- Мисс Ванесса ни в чем не виновата! Не ее вина, что ваша матушка с тех пор все болела и в конце концов умерла. Это все Божья воля… Но вот ваш папа, он не хотел ничего понимать, а если ему старались хоть что-то втолковать, то и слушать не желал. А ведь многие пытались, и не раз! Ну, а потом отступились… Ваш отец не из тех, кому можно что-нибудь втолковать. Уж если заберет себе что в голову…

«В довершение всего, - с грустью подумала Эйприл, - всю свою любовь отец перенес на меня одну, полностью игнорируя Ванессу и делая вид, что второй дочки вовсе не существует». Эйприл по-своему пыталась как-то поправить дело. Когда отец дарил ей подарки, она всегда делилась ими с сестрой, но та лишь нарочно ломала и портила их. Эйприл потеряла счет куклам и другим игрушкам, которые в злобе уничтожила Ванесса.

Поузи часто говорила, что не может понять, почему Эйприл не возненавидела сестру: ведь та с самого детства отличалась жестоким нравом. В ответ Эйприл пыталась объяснить экономке, что по-другому и быть не могло:

- Ванесса ведет себя так потому, что ни от кого не видит любви. А я ее люблю и никогда не перестану доказывать это!

Наверху послышались шаги. Поузи и Эйприл подняли головы и увидели широко улыбающегося Картера Дженнингса. Это был высокий, крепко сбитый мужчина с властными манерами. Он добился успеха в жизни и желал, чтобы все окружающие непременно знали об этом. Некоторым Картер Дженнингс казался слишком высокомерным, но никто не мог не считаться с его огромным богатством и соответственно политическим влиянием.

- Моя дорогая! - Он быстро подошел к Эйприл, поцеловал ее в щеку и, сияя отцовской любовью, взял за руку. - Сегодня твой день! Пусть вся Алабама знает, с какой гордостью я представляю тебя обществу!

Эйприл тоже улыбнулась в ответ, правда, несколько натянуто.

- А мы с Поузи как раз обсуждали наш сегодняшний бал, папа… наш - мой и Ванессы, - подчеркнуто добавила она.

Поузи искоса взглянула на хозяина и заметила, что тот слегка нахмурился, однако как ни в чем не бывало продолжал:

- Это будет грандиозное событие! Я прошел по всему дому, все проверил. Везде полный порядок. Поросята уже жарятся, и из кухни доносятся такие запахи, что у меня даже слюнки потекли!

- Самые важные люди Юга прибудут сегодня ко мне, чтобы присутствовать на первом балу моей малышки! - Картер обнял дочь и прижал к себе.

- Он не только мой, папа, - снова мягко поправила отца Эйприл. - И еще я узнала, что ты, оказывается, не случайно устраиваешь бал сегодня - ведь инаугурация президента Дэвиса назначена на ближайший понедельник. Значит, уже в эти выходные в Монтгомери съедутся многие важные господа.

- А даже если и так? Нынче в Монтгомери будет много балов, но вот увидишь, какой они предпочтут. Не исключено, что сам президент Дэвис появится у нас сегодня же вечером!

Картер Дженнингс лукаво подмигнул дочери, а затем с загадочным видом добавил:

- А вот тебя, дорогая, мне есть чем удивить…

- Чем же? - с любопытством спросила Эйприл. Щелкнув пальцами, хозяин Пайнхерста подозвал к себе Поузи.

- Принеси какую-нибудь накидку для мисс Эйприл! На улице холодно, а мы собираемся немного прогуляться.

Поузи поспешно удалилась выполнять приказание, а Эйприл тем временем старалась выведать у отца секрет, однако он молчал и лишь загадочно улыбался.

Вскоре экономка возвратилась, неся длинный зеленый бархатный плащ. Картер заботливо укутал им плечи дочери, осторожно надел капюшон и прошептал ей на ухо:

- Ну просто красавица! В точности как твоя покойная матушка… Настоящий ангел, сошедший с небес!…

Эйприл вздрогнула. Каждый раз, когда отец смотрел на нее с таким обожанием, девушке становилось не по себе. Взгляд его при этом делался столь странным, что она не могла отделаться от чувства, будто в этот момент Картер Дженнингс видит не свою дочь, а ее давно умершую мать.

- Папа, ты, кажется, звал меня куда-то? Так давай пойдем поскорее! - Она высвободилась из его объятий и направилась к двери. - А то мне уже пора одеваться…

Отец шутливо отвесил ей церемонный поклон и распахнул дверь:

- Слушаю и повинуюсь, моя прекрасная дочь!…

Эйприл вышла на широкую мраморную веранду, опоясывавшую огромный дом, взяла отца за руку, и они стали спускаться по широкой лестнице между двумя высокими белыми колоннами. Порыв холодного ветра откинул капюшон, и волосы упали на лицо Эйприл.

- Ты уже надарил мне столько подарков, папа, - снова попыталась она урезонить отца. - И вот теперь снова…

- Чепуха! - Картер обнял дочь, словно желая защитить ее от ледяного ветра. - Вполне естественно, что отец хочет сделать дочери подарок в день ее первого бала! Но не думай, что он будет единственным. Позже я подарю тебе еще кое-что. Самое ценное… то, что когда-то принадлежало твоей незабвенной матери…

Эйприл поняла, что спорить бесполезно. Ей хотелось только одного - чтобы отец не забыл о подарке для Ванессы.

Они вышли на аллею, засаженную миртовыми деревьями. Весной, когда их ветви украсят тысячи розовых и пурпурных цветов, это будет великолепное зрелище. Сейчас же голые черные деревья, словно одетые в траур, напоминали о мрачной и суровой зимней поре.

Впереди показались конюшни - два внушительных строения. Породистые лошади, гордость Картера Дженнингса, были привезены в его поместье из Англии и участвовали не только в выставках, но и в различных состязаниях.

- Виргинию называют конной столицей, - часто презрительно говорил он. - Только я сомневаюсь, что в этом штате найдутся кони лучше моих!

В один прекрасный день Алабама станет конной столицей всего мира, помяните мое слово!…

Однажды в воскресенье Эйприл довелось присутствовать на скачках в Монтгомери, и зрелище это ее поразило. Лошади-четырехлетки соревновались на дистанции в четыре мили, и победили только те, что принадлежали мистеру Дженнингсу.

Ей всегда нравилась верховая езда, но по настоянию отца она большую часть дня проводила за уроками, музыкой и за чтением, так что времени для конных прогулок почти не оставалось. Ванесса же ездила столько, сколько хотела, и Эйприл часто провожала сестру завистливым взглядом, наблюдая в окно, как та галопом несется по пушистым зеленым лужайкам Пайнхерста.

Они уже подошли к конюшням, и Эйприл, не в силах больше томиться ожиданием, снова взмолилась:

- Папа, ну что ты все-таки задумал?

В довольно тонкой накидке она вся дрожала, несмотря на то что отец заботливо обнимал ее. Картер Дженнингс остановился у входа в конюшню, которая была поменьше.

- Ты помнишь моего арабского скакуна Виртуса - того, что в прошлый раз взял приз на состязаниях?

- Ну конечно, папа! Прекрасная лошадь… Люди приезжают издалека, чтобы только взглянуть на нее.

- А помнишь, Эйприл, что я о нем рассказывал?

Она кивнула и ответила как послушная ученица:

- Да. Это чистокровный рысак, потомок известного производителя по кличке Блеск, выращен в конюшнях герцога Кэмберлендского.

- Правильно. Я привез жеребца из Англии, заплатив огромные деньги, - добавил Картер, усмехаясь. - Так вот, я приготовил тебе сюрприз. И каких трудов стоило сохранить его в тайне! Мне приходилось не пускать тебя в конюшню, а конюхам я строго-настрого приказал до поры до времени не раскрывать секрета…

- Да о чем ты толкуешь, папа?

Эйприл была удивлена и заинтригована. Но вот отец открыл дверь конюшни. Мелькнул свет газового фонаря. Мистер Дженнингс заглянул внутрь, кивнул кому-то, затем обернулся к дочери и произнес голосом, в котором чувствовалась нескрываемая гордость:

- Здесь, Эйприл, я прятал жеребенка от Виртуса. И сегодня я подарю его тебе.

Увидев изумленное лицо дочери, Картер рассмеялся и взял ее за руку. При виде холеного черного жеребенка, нетерпеливо приплясывавшего посреди конюшни, у девушки перехватило дыхание. Его шерсть сверкала как атлас, а глаза горели золотисто-красным светом. Такой замечательной лошади она еще не видела. Жеребенок затмевал даже прекрасных породистых скакунов отца.