Конвой двигался медленно. Сквозь густой туман едва просматривался кормовой фонарь впереди идущего «Ногина». Кораблей охранения не было видно. Но где-то рядом слышался гул их двигателей. Туман затруднял плавание, но и помогал: нас непросто было обнаружить.

Я заступил на вахту в четыре утра. В пять начало светать, туман поредел. На виду все корабли. Впереди минный заградитель «Аргунь», за ним транспорты «Невастрой» и «Ногин», в конце колонны наш «Дальстрой».

Справа и слева, за кормой – корабли охранения, сторожевики «Зарница» и «Метель», десантные, причудливо раскрашенные суда, «морские охотники» и торпедные катера. Тральщики ушли вперед.

В половине восьмого появился капитан. Высокий, почти двухметрового роста, он прошел на левое крыло мостика, стараясь в бинокль разглядеть берег. Но его не было видно. Близость его ощущалась по тяжелому запаху гари. За тральщиками слышались всплески воды и глухие звуки «бум». От этого становилось тревожно. Значит, рейд забросан минами.

Дальстроевцы дежурили у пулеметов и кормового орудия. Все были сосредоточены. В правом барбете Костя Рындин рассказывал что-то веселое, и его товарищи смеялись. На палубах было тихо, и только доносился шум буруна у форштевня судна.

Без десяти восемь на мостик поднялся третий штурман Наумов, моя смена; рулевой Панарин, плотный черноусый мужчина лет сорока, продолжал вертеть штурвал. Вдруг раздалось звучное «бум»! У борта «Ногина» взметнулся грязный фонтан. К нему заспешили «охотники» и «Зарница». Он подорвался на мине. Все умолкли, насторожились. Только солдаты, расположившиеся на палубе, спокойно начали завтракать.

Тишину разорвал оглушительный грохот. Наш огромный пароход будто подпрыгнул. У левого борта поднялся к небу смерч воды, песка, водорослей и обрушился на середину судна.

Меня отбросило к правому фальшборту мостика. Третий штурман ударился головой о подволок рубки и исчез. Рулевой – тоже. На мостике я остался один, не от храбрости, а от внезапного оцепенения. Придя в себя, собрался выполнять свои обязанности, что бы ни творилось вокруг. Оглядевшись, я увидел: судно отклоняется от курса, люди же остались на своих постах у пулеметов. Свободные от вахт сбежалась к шлюпкам, чтобы спустить их. А капитан с маузером в руке и помполит Шевырин отправляли моряков по местам:

— Команды спуска шлюпок не было!

Славные же рокоссовцы продолжали завтракать, лишь стряхнув с себя брызги и водоросли.

В рулевой рубке творилось невообразимое: приборы, телефоны, указатели скорости и оборотов винта висели на кабелях; полки с книгами, рамки с таблицами были разбросаны по палубе вперемешку со стеклом от разбитых плафонов. У компаса лежала телефонная трубка, и из нее слышалось: «Алло, алло, мостик!»

Одной рукой я взял штурвал и начал выводить судно на курс, а другой поднял трубку:

— Мостик слушает.

Звонила от кормового орудия Ольга Панферова, она спросила:

— Что нам делать?

Я ответил:

— Оставаться на местах и быть готовыми к бою!

Приведя пароход на прежний курс, я вышел на левое крыло и крикнул капитану, который спускался со шлюпочной палубы:

— Всеволод Мартинович, рулевого!

Капитан поднял руку: понял. Он появился с Панариным и Наумовым, у которых был виноватый вид.

Из машинного отделения позвонили, что все подшипники гребного вала сорваны с бортов, но машина может работать малым ходом и пробоин в корпусе нет.

Мы продолжали двигаться вперед и успокоились, как будто мин больше не было. Странная уверенность, основанная, видимо, на чутье. Действительно, мы больше не подрывались.

Мимо промчался «морской охотник», и офицер в рупор «утешил» нас:

— Это подлодка! Сейчас она вам влепит еще одну!

Но мы знали, что это была придонная мина, а не торпеда.

Вот и причалы Сейсина. «Аргунь» уже стоит у внешнего волнолома и бьет из всех орудий по долине, что слева. «Невастрой» подходит к причалу, где виден наш полузатопленный тральщик. За нами на буксирах тащится «Ногин». Однако он стал догонять «Дальстрой», а буксирующие его «Метель» и «Зарница» поздно это заметили. «Ногин» врезался в наш борт и сделал пробоину от палубы почти до воды. Какая нелепость – быть потопленными собственным судном! Но нам повезло: авиация противника уже бездействовала, и враг не мог воспользоваться нашим замешательством. Мы пришвартовались и открыли пар на лебедки: забили струи пара из разорванных трубопроводов. Старший механик Цветков и четвертый механик Байков бегали по палубе, пытаясь устранить повреждения, но тщетно.

— Раньше полудня не управимся, — бросил стармех и скрылся в машине: там взрыв наделал делов.

Байков ворчал:

— Это же капитальный ремонт!

Машинист Заволока достал гаечные ключи; кочегар Баранов, пожилой сибиряк с самокруткой из махорки, рассыпая искры, принес гайки и болты.

А пока пришлось разгружаться вручную. Тут и пригодился опыт Сандлера и Кравчука. Они придумывали такие комбинации из тросов и блоков, каких не было и в далекие времена парусного флота.

Через полчаса экипаж и солдаты, кроме тех, которые уже вступили в бой, выгружали на причал мины и минометы. Майор Дерябин с берега кричал, торопил, требовал дать ему возможность скорее начать пальбу по высотам, чтобы не потерять взятый плацдарм. А раз спокойный Дерябин заволновался, значит, это не забава, а настоящая война.

Едва минометы перетащили на причал, как послышались лающие звуки их стрельбы, а на горах появились разрывы, хорошо заметные на яркой зелени.

Бойцы с «Невастроя» с темными от пота спинами бежали с автоматами по порту в город. Что там делалось, с судна не видели, и стрельбы не слышали, так как все заглушали минометы у борта.

Земля у причалов покрылась противогазами, их сбрасывали бойцы, чтобы не мешали в бою. Всюду валялись раскрытые чемоданы, из которых рассыпались пачки денег. Их растаптывали сапогами бегущие солдаты, и никому не нужные бумажки разлетелись по ветру, как воробьи.

Город окутало дымом: в порту горел уголь. По рейду плавали раздувшиеся, как шары, трупы. Мирные жители исчезли.

При каждом залпе «Аргуни» люковые крышки на нашем судне подпрыгивали, а двери хлопали.

Из-за облаков вынырнул японский самолет. Пушки и пулеметы, что были на транспортах, открыли по нему огонь, и он скрылся за облаками.

Вскоре небо прояснилось. Выглянуло солнце, и появились наши пикирующие бомбардировщики. Было видно, как с них летят бомбы в ту же долину, по которой били с «Аргуни». Там все смешалось: вспышки взрывов, облака черного дыма и смерчи пламени от взорвавшихся нефтяных баков.

Под вечер Сейсин пал. Мы все еще стояли у причала. Из города весь в копоти и пыли пришел майор Дерябин, с ним был солдатик с забинтованной головой. Они принесли два самурайских меча: один – простой, в зеленых ножнах; другой – украшенный позолотой и резьбой по слоновой кости.

— Вот тебе на память, старпом, спасибо за все! — сказал майор.

Мы расстались как старые друзья. В городе еще слышались одиночные выстрелы, а над судном посвистывали шальные пули. От этих звуков одни нагибали головы, другие поеживались.

Перед заходом солнца к борту подошел «морской охотник»; с него поднялись офицер и наш судовой плотник Деверцов. Офицер спросил:

— Ваш человек?

Ему ответили:

— Да, наш.

— Забирайте, мы его подобрали на внешнем рейде.

Оказалось, при взрыве Деверцова выбросило за борт. На нем был спасательный жилет, и это его спасло.

Сумерки принесли прохладу. Повреждения в машине были устранены, и судно отошло на рейд. Стояла тихая темная августовская ночь, сияли звезды. Запах гари почти исчез, и если бы не свист шальных пуль, все еще пролетавших над нами, трудно было бы представить, что несколько часов назад на этой земле лилась кровь и умирали люди.