— Да, — ответила молодая девушка.

— И вы надеетесь быть счастливой?

— Я верю в это так же, как и в загробную жизнь!

При последнем вопросе профессор испытывающе посмотрел на нее, увидев, как просветлело лицо девушки. Он сердито отвернулся и, не проронив больше ни слова, медленно направился к дому.

Роза сидела в людской с Фридерикой, когда Фелисита прошла в свою каморку. Их болтовня мешала ей заснуть. И так как сон не шел к ней, Фелисита открыла окно и уселась на подоконник.

— Да, — смеясь, говорила в соседней комнате Роза, — моя хозяйка точно с облаков упала, когда сегодня вечером профессор, вернувшись домой, сказал, что едет с большой компанией гулять в Тюрингенский лес. В Бонне он вечно сидел за своими книгами, никогда не посещал ни балов, ни вечеров... Когда он учился еще в институте, товарищи его терпеть не могли...

— Значит, и теперь его никто не любит? — спросила Фридерика.

— Ну нет, теперь его просто обожают... Студенты наглядеться на него не могут, а дамы норовят поцеловать ему руку, когда он выписывает им рецепты. Моя хозяйка не лучше. И хоть бы был красив, а то — настоящий медведь... Он и лечит-то грубостью. Моя хозяйка лежит, например, в истерике, он подходит к ней и говорит: «Возьми себя в руки, Адель, встань сейчас же! Я на минуту выйду из комнаты, а когда вернусь, ты должна уже быть одета!» Ну разве так обращаются с дамами?

— Он мог бы, конечно, быть повежливее! — заметила кухарка.

— Вообще, он ужасно тиранит мою хозяйку. Для нее самое большое удовольствие — это наряды. У нас в Бонне шкафы заполнены самыми модными платьями. Но господин Медведь проповедует простоту, и госпожа одевает при нем только кисею. Если бы он только знал, как дорого стоят эти кисейные платья!

Изобличающие слова легкомысленной горничной произвели на Фелиситу неприятное впечатление. Она соскочила с подоконника, намереваясь помешать дальнейшему разговору. Ее взгляд случайно упал на противоположную стену. Свет от лампы, горевшей на площадке лестницы, падал на лестницу, ведущую к комнатам тети Кордулы. По коридору прогуливался тот, кого горничная называла медведем. Без сомнения, он совершал здесь свою ночную прогулку, так как под его кабинетом находилась комната советницы и ребенка. Но что заставляло его ходить так долго? Решал ли он какую-нибудь медицинскую задачу, или перед ним витал образ той, которая невольно нарушила одиночество его жизненного пути? Задумчиво закрыла Фелисита окно и плотно задернула старые выцветшие занавески.

По саду распространился аромат недавно скошенной травы, на которой с удовольствием вытянулась Анхен. Фелисита задумчиво прислонилась к стволу большого дерева. Когда-то на этом же самом месте стояла она много лет назад, и тогда не только этот луг, но и весь мир казался ей усыпанным цветами.

Со времени отъезда профессора и советницы в Тюрингенский лес прошло уже два дня, которые Фелисита провела, занимаясь с Анхен. Несколько дней назад соседний сад перешел во владение семейства Франк. Вчера молодой адвокат обменялся с ней несколькими фразами, а сегодня к забору подошла старая дама с добрым лицом и предложила Фелисите, зная о ее близкой разлуке с домом Гельвигов, свою поддержку и совет. Это был неожиданный солнечный луч в жизни всеми презираемой дочери комедианта. И все-таки Фелисита стояла, глубоко задумавшись, и в шелесте листьев ей слышалось предостережение о страданиях и вечной борьбе, которую ей придется вести, хотя в тот момент она еще и не подозревала, что судьба уже разрушает ее слабые надежды.

В сад быстро вошел Генрих. С первого же взгляда Фелисита поняла, что он явился не с добрыми вестями. Испуганно бросилась она к нему навстречу и схватила его за руку.

— Да, Феечка, ничего не поделаешь, ты все равно должна это узнать, — сказал он тихо, — старая дама...

— Умерла? — вскрикнула Фелисита.

— Нет еще, Феечка, но она никого не узнает, с ней случился удар... Прислуга нашла ее лежащей на полу... — голос у Генриха оборвался, и он зарыдал как ребенок.

В первый момент Фелисита как будто окаменела. С жутким спокойствием она взяла шляпу, позвала Розу, работавшую неподалеку, и отдала ей ребенка.

— Вы нездоровы? — с испугом спросила горничная.

— Да, она больна, — ответил вместо Фелиситы Генрих. — Феечка, возьми себя в руки, хозяйка у нее наверху. Хорошо, что старая дева этого не знает. Доктор Бем уже ушел, он ничего не смог сделать.

Но Фелисита ничего не слышала. Незамеченная Фридерикой, она поднялась в мансарду и проскользнула в комнату умирающей.

Глаза старой девы все еще были открыты и беспокойно блуждали по сторонам, тихий хрип вырывался из ее груди. Рука то поднималась, то бессильно падала на одеяло. Фелисита подошла к кровати. Госпожа Гельвиг с удивлением взглянула на нее.

— Что тебе здесь надо? — громко спросила она, указывая на дверь.

Фелисита не ответила. В этот момент взгляд умирающей упал на девушку и в нем промелькнул луч сознания. Губы умирающей зашевелились.

— Позовите нотариуса! — прохрипела она. Фелисита бросилась вон из комнаты. Ей нельзя

было терять ни минуты. Но когда она проходила мимо комнаты с птицами, кто-то схватил ее сзади, отшвырнул на середину комнаты и затворил дверь. Фелисита упала на пол. Она ничего не видела, ничего не слышала, и вдруг кто-то напал на нее, как раз в тот момент, когда нужно было исполнить последнюю волю умирающей.

Фелисита бросилась к двери. Но ни стук, ни крики не помогали: дверь была крепко заперта... И кто бы мог открыть ее? Ведь не те же руки, которые втолкнули девушку сюда. Она догадалась, кто это был... Эта ужасная женщина сидела у постели умирающей и читала своим монотонным голосом молитвы. Кровь бросилась в голову Фелисите. Вне себя подбежала она к двери и снова начала стучать. Все было напрасно. Зачем ее заперли?.. Она должна была позвать нотариуса, как попросила тетя Кордула. Если тетя Кордула умрет без завещания, то все перейдет к Гельвигам... Кто знает, у скольких бедняков была отнята эта помощь, которая осчастливила бы их на всю жизнь?..

Фелисита села на стул и залилась слезами. Теперь было уже поздно, даже если бы ее и освободили. Может быть, дорогие глаза, с минуты на минуту ожидавшие появления Фелиситы, уже навеки закрылись...

Прошло больше двух часов. Молодая девушка боялась пошевелиться, так как при каждом ее движении птицы поднимали ужасный крик. В наступающей темноте они казались ей страшными призраками. Фелисита опять подошла к дверям и слегка толкнула их. Двери тотчас же открылись. На лестнице стояла мертвая тишина. Фелисите могло показаться, что ей приснился ужасный сон, если бы спальня не была заперта. Она посмотрела в замочную скважину. Окно было открыто... Да, все уже кончено!..

Фелисита спустилась в людскую. Вслед за ней вошел Генрих. Он повесил свою фуражку на гвоздь и приблизился к Фелисите. Грустный взгляд его заплаканных глаз растрогал застывшую от скорби душу девушки — она обняла его и безудержно залилась слезами.

— Ты видела ее, Феечка? — спросил он. — Фридерика говорит, что хозяйка закрыла ей глаза...

Фелисита перестала плакать и рассказала о случившемся. Генрих как сумасшедший забегал по комнате.

— И Господь допустил это?.. — восклицал он. — Поди-ка, пожалуйся! В суде тебе никто не поверит, потому что у нас не найдется свидетелей... И во всем городе никто тебе не поверит, ведь это благочестивая госпожа Гельвиг, а ты... Я всегда говорил, что это очень дурная женщина. Феечка, бедное дитя, она тебя обокрала. Сегодня я должен был пойти к нотариусу, завтра в два часа старая дева хотела сделать завещание в твою пользу... Да, да...

Рано утром госпожа Гельвиг появилась во дворе. Жалкая женщина, так часто нарушавшая святость праздника легкомысленной музыкой, умерла. Но все-таки она носила имя Гельвигов, и поэтому неизменный белый чепчик госпожи Гельвиг был заменен черным.