Со словом «cappella» связано и другое латинское слово «cappellanus». Так изначально называли священника, который отвечал за хранение плаща святого Мартина Турского. Затем так стали называть всех священников, служивших в капеллах. Священник, отправлявшийся на войну вместе с войском, стал называться капелланом, то есть «хранителем каппы». В настоящее время слово «капеллан» является синонимом понятия «армейский священник».

А вот еще один пример этимологического влияния святого Мартина и его плаща. Конечно, он весьма спорный, но не упомянуть о нем нельзя. Предполагается, что к слову «cappa» или «cape» (фр. плащ, накидка) восходит история Капетингов (Capétiens) — французской королевской династии, представители которой правили с 987 по 1328 год. Именно эта династия — третья по счету после Меровингов и Каролингов — дала в качестве побочных ветвей династии Валуа и Бурбонов.

Основателем династии был граф Парижа Гуго Капет (Hugues Capet). Откуда у графа появилось такое прозвище, точно неизвестно, но, согласно одной из версий, это слово связано с тем, что Гуго и его потомки имели право назначать священников, хранивших ценную реликвию — плащ святого Мартина.

Еще один след святого Мартина во французской культуре связан с цветами, распускавшимися в холодный ноябрьский день, когда его тело везли по реке в город Тур. Благодаря этой легенде во французском языке появилось выражение «été de la Saint-Martin» («лето святого Мартина»), которое обозначает кратковременный возврат тепла осенью, что эквивалентно русскому выражению «бабье лето».

Весьма любопытна и история цветов французского триколора. Синий в нем — это цвет плаща святого Мартина Турского, покровителя Франции.

Кстати сказать, белый цвет на французском флаге традиционно являлся цветом королевской власти и всего того, что связано с божественным порядком (как известно, всегда считалось, что власть короля имела божественное происхождение). А вот красный цвет — это вовсе не цвет революции и не цвет крови, пролитой в боях за Родину, как нам очень долго внушали. Это цвет святого Дионисия (по-французски — Сен-Дени), основателя одноименного католического аббатства, обезглавленного язычниками-римлянами.

Согласно легенде, эту реликвию французских королей увидел Петр I, когда в 1717 году по государственным делам прибыл во Францию. В старинном городе Реймсе, традиционном месте коронации французских королей, в кафедральном соборе, священники показали ему старинную книгу, написанную таинственными, никому во Франции неведомыми знаками. Каково же было удивление французов, когда Петр взял в руки эту книгу и начал достаточно свободно читать ее потрясенным священникам.

В самом деле в апреле 1717 года Петр Великий посетил Париж. Его там думали поразить богатством и роскошью королевских дворцов, однако русский царь не проявил положенного чувства такта и не выразил своего восхищения увиденным. Отверг он и приготовленную для него резиденцию в Лувре. И это при том, что гостю не пожалели «самую дорогую вещь в мире» — кровать, изготовленную по заказу Людовика XIV для его возлюбленной мадам де Ментенон. Петр же приказал поставить себе обыкновенную походную кровать в приглянувшейся ему маленькой комнатке.

Н.И. Костомаров в своей «Истории России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» по этому поводу пишет:

«В начале апреля 1717 года Петр выехал из Гааги и, оставив Екатерину в Амстердаме, отправился через Брюссель и Гент во Францию. Вечером 26 апреля прибыл он в Париж, где его давно уже ждали: несколько месяцев тому назад велись сношения о желании русского царя посетить французский двор. Царя поместили сначала в Лувре, но помещение показалось ему слишком великолепным; Петр любил показать свою любовь к простоте и к отсутствию всякой пышности и роскоши. По своему желанию, царь на другой же день перешел в Hôtel de Lesdiguieres и тотчас получил визит от регента Франции герцога Орлеанского, управлявшего Францией при малолетстве короля Людовика XV».

А.Г. Брикнер в «Истории Петра Великого» дополняет эту информацию:

«В Париже были приготовлены для царя два помещения: в Лувре и в доме Ледигиер (Lesdiguieres), принадлежавшем маршалу Виллеруа. Петр предпочел поместиться в доме Ледигиер. На другой день после приезда Петра у него был с визитом герцог Орлеанский, причем царь держал себя несколько гордо. Герцог Орлеанский после разговора, в котором участвовал князь Куракин, служивший переводчиком, с похвалой отзывался об уме царя».

Петр побывал в театре, но ему там стало так скучно, что он не смог досидеть до конца представления. Организованная охота на оленей также произвела на него самое удручающее впечатление. Короче говоря, русский царь, не стесняясь своих привычек и манер, откровенно пренебрегал придворным этикетом. Человек властный, правитель огромной страны, везде чувствовавший себя хозяином, он поступал так, как ему вздумается. Один из французских вельмож даже сказал про него: «Царь — это всего лишь сумасброд, пригодный самое большее на то, чтобы быть боцманом на голландском корабле».

29 апреля 1717 года к Петру приехал с визитом маленький французский король, сопровождаемый его воспитателем маршалом Франсуа де Нёвиллем, герцогом де Виллеруа.

На следующий день Петр нанес ответный визит семилетнему королю Франции Людовику XV. Маленький правитель поджидал гостя у парадного входа дворца Тюильри. Петр, выскочив из кареты, поднял Людовика на руки, крепко расцеловал и понес вверх по дворцовой лестнице. Окружавшим его придворным и дипломатам он весело заявил:

— Всю Францию на себе несу.

Впрочем, по поводу последнего А.Г. Брикнер в своей «Истории Петра Великого» пишет так:

«Этот анекдот подлежит сомнению, так как в современных французских мемуарах и журналах не упомянуто о таких подробностях».

Н.И. Костомаров рассказывает о поведении Петра в Париже следующее:

«Русский государь, как заметили французы, мало пленялся предметами искусства, как и роскоши […] Герцог Орлеанский пригласил его в оперу, и Петр не в состоянии был высидеть до конца спектакля; зато с жадностью бросался он на обзор вещей, относившихся к мореплаванию, торговле и разным ремеслам. С большим вниманием осматривал он механические кабинеты и зоологический сад и много нашел для себя примечательного в Инвалидном доме, который посетил 5 мая (16-го по новому стилю); все осматривал он здесь до мельчайших подробностей, в столовой попросил себе рюмку вина, выпил ее за здоровье инвалидов, которых назвал своими товарищами».

3 июня царь со всею свитою отправился в Версаль. Из Версаля Петр ездил в Трианон, осматривал большой водопровод, оттуда проехал в Марли, где королевский дворецкий Девертон приготовил для царя блистательный фейерверк, сопровождаемый музыкальным концертом, а ночью был дан бал.

Затем, вернувшись в Париж 14-го (по новому стилю), Петр посетил Королевский типографский дом, Коллегию четырех народов, основанную кардиналом Мазарини, и там долго беседовал со знаменитым тогда математиком Варильоном. Потом Петр посетил дом Пижона, устроившего движущуюся планетную сферу по системе Коперника; его изобретение так понравилось Петру, что он сторговал его за две тысячи крон. Посетив Сорбонну, Петр был принят с большими почестями докторами этого учреждения и любовался красивым надгробным памятником кардиналу Ришелье. В следующие дни царь опять посетил фабрику ковров Гобелена.

Кроме того, два часа Петр провел в обсерватории, а на другой день пригласил к себе знаменитого картографа того времени Гийома Делиля и долго разговаривал с ним через переводчика.

Н.И. Костомаров продолжает свой рассказ:

«Перед отъездом из Парижа Петр щедро одарил сопровождавших его придворных и служившую ему королевскую прислугу. Король при прощании поднес своему высокому гостю в дар меч, усыпанный бриллиантами, но Петр не хотел брать в подарок ни золота, ни драгоценных камней, а попросил четыре ковра превосходной работы из королевского гардероба. Во все продолжение своего пребывания в Париже русский царь удивлял французов своей простотой в одежде и своими привычками, не сходившимися с тогдашним французским этикетом».