он пригнулся к сестре, как будто испугавшись чего-то.
— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? Нам вообще ничего знать не положено.
— Нас учили. Ты не помнишь, ты был еще маленьким. Нас родители учили.
— А их кто научил? Нам ничего не говорят, хотят, чтобы мы дальше собственного носа не видели. Как скальники, которые воображают, что за их холмами земля заканчивается. — Он криво усмехнулся.
— Я помню этот рисунок, Данн. Это называется Ифрик. Тот большой кусок земли, на котором мы живем. Где мы тут, в каком месте?
Он ткнул пальцем в центр фигуры, пониже большой выпуклости.
— Рустам от нас далеко?
Он указал место, затем чуть раздвинул указательный и средний пальцы, продемонстрировав расстояние от Рустама до них.
Маара почувствовала себя мелкой и незначительной, как букашка. Ведь путешествие из Рустама ей казалось долгим, длинным, как между мирами, между жизнями. А тут, на этом рисунке, — расстояние между двумя чуть расставленными пальцами. Всего ничего. А она сама и того меньше.
Но Маара не пала духом.
— Я помню, родители говорили, что Ифрик очень большой. А куда мы завтра направимся?
Данн снова показал на карте такое же расстояние, но в противоположную сторону от места, в котором, как он сказал, они находились.
— Завтра, и послезавтра, и послепослезавтра…
— Это и есть север?
— Да, это север. Но настоящий север… — Данн показал на самый край нарисованной фигуры.
— Если мы так долго пробирались сюда, то сколько же времени у нас уйдет, чтобы добраться до севера?
— Почему долго? Всего-то два дня.
— Но… — Маара думала о ночном бегстве из Рустама, и поняла, что брат говорит не об этом. Да и не мог он его помнить.
— Отсюда на север легче будет.
— А на юг — тяжелее, так?
— Да, чем южнее, тем хуже, кроме самого юга, здесь. — Он ткнул палкой в самый край Ифрика. — Здесь, внизу, горы, вода, зелень…
— Почему тогда мы не идем на юг?
— Потому что сдохнем, прежде чем дойдем. Кроме того, когда началась засуха и пустыни поползли во все стороны, куча народу двинулась на юг, к южным горам, словно букашки, массами. Но тамошним жителям они оказались ни к чему, те не хотели делиться. Ну, пришлых всех и поубивали.
— Всех-всех?
— Так рассказывают.
— Когда это было?
— Давно. До нашего рождения. Дожди закончились, начались войны.
— Дэйма сбежала от войны. До нашего рождения.
Они помолчали, глядя на опускающееся в пыльную мглу солнце, следя за удлиняющимися тенями скал, вслушиваясь в журчание воды.
— Нам не выжить, Данн.
— Я ведь выжил? Я научился выживать. И ты научишься. Только надо все время оставаться начеку. — Он снова посмотрел на золото. — Дай-ка мне две тряпки из твоих запасов, подлиннее.
Маара достала со дна мешка две полосы ткани. Жалко было с ними расставаться. Сможет ли она получить их обратно? Брат следил за ней, и Маара подумала: «Жалеет… Добрый».
Он разделил монеты на две кучки по двадцать пять штук, завязал их в ткань, по одной, разделив узлами. Чтобы не звякали, поняла она и принялась помогать. Вскоре на камне лежали две длинные полосы ткани со спрятанными в них золотыми монетами.
— Примерь-ка одну на себя. Повыше, выше пояса.
Маара задрала рубаху и обвязала вокруг себя одну из полосок. Но поскольку груди у нее совсем не было, даже соски едва торчали, то полоска выделялась под тканью, сразу бросалась в глаза. Она заплакала.
Данн улыбнулся, слегка ущипнул сестру за шею, покачал за плечо.
— Ладно, ладно. Скоро ты у нас расцветешь, не расстраивайся. Снимай, не получилось.
Она стащила тряпичный пояс и отдала ему.
— Надо на тебя что-нибудь потолще напялить, посвободнее, чтобы не выделялось.
— Ох, хотела бы я надеть что-то другое! — Она с ненавистью смяла обеими руками свою тунику. — Терпеть не могу эту дрянь. Вот бы такую, как на тебе…
Данн ничего не сказал, но помрачнел.
— Я знаю, это одежда рабов. Наши рабы носили такую, — вспомнила Маара.
— Не помню. — Но зато он помнил что-то другое, неприятное.
— Что угодно, только не это, — настаивала она, и Данн наконец улыбнулся.
Смеркалось, и ткань ее туники казалась уже не коричневой, а черной, поблескивающей, как будто светящейся.
— Интересная штуковина, эта тряпка, — сказал он, с отвращением проводя по платью Маары пальцем. — Цветом играет. Иногда белой кажется, на свету.
— Где можно раздобыть такую, как у тебя?
— Купить. Мелких денег у нас не хватит, значит, придется разменять золотой.
Данн опустил одну из полосок ткани с монетами в свой мешок, другую — в мешок Маары.
— А теперь ложись спать, я покараулю.
Маара улеглась между камнями, подложив руку под голову, и сразу заснула. Проснувшись, она не обнаружила Данна возле себя, но не успела испугаться, как ощутила его ладонь на губах и услышала шепот:
— Замри! Там люди…
Пониже и ближе к водопаду слышались шаги. Неуклюжие шаги: все время сыпались и отскакивали от скал срывающиеся из-под ног камни и щебень. Уже рассветало. Маара и Данн высунулись из-за камня и увидели спускающихся вниз мужчину и женщину. Те остановились, посовещались, потом легли и заснули.
— Устали, — шепнула Маара.
Данн осторожно двинулся к спящим. Когда он останавливался, в утреннем полумраке его можно было принять за один из валунов. Он нагнулся над распростертыми на земле телами — и почти мгновенно снова оказался рядом с Маарой, сжимая в руке украденный мешок. Они вытряхнули содержимое мешка на камень. Немного. Высушенные фрукты да плоские хлебцы. Данн сразу же разделил фрукты и принялся уплетать свою половину. Маара подумала, что эти двое из какого-нибудь места еще дальше скальной деревни, а там вообще негде взять пищу.
— А как же они? — прошептала Маара.
Брат уставился на нее, пытаясь понять, что она ощущала и чего ожидала от него.
— Ешь, — прошипел он с полным ртом. — Ешь, если хочешь выжить.
Маара принялась жевать. Хлеб спрятали в ее мешок.
Данн осторожно, чтобы не греметь, приспособил бидоны на палку, убрал ворованный мешок в свой. Они взвалили палку с поклажей на плечи и продолжили подъем. Когда добрались до верха, солнце тоже стояло в зените. Они обернулись, осмотрелись, кинули взгляд на юг, на вздымающиеся с черной земли сизые дымки последышей большого пожара. Огонь едва виднелся далеко на юге, на линии горизонта.
Между ними и огнем лишь серые камни да черная выжженная земля, ни пятнышка зелени. Они пошли вдоль реки, питающей водопад. Маара шагала легко, поспевая за Данном. Она замечала, что становится сильнее, набирает вес, хотя, коснувшись своего бедра или предплечья, сразу натыкалась на кость.
Перед ними раскинулась громадная котловина, окруженная со всех сторон горами. Река вытекала из маленького озерца. Та же, знакомая картина: была здесь вода, заполняла она всю котловину, переливалась потопом через край — но сейчас покрывает высохшее дно сетка растрескавшейся засохшей грязи, местами рассыпавшейся в пыль. И кости, конечно, везде кости.
В воде озерца — скорее, большой лужи — Маара заметила шевеление.
— Там, наверное, драконы!
— Нет, драконы передохли. Но жалохвосты остались.
— Тогда в воду нельзя.
— Не стоит. Я проходил здесь… Сунул ногу — еле отдернуть успел. Тут же подскочил, скотина.
Воздух в котловине оказался намного чище. Пыль все равно висела в воздухе, но не было гари и дыма. Скоро вышли к деревне. Дома не из камня, а из больших блоков-кирпичей, крыши соломенные и травяные. Здесь тоже бушевал пожар, но давно, гарь смыло и снесло ветром. Соломенная кровля домов выгорела, они стояли без крыш. Жители покинули деревню. Данн и Маара обошли все дома один за другим, заглянули в каждое помещение, и везде Данн подпрыгивал до верха стен, проверял, не осталось ли там чего. Он говорил, что люди прячут там, под крышей, ценные вещи и могли их впопыхах забыть. Резервуаров для воды в этих домах не было, но в каждом доме имелись большие, неподъемные кувшины. Пищи они не нашли нигде, кроме самого последнего дома, который осаждали скорпионы. Данн прогнал скорпионов, а в доме нашел кувшин, доверху набитый сухими листьями, съедобными и питательными, как он утверждал. Листья они взяли с собой. Упаковывая листья, они услышали голоса и затаились. Мимо прошли обворованные ими мужчина и женщина. Таких людей Маара увидела впервые: копны черных волос и почти черная кожа. Худобой эти двое от нее не отличались, можно было подумать, что их ветер колышет.