– Видите ли, – он вновь улыбнулся, но глаза так и остались грустными, – я живу в этом доме. Вон моё окно…

– Кажется, я начинаю понимать, – кивнула Лана, – это ваше окно светит мне по ночам, ведь так?

– Совершенно верно, – подтвердил человек, – а мне светит ваше. И мне было очень тревожно всё это время, пока вас не было.

До Ланы только теперь дошло, что человек, как и она, привык видеть свет в окне напротив. В её окне.

И свет этот зажигала она сама.

– Знаете ли, это просто необходимо видеть свет в окне напротив, – его голос очаровывал Лану, казалось, что она давно знает этого человека, – это вселяет надежду, уверенность и дарит спокойствие. Для жителей нашего Плавучего Города это просто необходимо.

– Как? И вы тоже? – удивилась Лана. – Откуда вам известно о Плавучем Городе?

Она вгляделась в его лицо и воскликнула:

– А ведь я вас знаю! Ну конечно, как же я могла вас не узнать… Года три назад, помните?.. В Старом парке – на книжном развале. Ростик мой тогда был совсем крохой, ему всего четыре годика было. Мы гуляли и, как всегда, решили поглазеть на развал, а вы стояли неподалёку и листали какую-то толстенную книгу, помните?

– Вполне возможно, – согласился человек, – я довольно часто бываю на развале, иногда там можно встретить хорошие книги. Добрые, умные, настоящие сокровищницы мудрости, без глянцевого блеска переплёта, безо всей этой глупой, пошлой и никому не нужной мишуры… Да. И что же?

– Ростик начал хныкать, просить книгу, которая стоила довольно дорого. Я и сама очень люблю эту повесть, и потом мы купили полное собрание сочинений Владислава Крапивина. А тогда он просил «Тень каравеллы». Ему обложка понравилась – читать-то он ещё не умел, а паруса увидел – и всё. Я, как ни пыталась оттащить его от книжного лотка, – ничего не выходило. Я ему объясняла, что дорого, что денег сейчас нет. И тогда…

– И тогда я сказал, что Вы должны быть благодарны судьбе за сына. Ведь он просил купить ему хорошую добрую книгу. Книгу, а не компьютерную игрушку, понимаете? Разве часто сейчас встретишь ребёнка, который просит купить ему книгу. Это необходимо ценить в человеке, пусть даже и в таком маленьком…

– А ещё вы сказали мне, что нужно как можно чаще приходить с Ростиком в старый парк, и вообще гулять по старым улицам Города. Я запомнила это – и мы теперь только там и гуляем.

– Скажите мне, вы часто бываете в новых районах Города?

– Не очень, – пожала плечами Лана, – но иногда приходится. Я словно в другое измерение попадаю. Там всё не так, и… понимаю, что это чушь, но мне кажется, что и люди там другие, не такие как здесь, в Старом Городе.

– Нет, – мягко возразил человек, – Вы не ошиблись. Всё именно так: там и люди другие и время другое. А разве можно не стать другим, живя среди однотипных, уродливых зданий, напоминающих огромные клетки. Вы знаете, Старый Город строился не хаотично, не случайными людьми. Вы слышали о принципе «золотого сечения» в архитектуре? Дома на улицах и бульварах Старого Города построены с соблюдением этого принципа. Вот поэтому здесь легче дышать, а в старых домах свободнее жить и творить. Поселите-ка поэта в блочную клетку – умрёт поэт! Или ещё хуже – выживет, но умрут стихи в нём. Смерть заживо – это страшно.

Думаю, что вы понимаете, о чём я. Но я задержал вас и потому – разрешите откланяться.

Он действительно откланялся, чем очень смутил Лану, и начал не торопясь, с достоинством подниматься по наружной лестнице к себе, на третий этаж старого, увитого диким плющом и виноградом дома.

Больше им не приходилось встречаться, но каждый вечер, подходя к окну, она видела ярко освещённое окно, и в душе становилось теплее, и сказки слагались хорошие, светлые и добрые, цветные-прецветные.

…она вздохнула… нет – не уснуть. Уже утро, наверное.

…вышла на кухню, и к окну – а там темно. Четыре часа утра… Не мешало бы поспать хоть пару часиков, – день предстоит хлопотный.

Она задремала, когда за окном начало сереть, и в этом сереющем утреннем мареве вдруг появился он, человек из дома напротив.

– Ой, а что же вы…

– Нет-нет, – теперь и глаза его улыбались, – я не хотел вас пугать, так вышло. А свет в окне будет гореть – это я вам обещаю. Я позаботился об этом, просто сегодня оплошал немного.

Лана облегчённо вздохнула, и сразу пропала тревога.

– Спите спокойно и… прощайте… А ваш Ростик вырастет замечательным человеком, вот увидите.

Проснулась Лана, когда уже совсем рассвело. Начало восьмого… Если сейчас Ростиков: большого и маленького, не разбудить, то они обязательно опоздают: большой – на работу, а маленький – в школу.

Странный сон вспомнился только у подъезда, – там стояла «скорая».

А по наружной лестнице из дома напротив четыре здоровенных мужика-санитара выносили носилки. Накрытое белой простынёй тело… Тело, конечно же.

И тревога, обернувшись страшной догадкой, сжала сердце цепкими, холодными лапами, сжала до боли… Значит, это был не сон, – он приходил прощаться. А ведь я даже не знала его имени.

Вечером, когда Ростики угомонились, Лана подошла к окну: ярко светящийся квадрат в доме напротив словно подмигивал ей: «Всё в порядке, не беспокойся. Зажги свет и ты, и пусть свет в твоём окне станет светом надежды для кого-то.»

А Город-Остров плыл и плыл в океане Времени, навстречу неизвестности, и попутные ветра пели в его парусах, и всё больше светящихся окон становилось в Городе, словно люди вдруг поняли как это важно, – видеть свет в окне напротив.

Оглавление

Две недели отпуска в середине сентября свалились на меня неожиданно.

Нужно было уезжать – это понятно, отпуск дома – тоска зелёная, но вот вопрос: куда?

Моя кузина Катя, даже не дослушав стенания на эту тему, выпалила: «Что за вопрос, в Крым, конечно, куда же ещё! Поезжай наугад, – в незнакомое место, снимешь там какое-нибудь жильё. Ты никого не знаешь – тебя никто не знает. Вот это настоящий отдых! Только, чтобы море было близко-близко…»

Так я и сделала. Взяла билет на ночной поезд и вышла утром в маленьком крымском городе L.

Пыльные, пятнистые, с заборами увитыми виноградом, с кустами кизила и золотоглазой алычи, с серебристыми струйками олив, улочки тихого городка показались мне давным-давно знакомыми, как и огромная синяя гора, видневшаяся вдалеке.

Прежде чем отправиться на поиски жилья, я заглянула в магазин на привокзальной площади, где рядом с обычной минералкой в пластиковых бутылках, продавались странные вещи. Обрывки рыбацких сетей, маленькие и большие парусники, раковины, морская галька, бутылки, наполненные ракушками и морским песком…

Здесь же можно было отправить бутылочную почту – во всяком случае, так гласило объявление: «Напишите письмо, и оно будет доставлено в любую страну, в любое время, в любой век!».

Рядом лежала стопка желтоватой бумаги, похожей на пергамент, спички и красно-коричневая палочка сургуча.

Я решила сыграть в эту нехитрую игру и написала несколько слов Кате, которая со своим многочисленным семейством: две кошки, две собаки, две дочки-близняшки – Лика и Лёка, попугай Март, черепаха Алика, когда-то жила в Тарусе, и к которой раньше я приезжала каждое лето.

Всякий раз, при встрече, Катя, оглядев меня с ног до головы, вздыхала:

– Чудный цвет лица! И этот зелёный человечек живёт в Волноморске! Тебе полагается быть бронзовой или эбеновой, как девушки древних… шумеров.

– Откуда ты знаешь, какими были шумерские девушки, – пыталась возразить я, – и потом, вот ты, например, в доме Тьо часто бываешь?

– Тоже мне, сравнила! То море, а то – музей. Море – оно всякий раз новое, и никогда не повторяется.

– Хорошо, пусть так. Пусть. Но к реке ты же не ходишь каждый день? Не ходишь. А загорать, между прочим, и на Оке можно.