— Матлот, господа, матлот, пожалуйте… Во-первых вам, достоуважаемая госпожа Гратанбуль… запах славный… и главное, аппетитный… Ах, черт возьми, раки!.. Да это гораздо лучше, нежели я воображал себе… Кому бы мне положить… Они все загляделись на эту девочку и не только ничего не видят и не слышат, но, прости им бог, даже, кажется, и есть-то, и то не хотят…

— Ну, вовсе не загляделись, просто глядим, — возразила Элодия, — передай-ка мне матлота, любезный друг…

— Нет, что до меня касается, то я именно загляделся, залюбовался, — говорит Анжело, нарочно стараясь злить своих товарок по искусству.

— Стало быть, ты и матлота не хочешь?

— Почему же не съесть… из этих великолепных рук, это, должно быть, великолепное кушанье.

— Ну а ты, Монтезума. Ты в каком положении…

— В каком бы там ни был, а рыбы ты мне все-таки положи… рыба все-таки лучше всего остального…

— Вот, кажется, рыба… нет… ах, вот!.. Опять не то!.. Что за странность! Никак не найду рыбы!..

— Послушай, однако, Кюшо, что это мне ты положил одних только хлебных корок…

— А мне одних грибов…

— А мне одного луку…

— Неужели?.. Ну, что же мне с этим делать?.. Что мне на ложку попадается, то я вам и даю… В этом матлоте страсть сколько навалено корок, грибов и луку. Однако же мне очень хотелось бы приберечь себе хоть один хвостик от рыбы, ведь это блюдо я сам и заказывал, потому именно, что я до смерти люблю его.

— Да ты себе не только хвостик, а всю рыбу, кажется, оставил, потому что мне не дал положительно ни кусочка…

— Ни мне тоже.

— Ни мне…

— Нет, быть не может!.. Как, у вас вовсе нет рыбы?..

— Мне попался один рак, только и всего.

— А мне какая-то красненькая рыбка, препротивная… Я уверен, что она долго и мирно проживала в какой-нибудь стеклянной банке.

— Послушай, Кюшо, если ты налима не даешь никому, всего себе оставил, так ты бы хоть карпа мне дал…

— Да и того нет… Сколько я ни ищу, кроме самой мелкой рыбы нет решительно ничего!..

— Это что ж нам такое приготовили, интересно было бы знать!..

Раздавая кушанье всем по тарелкам, Кюшо отложил в сторону несколько кусочков, похожих на кусочки налима, которые и приберегал, по причине их особой редкости в этот день, и которыми поделился с одною только госпожою Гратанбуль. Но вдруг мать Альбертины, до сих пор хранившая самое упорное молчание, прервала его, чтобы пронзительно вскрикнуть.

— Ну, этого еще недоставало! Теперь мамаша давиться начинает? — сказала Альбертина. — Что, ты, верно, костью подавилась, да?..

— Да, как бы не кость! Хороша кость! — произносит наконец суфлер женского рода голосом, в котором гнев и нетерпение смешиваются с негодованием. — Да это они мне птичье горло положили вместо налима. Да, настоящее птичье горло!.. Это или курица, или индейка!..

— Ну, что за вздор, быть этого не может!.. Подождите-ка, дайте мне отведать, вот у меня тут тоже есть кусочки…

И Кюшо, храбро принявшись за один из лежавших перед ним кусков, вскоре вскрикивает не хуже госпожи Гратанбуль:

— Верно, верно. Это настоящее птичье горло… Госпожа Гратанбуль нимало не ошиблась. Нет, ото уж из рук вон!.. Как подать нам рыбное блюдо на птицы!.. Каково вам это покажется!..

— Ни карпа, ни налима.

— Никому ни кусочка.

— Какие-то красненькие рыбки и раки, вот вам и все…

— Да это преуморительно!.. Я нахожу эту выдумку прелестной!

— А я вовсе нет!.. Это просто низость! После итого черт знает что мы теперь едим!

— Не знаете хоть вы, моя красавица, отчего это у нас на столе очутилось рыбное блюдо, сделанное из птицы и непонятно чего?

Давно уже Вишенку разбирал смех, но когда Кюшо обратился к ней с этим оригинальным вопросом, то она не выдержала окончательно и расхохоталась как безумная.

— Да я-то почем знаю, господа, — отвечала она, — я тут ровно ни при чем!

— Ведь мы же вас не упрекаем, — замечает ей на это Анжело, — мой товарищ просто спросил, не знаете ли вы, в чем тут дело.

— Да, — вмешался Дюрозо, — просто с целью узнать, не обычай ли уж здесь такой, чтобы рыбные блюда готовить с птицей!

— Нет, сударь, этого я не думаю… Но что же делать, когда рыбы нет, а гости непременно требуют…

— Да, конечно, тогда приходится хозяину самому приготовлять уж, кстати, и рыбу. Послушайте, однако, господа, будемте справедливы, ведь чем же мы-то сами лучше делаем, когда исполняем целые оперы без музыки, представляем осады и сражения, не имея под рукою ни одного солдата, являемся в роли диких в пастушеских костюмах или выпускаем на сцену Амура в образе достоуважаемого Пуссемара. В сущности, я прихожу к тому убеждению, что господин Шатулье просто умный, находчивый человек, и поднимаю тост за здоровье его рыбного соуса с птицей!

Речь Анжело мгновенно превращает в веселость возбудившуюся было всеобщую досаду. Все, за исключением одной только госпожи Гратанбуль, решили, что лучше всего посмеяться над выдумкой Шатулье. Гранжерал принялся уверять, что он не такие еще штуки проделывал в нотариальной конторе, а Дюрозо пресерьезно предлагал простить трактирщика и выразить ему всеобщее одобрение по поводу сервированного им блюда.

Предложение это было единодушно принято. Послали за Франсуа, которому приказали позвать хозяина, а Вишенка, присутствовавшая при всей этой сцене и видевшая, что все окончилось одной шуткою, возымела с этой минуты еще большее благоговейное уважение к этой профессии, члены которой видят все в розовом цвете.

Господин Шатулье вошел робко, держа шапку в руках и с лицом человека, ожидающего себе непременных неприятностей. Он поочередно окинул взглядом всех членов собравшегося общества и с удивлением обнаружил только веселые или насмешливые лица.

— Вы изволили звать меня, господа, — смиренно и покорно проговорил он.

— Милости просим, хозяин, милости просим, примите искреннее поздравление наше.

— Ну уж, надо вам честь отдать, вы повар доселе невиданный и неслыханный!

— Вы далеко оставили за собою всех своих предшественников!..

— Всевозможные Роберы, Ватели и прочие кулинарные знаменитости перед вами, положительно, ничего не значат!..

— А уж в особенности Ватель… Вот дурак-то был, не тем будь помянут!.. Уж вы бы не пришли в отчаяние и не застрелились, как он, не правда ли, господин Шатулье?

— Извините, господа, но я должен сознаться вам, что мне совершенно неизвестна история этого господина Вателя!..

— Вы не знаете его истории?.. Это вот, видите ли, был королевский повар, придворный метрдотель. Однажды за званым обедом, который давал Людовик XIV, Ватель, видя, что ожидаемая им провизия опоздала, и не в силах будучи перенести бесчестия дурно сервированного обеда, в припадке отчаяния заколол себя шпагой. Что же до вас касается, господин Шатулье, то вместо того, чтобы приходить в отчаяние, вы сказали бы себе: «А, рыба опоздала!.. Ступайте на птичий двор! Там есть налимы, карпы и всевозможная рыба, переодетая в индейки, кур и цыплят».

— Вы истинный гений, истинный талант, вероятно, вы изобретатель знаменитого блюда «жандармские панталоны под острым соусом»; может быть, и еще кто-либо воспользовался этой идеей, но она должна была родиться в вашей голове.

Удивленный трактирщик не знал, что отвечать на эти слова: смеяться или обидеться, но так как вокруг него все громко хохотали, то и он сообразил последовать всеобщему примеру и, кланяясь, бормотал:

— Я очень рад, что вы все довольны, вы знаете, что я всегда стараюсь угодить…

— Еще бы, но мы действительно довольны, особенно хорош матлот, мы еще ничего подобного не едали, не правда ли?

— Конечно, таких даже нет у Вефура и у братьев Провенсо. Чтоб попробовать такого кушанья, нужно зайти в гостиницу «Безрогий олень», вам это кушанье доставляет честь, господин Шатулье, мы будем говорить о нем во всех городах, где любят хорошо покушать. Наверно, это привлечет к вам много новых посетителей.