В конце концов, все это Александру надоело — все негодуют, даже Карамзин, патриот и умница, против преобразователя, а Россия на пороге войны. Состоялся двухчасовой разговор между царем и его гениальным чиновником, разговор был тяжелым. Рассказывали, что после него государь плакал. На следующий день царь сказал князю Головкину: «…у меня в прошлую ночь отняли Сперанского, а он был моей правой рукой». Преобразователь не смог себя защитить, и Александр вынужден был сказать ему, что ввиду приближения неприятеля к границам России он не имеет возможности проверить все возведенные на Сперанского обвинения, поэтому тот должен уйти в отставку.

Но вообще-то во всем этом присутствует некая тайна. Какая-то серьезная трещина расколола отношения Александра и преобразователя. Царь вовсе не всегда прислушивался к общественному мнению, пренебрег бы им он и на этот раз, но… там была обида. И обиделся именно Александр, Сперанскому обижаться было не по чину, да и не до этого ему было, он был слишком предан своей науке. Отставка Сперанского громом прошла по стране. М. А. Дмитриев в своей книге «Главы и воспоминания моей жизни» пишет: «…падение Сперанского наделало в пансионе много шуму. Всякий, съездивший домой, привозил разные известия. Большая же часть была такого мнения, что Сперанский изменил России и передался Наполеону». Но царь позднее защитил своего статс-секретаря (к делам тот вернулся в 1816 году). Известны слова Александра о Сперанском: «Он никогда не изменял России, он изменил лично мне».

17 марта 1812 года Сперанский был отставлен от всех должностей и сослан на жительство в Нижний Новгород. До войны оставалось два с половиной месяца.

Помните, как Наполеон уговорил Павла I погнать казаков в Индию, собираясь со временем присоединиться к русской армии. Он хотел сломить политическую и экономическую силу Англии. Зачем? Во имя собственной славы и славы Франции. Он говорил: «Моя любовница — власть». В мечтах Наполеон хотел создать всемирную империю, в Европе тесно, ему и Азию подавай. Но между Европой и Азией стояла Россия, и ее надо было сокрушить. Он говорил Нарбонну перед походом на Россию:

«Во всяком случае, мой милый, этот длинный путь есть путь в Индию. До Александра так же далеко, как от Москвы до Ганга; это я говорил еще при Сен-Жан-д'Арке… В настоящее время я должен зайти в тыл Азии со стороны европейской окраины для того, чтобы там настигнуть Англию… Предположите, что Москва взята, Россия сломлена, царь просит мира или умер от какого-нибудь дворцового заговора; скажите мне, разве не возможно для французской армии и союзников из Тифлиса достигнуть Ганга, где достаточно взмаха французской шпаги, чтобы разрушить во всей Индии это непрочное нагромождение торгашеского величия? То была бы экспедиция гигантская, я согласен, во вкусе XIX века, но выполнимая».

Но это мечты, а реальность? Война всегда имеет экономическую подкладку. Континентальная блокада разоряла не только Россию, но и Европу, а стало быть, и саму Францию. Необходимо было оградить ото всех европейских берегов торговые суда Англии. Это была сложная и фактически нерешаемая задача. Таможня и полиция вроде бы работали в полную силу, но в этом заборе было полно щелей. Процветали контрабанда, взятки, подкупы. Император посылал для проверки ревизоров, контролеров, но те тоже люди, им слишком много платили, чтобы они закрывали глаза. А еще плутовство банков, махинации промышленников, которым нужно было привозное сырье, хлопок, например. Тогда Наполеон вообще запретил даже легальную торговлю колониальными товарами. Тарле пишет: «…не веря таможенным чиновникам, полиции, жандармам, властям крупным и мелким, начиная от королей и генерал-губернаторов и кончая ночными сторожами и конными стражниками, Наполеон приказал публично сжигать все конфискованные товары. Толпы народа угрюмо и молчаливо, по свидетельству очевидцев, глядели на высокие горы ситцев, тонких сукон, кашемировых шалей, бочек сахара, кофе, какао, цибиков чая, кип хлопка и хлопковой пряжи, ящиков индиго, перца, корицы, которые обливались и обкладывались горючим веществом и публично сжигались». Народу это очень не нравилось, даже к аутодафе в Испании относились спокойнее. Люди устали воевать, они хотели мира. Но кто-то грел на этом руки и поддерживал континентальную блокаду.

Наполеон был в бешенстве, а на ком срывать зло, конечно, на Александре I. Тот явно нарушает договоренности Тильзитского и Эрфуртского соглашений. Не было ясной договоренности по поводу польских дел, а Александр очень радел об этом государстве. Разговоры с Адамом Чарторыйским не пропали даром. По поводу женитьбы императора тоже не смогли договориться. Наполеона вполне устраивала австрийская принцесса, но явный отказ России в этом вопросе император счел для себя оскорбительным. Он выгнал герцога Ольденбургского из его собственных владений, ссылаясь на то, что герцог не строго соблюдает континентальную блокаду. Герцог был супругом любимой сестры Александра — Екатерины Павловны. Александр счел такой поступок несправедливым и разослал по всем европейским дворам циркулярный протест против действий Франции. Наполеон был уверен, что Россия ведет тайную торговлю с Англией в северных морях, и что уж совсем возмутительно, царь ввел в 1810 году высокий тариф на предметы роскоши, ввозимые из Франции. Наполеон начал бы сразу войну с Россией, но эта война требовала серьезной подготовки.

Был объявлен рекрутский набор, будущих солдат отлавливали по всей Европе. 24 февраля 1812 года в Париже было подписано соглашение с Пруссией. Эта униженная и разоренная страна готова была участвовать в любой войне, которую Франция развяжет. Пруссия должна была поставить двадцать пять тысяч солдат и провиант для Великой армии. 14 марта 1812 года такое же соглашение подписала Австрия, с обязательством поставить тридцать тысяч солдат. Для Наполеона это была капля в море, но Наполеону был важен нейтралитет этих государств. Впрочем, пока Россия вела войну с Турцией, а потому наступательная война была для нее немыслима. Англии Наполеон не опасался, она воевала с Североамериканскими Штатами.

Дипломаты верили в успех. На Россию шла армия, силой и численностью сравнимая с татаро-монгольским нашествием. Но были и сомневающиеся. Их было немало, вспомним, например, предостережения французского посла Коленкура, отозванного из России. Он говорил Наполеону: «Там не тешат себя иллюзиями относительно вашего величества и его неисчислимых ресурсов и возможностей; там знают, что придется столкнуться с победителем многих крупных сражений. Но знают также, что страна их широка. В ней есть куда отступать и есть территории, которые можно уступить… Надо также считаться с зимой, тяжелым климатом, а более всего с решимостью никогда не уступать…» На это Коленкур получил жесткую отповедь императора, которую тот закончил криком: «…Вы говорите как русский человек! Вы стали русским!» Что Наполеону зима, он был уверен, что война будет быстрой, ему хватит лета. Достаточно выиграть первую битву, а там — заключение перемирия, и Александр с его государством становится вассалом Франции.

В мае 1812 года Наполеон вместе с Марией-Луизой (она уже родила императору наследника) приехал в Дрезден. Оттуда он проследовал в Познань, далее в Торн и Данциг и, наконец, в Кенигсберг. Всю поездку он усиленно работал по организации армии. Девяносто тысяч поляков влились в его армию, Польша принимала императора с восторгом. В Литве Наполеон подписал приказ по армии. Текст приказа был необычайно пышным, у нас такие сочиняли в Гражданскую войну восторженные комиссары. Россия нарушила свою клятву, и ее необходимо наказать, и последняя фраза: «…мир, который мы заключим, будет обеспечен и положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже пятьдесят лет оказывает на дела Европы». Приказ был воспринят как объявление войны. Великая армия двинулась к Неману.

Было время, когда Александр сомневался в намерениях Наполеона стать властелином мира. Еще на Тильзитской встрече Наполеон сказал князю Волконскому за обедом: «Передайте вашему государю, что я его друг, но чтобы он остерегался тех, которые стараются нас поссорить. Если мы соединимся, мир будет наш, Вселенная подобна этому яблоку, которое я держу в руках. Мы можем разрезать его на две части, и каждый из нас получит половину. Для этого нам нужно быть согласными, и дело сделано». Волконский донес эти слова до царя. Александр ответил тогда: «Сначала он довольствуется одной половиной яблока, а там придет охота взять другую». Так оно и вышло. Надо было готовиться к войне.